Русская литература XIX века

Алексей Константинович Толстой

Биография

ТОЛСТОЙ, АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ (1817−1875), русский поэт и писатель. Родился 24 августа 1817 в Санкт-Петербурге. Личный друг Александра II, он отказался от предложения стать адъютантом царя и довольствовался почетной должностью распорядителя придворной охоты. Более всего известен балладами на темы русской истории, историческим романом Князь Серебряный (1863) из времен Ивана Грозного и драматической трилогией (1866−1870) Смерть Иоанна Грозного, Царь Федор Иоаннович и Царь Борис. Две последние пьесы были долгое время запрещены цензурой, так как в драме Царь Федор Иоаннович Толстой изобразил трагическую судьбу простодушного царя: желая творить добро, но неспособный разобраться в путаной политике своего времени, он навлекает беду на всех, кому хотел бы помочь.

Толстой был убежденным западником и противопоставил свободное и цивилизованное существование Киевской Руси как части западного мира жестокой тирании Ивана Грозного и Московской Руси, удержавшейся до его дней. Среди его главнейших поэм - Иоанн Дамаскин, где утверждается свобода искусства, и Дракон, из жизни возрожденческой Италии. Толстой - автор ряда сатирических произведений, в том числе комической истории России, где высмеивается российская тоска по порядку, и поэмы Поток-Богатырь, бичующей как Московскую тиранию, так и радикальную нелепицу новейших дней. В том же насмешливом роде Толстой и его двоюродные братья, Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы, писали под коллективным псевдонимом Козьма Прутков. Прутков изображался чрезвычайно ограниченным бюрократом, возомнившим себя писателем; безвкусица его стихотворений и общая непроходимая глупость должны были стать сатирическим заслоном литературным притязаниям многочисленных мелких писателей, превозносимых современниками.

Толстого подвергали жестокой критике за то, что он не присоединился ни к одному из общественных направлений своего времени; однако человечность, возвышенные идеалы и эстетические достоинства его произведений обеспечивают ему достойное место в русской литературе.

Алексей Константинович Толстой (1817−1875 гг.) – известный русский поэт и писатель. Родился в Санкт-Петербурге 24 августа в 1817 г. Был личным другом Александра II.

Самую большую известность ему принесли баллады, связанные с русской историей, роман «Князь Серебряный» и драматическая трилогия (1866−1870 гг.) «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», а также «Царь Борис». Последние из них долгое время запрещались цензурой, потому что в драме «Царь Федор Иоаннович» была изображена трагическая судьба простодушного царя.

Писатель был убежденным западником. Написал множество сатирических произведений. Сюда входит комическая история России, поэма "Поток-Богатырь", бичующей как радикальную нелепицу новых дней, так и Московскую тиранию. В насмешливом роде Алексей Константинович вместе со своими двоюродными братьями Жемчужниковыми, писали под одним псевдонимом Козьма Прутков. Сам Прутков изображался как чрезвычайно ограниченный бюрократ, который возомнил из себя писателя. Стихотворения его отличались безвкусицей и непроходимой глупостью.

Потомок известных родов

Будущий писатель родился в семье графа Константина Петровича Толстого, банковского советника и Анны Алексеевны урождённой Перовской, побочной дочери графа Алексея Кирилловича Разумовского. Отец добился для неё и братьев дворянского титула и фамилии «Перовские», а также дал основательное образование.

Дядей со стороны отца был известный скульптор и вице-президент Академии художеств - граф Фёдор Петрович Толстой.

Дяди со стороны матери - известный в те времена писатель Алексей Алексеевич Перовский (известный нам под псевдонимом Антон Погорельский), а также ставший позднее министров внутренних дел Лев Алексеевич Перовский и будущий генерал-губернатор Оренбурга - Василий Алексеевич Перовский.

Когда мальчику было всего 6 недель, брак его родителей распался, и Анна Алексеевна увезла сына на Украину в имение своего брата Алексея. Практически, дядя стал главным воспитателем Алексея Константиновича. Поскольку сам он был известным беллетристом, то и в племяннике с ранних лет сумел воспитать любовь к книгам и литературному творчеству. Именно Алексей Алексеевич послужил впоследствии для Льва Толстого прототипом для создания образа Пьера Безухова в романе «Война и мир».

В 1810 году Перовский привозит сестру и племянника в Петербург. Здесь в течение десяти лет он поддерживает дружеские связи с известными литераторами: А.С.Пушкиным, В.А.Жуковским, К.Ф.Рылеевым и другими. К литературным обсуждениям с интересом прислушивается и племянник.

Вскоре после приезда стараниями Жуковского Алексея приводят товарищем для игр будущему российскому императору Александру II, которому на то время было тоже восемь лет. Мальчики сошлись характерами и сохранили добрые отношения на всю жизнь. Впоследствии супруга императора также ценила личность и талант Толстого.

В 1827 году Алексей Константинович вместе с мамой и дядей отправляются в Германию, где посещают Гёте. Свои детские впечатления и подарок великого писателя (обломок бивня мамонта) Толстой сохранит на долгие годы. В 1831 году по «коммерческим» делам Перовский едет в Италию, куда также берёт сестру с племянником. Алексей настолько «влюбляется» в эту страну, её произведения искусства и исторические памятники, что при возвращении в Россию долгое время тоскует о великих итальянских городах. В это время в своих дневниках он называет Италию «потерянным раем».

Начало службы государевой и первые литературные опыты

Получив хорошее домашнее образование, Толстой в марте 1834 поступает «студентом» в Московский главный архив министерства иностранных дел. Здесь его интерес к истории получает ещё большее развитие.

Служба не особенно обременяет Толстого - в архиве он занят всего два дня в неделю. Остальное же время посвящает светской жизни. Но посещая балы и вечеринки, он уделяет время и другим занятиям - Толстой начинает серьёзно заниматься литературой.

В следующем году он пишет свои первые стихотворения, которые были одобрены В.Жуковским и даже Пушкиным.

В 1836 году Толстой сдаёт экзамен в Московском университете и со следующего года получает внештатное место в русской миссии в Германии. После смерти Алексея Перовского получает по завещанию всё его крупное состояние. В 1838-39 годах Толстой проживает в Германии, Италии и Франции. Здесь он пишет свои первые рассказы (на французском языке) - «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» (1839).

В следующем году получает звание коллежского секретаря. С декабря месяца Толстого переводят во II Отделение императорской канцелярии в Петербурге. В 1841 году Алексей Константинович впервые выступает в печати как писатель - издаётся его книга «Упырь. Сочинения Краснорогского» (псевдоним был взят от названия имения Красный Рог). В.Г.Белинский отметил это произведение, как творение ещё очень молодого, но очень перспективного дарования.

С 1842 по 1846 Толстой успешно двигается по карьерной лестнице, получая всё более высокие звания.

В эти годы он пробует себя в жанре поэзии (стихотворение «Серебрянка» в «Листке для светских людей») и прозы (рассказ «Артемий Семёнович Бервенковский, фрагмент «Амена» из ненаписанного романа «Стебеловский»), пишет очерки о Киргизии.

В 1847-49 годах начинает писать баллады из русской истории, планирует создать роман «Князь Серебряный».

Все эти годы Алексей Константинович ведёт жизнь, типичную для светского человека: не утруждает себя службой, часто путешествует, участвует в светских развлечениях и флиртует с барышнями. Он красив, умён и полон сил.

Пятидесятые

В 1850 году Толстой едет «с проверкой» в Калужскую губернию. Поездку свою он называет даже «изгнанием», но именно здесь впервые читает свои стихи и главы из романа «Князь Серебряный» на публике - в доме губернатора, в присутствии Николая Васильевича Гоголя. В этом же году писатель приобретает имение Пустынька недалеко от Петербурга.

В 1851 на сцене Александрийского театра со скандалом проходит премьера пьесы Толстого «Фантазия». Николай I запрещает её к дальнейшему показу. Но судьба практически сразу «вознаграждает» новоявленного драматурга за неприятность - на маскарадном балу он знакомится с умной, красивой и волевой женщиной - Софьей Андреевной Миллер (женой конногвардейского полковника, урождённой Бахметьевой), которая в 1863 году станет его женой. После начала романа с Толстым она сразу уезжает от мужа в имение брата, но категоричное нежелание матери Алексея Константиновича видеть её своей невесткой и препятствование со стороны мужа, не дававшего ей развод, приводит двух любящих людей к браку только через 12 лет после знакомства.

В 1852 году Толстой, «используя служебное положение» успешно хлопочет о смягчении участи И.С.Тургенева, арестованного за статью в память о Гоголе.

Через два года писатель «выходит» со своими произведениями в «Современник». Здесь печатаются его стихотворения о природе («Колокольчики мои» и др.), начинает выходить цикл сатирической юмористической поэзии под псевдонимом «Козьма Прутков», который Толстой пишет совместно с братьями Жемчужниковыми. В этом же году Алексей Константинович знакомится с Л.Н.Толстым.

Во время крымской войны в 1855 году Толстой хочет организовать особое добровольное ополчение. Но когда это ему не удаётся, поступает в «стрелковый полк Императорской фамилии». До фронта военных действий добраться они не успели, но зимой 1855-56 годов большая часть полка была «выкошена» тифом. Не избежал этой болезни и Толстой. Ухаживать за ним приехала Софья Андреевна, а Александру II лично каждый день посылали телеграммы о состоянии здоровья Алексея Константиновича.

После коронации Александра II (1856), на которой Толстой был почётным гостем, император произвёл своего «старого друга» в подполковники и назначил флигель-адьютантом.

В следующем году умерли два близких для писателя человека - его мать и дядя, Василий Алексеевич. На похороны матери Алексей Константинович приглашает своего отца. С этого времени он начинает высылать ему пенсию, примерно около 4 тысяч рублей в год. В это же время он селит любимую женщину с её родными в своём имении Пустынька под Петербургом.

В январе 1858 Толстой возвращается в Петербург. В этом году в «Русской Беседе», издаваемой славянофилами публикуется его поэма «Грешница», а в следующем - «Иоанн Дамаскин».

Император жалует Толстому орден Святого Станислава 2-й степени.

С 1859 года Алексея Константиновича увольняют в бессрочный отпуск от обязанностей флигель-адьютанта и он поселяется в одном из своих имений - Погорельцы. Писатель вступает в Общество любителей российской словесности, начинает работать над поэмой «Дон Жуан».

Свободный художник

С 1860 года в течение десяти лет большую часть времени Толстой проводит в Европе, лишь иногда приезжая в Россию.

В 1861 году он празднует вместе со своими крестьянами в Красном Роге освобождение их от крепостного права. Осенью пишет Александру II прошение об отставке. 28 сентября получает положительный ответ и почётную, ни к чему не обязывающую должность егермейстера с оставлением в чине статского советника.

До половины января 1862 года писатель с огромным успехом читает на собраниях у императрицы свой новый роман «Князь Серебряный». По окончании чтений получает от государыни ценный подарок (массивный золотой брелок в форме книги с памятными записями). В этом же году в «Русском вестнике» публикуется его поэма «Дон Жуан» и роман «Князь Серебряный». К зиме писатель уезжает в Германию.

В апреле следующего года после долгих лет ожидания они венчаются с Софьей Михайловной в православной церкви Дрездена. Супруга возвращается на родину, а Толстой остаётся на лечение.

Первой слушательницей его нового произведения снова становится императрица. В июле 1864 года в Швальбахе он читает государыне и её свите «Смерть Иоанна Грозного». В начале 1866 трагедия печатается в журнале «Отечественные записки». 1867 - с большим успехом ставится на сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге. В 1868 - благодаря замечательному переводу поэтессы Каролины Павловой её видят зрители придворного театра герцога Веймарского. В этом же году Толстой пишет пародийную «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева» в стихах. В 83 строфы писатель умудрился вместить историю Руси с 860 по 1868 год. Произведение было напечатано уже после смерти Толстого.

После преобразования «Вестника Европы» в общелитературный журнал Алексей Константинович часто печатает в нём свои произведения. Здесь выходят его былины и стихотворения, вторая и третья части трилогии о Иване Грозном (1868, 1870), автобиографическая повесть в стихах «Портрет» и стихотворный рассказ «Дракон».

Здоровье Толстого всё ухудшается. Его мучает астма и страшные невралгические головные боли. С 1871 по весну 1873 года писатель ездит на лечение в Германию и Италию. Ему становится несколько легче. В 1873 году он даже отдаёт в печать новую поэму «Сон Попова». В декабре его избирают членом-корреспондентом Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности.

В следующем году писателю становится хуже. Он лечится и в России, и за границей. В конце концов, ему прописывают морфин, что становится началом конца.

28 сентября (10 октября) 1875 года во время сильнейшего приступа головной боли Алексей Константинович вводит себе слишком большую дозу морфия, что приводит к смерти.

Умер он в своём имении Красный Рог (сейчас - Почепский район Брянской области), здесь же и был похоронен.

Интересные факты:

Толстой славился своей силой: разгибал подковы и пальцем вгонял в стену гвозди.

Алексей Константинович увлекался спиритизмом: читал соответствующие книги и даже посещал сеансы английского спирита Юма, гастролировавшего в России.

Был заядлым охотником, не один раз в одиночку ходил с рогатиной на медведя.

Толстой (граф Алексей Константинович) - известный поэт и драматург. Родился 24 августа 1817 г. в Петербурге. Мать его, красавица Анна Алексеевна Перовская, воспитанница графа А.К. Разумовского, вышла в 1816 г. замуж за пожилого вдовца графа Константина Петровича Толстого (брата известного художника-медальера Федора Толстого). Брак был несчастлив; между супругами скоро произошел открытый разрыв. В автобиографии Толстого (письмо его к Анджело Де-Губернатису при I т. "Сочинений" Толстого) мы читаем: "Еще шести недель я был увезен в Малороссию матерью моей и моим дядей со стороны матери, Алексеем Алексеевичем Перовским, бывшим позднее попечителем Харьковского университета и известным в русской литературе под псевдонимом Антона Погорельского. Он меня воспитал и первые мои годы прошли в его имении". Восьми лет Толстой, с матерью и Перовским, переехал в Петербург. При посредстве друга Перовского - Жуковского - мальчик был представлен тоже восьмилетнему тогда наследнику престола, впоследствии императору Александру II , и был в числе детей, приходивших к цесаревичу по воскресеньям для игр. Отношения, таким образом завязавшиеся, продолжались в течение всей жизни Толстого; супруга Александра II, императрица Мария Александровна, также ценила и личность, и талант Толстого

В 1826 г. Толстой с матерью и дядей отправился в Германию; в памяти его особенно резко запечатлелось посещение в Веймаре Гёте и то, что он сидел у великого старика на коленях. Чрезвычайное впечатление произвела на него Италия, с ее произведениями искусства. "Мы начали", пишет он в автобиографии, "с Венеции, где мой дядя сделал значительные приобретения в старом дворце Гримани. Из Венеции мы поехали в Милан, Флоренцию, Рим и Неаполь, - и в каждом из этих городов рос во мне мой энтузиазм и любовь к искусству, так что по возвращении в Россию я впал в настоящую "тоску по родине", в какое-то отчаяние, вследствие которого я днем ничего не хотел есть, а по ночам рыдал, когда сны меня уносили в мой потерянный рай". Получив хорошую домашнюю подготовку, Толстой в середине 30-х годов поступил в число так называемых "архивных юношей", состоявших при Московском главном архиве министерства иностранных дел. Как "студент архива", он в 1836 г. выдержал в Московском университете экзамен "по наукам, составлявшим курс бывшего словесного факультета", и причислился к русской миссии при германском сейме во Франкфурте на Майне. В том же году умер Перовский, оставив ему все свое крупное состояние. Позднее Толстой служил во II отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии, имел придворное звание и, продолжая часто ездить за границу, вел светскую жизнь

В 1855 г., во время крымской войны, Толстой хотел организовать особое добровольное ополчение, но это не удалось, и он поступил в число охотников так называемого "стрелкового полка Императорской фамилии". Участия в военных действиях ему не пришлось принять, но он едва не умер от жестокого тифа, унесшего около Одессы значительную часть полка. Во время болезни ухаживала за ним жена полковника С.А. Миллер (урожденная Бахметьева), на которой он позднее женился. Письма его к жене, относящиеся к последним годам его жизни, дышат такой же нежностью, как и в первые годы этого очень счастливого брака. Во время коронации в 1856 г., Александр II назначил Толстого флигель-адъютантом, а затем, когда Толстой не захотел остаться в военной службе, егермейстером. В этом звании, не неся никакой службы, он оставался до самой смерти; только короткое время было он членом комитета о раскольниках. С середины 60-х годов его некогда богатырское здоровье - он разгибал подковы и свертывал пальцами винтообразно зубцы вилок - пошатнулось. Жил он поэтому большей частью за границей, летом в разных курортах, зимой в Италии и Южной Франции, но подолгу живал также в своих русских имениях - Пустыньке (возле станции Саблино, под Петербургом) и Красном Роге (Мглинского уезда, Черниговской губернии, близ города Почепа), где он и умер 28 сентября 1875 г. В личной жизни своей Толстой представляет собой редкий пример человека, который не только всячески уклонялся от шедших ему навстречу почестей, но еще должен был выдерживать крайне тягостную для него борьбу с людьми, от души желавшими ему добра и предоставлявшими ему возможность выдвинуться и достигнуть видного положения. Толстой хотел быть "только" художником. Когда в первом крупном произведении своем - поэме, посвященной душевной жизни царедворца - поэта Иоанна Дамаскина - Толстой говорил о своем герое: "Любим калифом Иоанн, ему, что день, почет и ласка" - это были черты автобиографические. В поэме Иоанн Дамаскин обращается к калифу с такой мольбой: "простым рожден я был певцом, глаголом вольным Бога славить... О, отпусти меня, калиф, дозволь дышать и петь на воле". Совершенно с такими же мольбами встречаемся мы в переписке Толстого. Необыкновенно мягкий и нежный, он должен был собрать весь запас своей энергии, чтобы отказаться от близости к Государю, которому, когда он заболел под Одессой, по несколько раз в день телеграфировали о состоянии его здоровья. Одно время Толстой поколебался было: ему показалось привлекательным быть при Государе, как он выразился в письме к нему, "Бесстрашным сказателем правды" - но просто придворным Толстой не хотел быть ни в каком случае. В его переписке ясно отразилась удивительно-благородная и чистая душа поэта; но из нее же видно, что изящная его личность была лишена силы и тревоги, мир сильных ощущений и мук сомнения был ему чужд. Это наложило печать на все его творчество.

Толстой начал писать и печатать очень рано. Уже в 1841 г., под псевдонимом Краснорогский, вышла его книжка "Упырь" (Санкт-Петербург). Толстой впоследствии не придавал ей никакого значения и не включал в собрание своих сочинений; ее лишь в 1900 г. переиздал личный друг его семьи, Владимир Соловьев. Это - фантастический рассказ в стиле Гофмана и Погорельского-Перовского. Белинский встретил его очень приветливо. Длинный промежуток времени отделяет первое, мимолетное появление Толстого в печати от действительного начала его литературной карьеры. В 1854 г. он выступил в "Современнике" с рядом стихотворений ("Колокольчики мои", "Ой стоги" и др.), сразу обративших на него внимание. Литературные связи его относятся еще к сороковым годам. Он был хорошо знаком с Гоголем, Аксаковым, Анненковым, Некрасовым, Панаевым и особенно с Тургеневым, который был освобожден от постигшей его в 1852 г. ссылки в деревню благодаря хлопотам Толстого. Примкнув ненадолго к кружку "Современника", Толстой принял участие в составлении цикла юмористических стихотворений, появившихся в "Современнике" в 1854 - 55 годах под известным псевдонимом Кузьмы Пруткова (см.). Весьма трудно определить, что именно здесь принадлежит Толстому, но несомненно, что его вклад был не из маловажных: юмористическая жилка была очень сильна в нем. Он обладал даром весьма тонкой, хотя и добродушной насмешки; многие из лучших и наиболее известных его стихотворений обязаны своим успехом именно иронии, в них разлитой (например "Спесь", "У приказных ворот"). Юмористически-сатирические выходки Толстого против течений 60-х годов ("Порой веселой мая", "Потом богатырь" и др.) немало повлияли на дурное отношение к нему известной части критики. Видное место занимают юмористические пассажи и в цикле толстовских обработок былинных сюжетов. Никогда не стесняясь в своих юмористических выходках посторонними соображениями, этот, по мнению многих из своих литературных противников, "консервативный" поэт написал несколько юмористических поэм, до сих пор не включаемых в собрание его сочинений и (не считая заграничных изданий) попавших в печать только в восьмидесятых годах. В ряду этих поэм особенной известностью пользуются две: "Очерк русской истории от Гостомысла до Тимашева" ("Русская Старина", 1878, т. 40) и "Сон Попова" (ib., 1882, № 12). Первая из них представляет собой юмористическое обозрение почти всех главных событий истории России, с постоянным припевом: "Порядка только нет". Поэма написана в намеренно-вульгарном тоне, что не мешает некоторым характеристикам быть очень меткими (например об Екатерине II: "Madame, при вас на диво порядок процветает, - писали ей учтиво Вольтер и Дидерот, - лишь надобно народу, которому вы мать, скорее дать свободу, скорей свободу дать". Она им возразила: "Messieurs, vous me comblez", и тотчас прикрепила украинцев к земле"). "Сон статского советника Попова" еще более комичен. - Написанные в народном стиле стихотворения, которыми дебютировал Толстой, особенно понравились московскому славянофильскому кружку; в его органе, "Русской Беседе", появились две поэмы Толстого: "Грешница" (1858) и "Иоанн Дамаскин" (1859). С прекращением "Русской Беседы" Толстой становится деятельным сотрудником Катковского "Русского Вестника", где были напечатаны драматическая поэма "Дон-Жуан" (1862), исторический роман "Князь Серебряный" (1863) и ряд архаически сатирических стихотворений, вышучивающих материализм 60-х годов. В "Отечественных Записках" 1866 г. была напечатана первая часть драматической трилогии Толстого - "Смерть Иоанна Грозного", которая в 1867 г. была поставлена на сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге и имела большой успех, несмотря на то, что соперничество актеров лишало драму хорошего исполнителя заглавной роли. В следующем году эта трагедия, в прекрасном переводе Каролины Павловой (см.), тоже с большим успехом, была поставлена на придворном театре лично дружившего с Толстым великого герцога Веймарского. С преобразованием в 1868 г. "Вестника Европы" в общелитературный журнал, Толстой становится его деятельным сотрудником. Здесь, кроме ряда былин и других стихотворений, были помещены остальные две части трилогии - "Царь Федор Иоаннович" (1868, 5) и "Царь Борис" (1870, 3), стихотворная автобиографическая повесть "Портрет" (1874, 9) и написанный в Дантовском стиле рассказ в стихах "Дракон". После смерти Толстого были напечатаны неоконченная историческая драма "Посадник" и разные мелкие стихотворения. Меньше всего выдается художественными достоинствами чрезвычайно-популярный роман Толстого "Князь Серебряный", хотя он, несомненно, пригоден как чтение для юношества и для народа. Он послужил также сюжетом для множества пьес народного репертуара и лубочных рассказов. Причина такой популярности - доступность эффектов и внешняя занимательность; но роман мало удовлетворяет требованиям серьезной психологической разработки. Лица поставлены в нем слишком схематично и одноцветно, при первом появлении на сцену сразу получают известное освещение и с ним остаются без дальнейшего развития не только на всем протяжении романа, но даже в отделенном 20 годами эпилоге. Интрига ведена очень искусственно, в почти сказочном стиле; все совершается по щучьему велению. Главный герой, по признанию самого Толстого - лицо совершенно бесцветное. Остальные лица, за исключением Грозного, сработаны по тому условно-историческому трафарету, который установился со времен "Юрия Милославского" для изображения древнерусской жизни. Толстой хотя и изучал старину, но большей частью не по первоисточникам, а по пособиям. Сильнее всего отразилось на его романе влияние народных песен, былин и лермонтовской "Песни о купце Калашникове". Лучше всего удалась автору фигура Грозного. То безграничное негодование, которое овладевает Толстым каждый раз, когда он говорит о неистовствах Грозного, дало ему силу порвать с условным умилением перед древнерусской жизнью. По сравнению с романами Лажечникова и Загоскина, еще меньше заботившихся о реальном воспроизведении старины, "Князь Серебряный", представляет собой, однако, шаг вперед. Несравненно интереснее Толстой как поэт и драматург. Внешняя форма стихотворений Толстого не всегда стоит на одинаковой высоте. Помимо архаизмов, к которым даже такой ценитель его таланта, как Тургенев, относился очень сдержанно, но которые можно оправдать ради их оригинальности, у Толстого попадаются неверные ударения, недостаточные рифмы, неловкие выражения. Ближайшие его друзья ему на это указывали, и в переписке своей он не раз возражает на эти вполне благожелательные упреки. В области чистой лирики лучше всего, соответственно личному душевному складу Толстого, ему удавалась легкая, грациозная грусть, ничем определенным не вызванная. В своих поэмах Толстой является поэтом описательным по преимуществу, мало занимаясь психологией действующих лиц. Так, "Грешница" обрывается как раз там, где происходит перерождение недавней блудницы. В "Драконе", по словам Тургенева (в некрологе Толстому), Толстой "достигает почти Дантовской образности и силы"; и действительно, в описаниях строго выдержан Дантовский стиль. Интерес психологический из поэм Толстого представляет только "Иоанн Дамаскин". Вдохновенному певцу, удалившемуся в монастырь от блеска двора, чтобы отдаться внутренней духовной жизни, суровый игумен, в видах полного смирения внутренней гордыни, запрещает предаваться поэтическому творчеству. Положение высоко-трагическое, но заканчивается оно компромиссом: игумену является видение, после которого он разрешает Дамаскину продолжать слагать песнопения. Всего ярче поэтическая индивидуальность Толстого сказалась в исторических балладах и обработках былинных сюжетов. Из баллад и сказаний Толстого особенной известностью пользуется "Василий Шибанов"; по изобразительности, концентрированности эффектов и сильному языку - это одно из лучших произведений Толстого. О писанных в старорусском стиле стихотворениях Толстого можно повторить то, что сам он сказал в своем послании Ивану Аксакову: "Судя меня довольно строго, в моих стихах находишь ты, что в них торжественности много и слишком мало простоты". Герои русских былин в изображении Толстого напоминают французских рыцарей. Довольно трудно распознать подлинного вороватого Алешу Поповича, с глазами завидущими и руками загребущими, в том трубадуре, который, полонив царевну, катается с ней на лодочке и держит ей такую речь: "...сдайся, сдайся, девица душа! я люблю тебя царевна, я хочу тебя добыть, вольной волей иль неволей, ты должна меня любить. Он весло свое бросает, гусли звонкие берет, дивным пением дрожащий огласился очерет..." Несмотря, однако, на несколько условный стиль толстовских былинных переработок, в их нарядном архаизме нельзя отрицать большой эффектности и своеобразной красоты. Как бы предчувствуя свою близкую кончину и подводя итог всей своей литературной деятельности, Толстой осенью 1875 г. написал стихотворение "Прозрачных облаков спокойное движенье", где, между прочим, говорит о себе:
Всему настал конец, прийми ж его и ты
Певец, державший стяг во имя красоты.
Это самоопределение почти совпадает с тем, что говорили о Толстом многие "либеральные" критики, называвшие его поэзию типичной представительницей "искусства для искусства". И, тем не менее, зачисление Толстого исключительно в разряд представителей "чистого искусства" можно принять только с значительными оговорками. В тех самых стихотворениях на древнерусские сюжеты, в которых всего сильнее сказалась его поэтическая индивидуальность, водружен далеко не один "стяг красоты": тут же выражены и политические идеалы Толстого, тут же он борется с идеалами, ему не симпатичными. В политическом отношении он является в них славянофилом в лучшем смысле слова. Сам он, правда (в переписке), называет себя решительнейшим западником, но общение с московскими славянофилами все же наложило на него яркую печать. В Аксаковском "Дне" было напечатано нашумевшее в свое время стихотворение "Государь ты наш батюшка", где в излюбленной им юмористической форме Толстой изображает петровскую реформу как "кашицу", которую "государь Петр Алексеевич" варит из добытой "за морем" крупы (своя якобы "сорная"), а мешает "палкой"; кашица "крутенька" и "солона", расхлебывать ее будут "детушки". В старой Руси Толстого привлекает, однако, не московский период, омраченный жестокостью Грозного, а Русь Киевская, вечевая. Когда Поток-богатырь, проснувшись после пяти-векового сна, видит раболепие толпы перед царем, он "удивляется притче" такой: "если князь он, иль царь напоследок, что ж метут они землю пред ним бородой? мы честили князей, но не этак! Да и полно, уж вправду ли я на Руси? От земного нас Бога Господь упаси! Нам писанием велено строго признавать лишь небесного Бога!" Он "пытает у встречного молодца: где здесь, дядя, сбирается вече?" В "Змее Тугарине" сам Владимир провозглашает такой тост: "за древнее русское вече, за вольный, за честный славянский народ, за колокол пью Новграда, и если он даже и в прах упадет, пусть звон его в сердце потомков живет". С такими идеалами, нимало не отзывающимися "консерватизмом", Толстой, тем не менее, был в середине 60-х годов зачислен в разряд писателей откровенно-ретроградных. Произошло это оттого, что, оставив "стяг красоты", он бросился в борьбу общественных течений и весьма чувствительно стал задевать "детей" Базаровского типа. Не нравились они ему главным образом потому, что "они звона не терпят гуслярного, подавай им товара базарного, все чего им не взвесить, не смеряти, все кричат они, надо похерити". На борьбу с этим "ученьем грязноватым" Толстой призывал "Пантелея-Целителя": "и на этих людей, государь Пантелей, палки ты не жалей суковатые". И вот, он сам выступает в роли Пантелея-Целителя и начинает помахивать палкой суковатой. Нельзя сказать, чтобы он помахивал ею осторожно. Это не одна добродушная ирония над "материалистами", "у коих трубочисты суть выше Рафаила", которые цветы в садах хотят заменить репой и полагают, что соловьев "скорее истребити за бесполезность надо", а рощи обратить в места "где б жирные говяда кормились на жаркое" и т. д. Весьма широко раздвигая понятие о "российской коммуне" Толстой полагает, что ее приверженцы "все хотят загадить для общего блаженства", что "чужим они немногое считают, когда чего им надо, то тащут и хватают"; "толпы их все грызутся, лишь свой откроют форум, и порознь все клянутся in verba вожакорум. В одном согласны все лишь: коль у других именье отымешь да разделишь, начнется вожделенье". Справиться с ними, в сущности, не трудно: "чтоб русская держава спаслась от их затеи, повесить Станислава всем вожакам на шею". Все это вызвало во многих враждебное отношение к Толстому, и он вскоре почувствовал себя в положении писателя, загнанного критикой. Общий характер его литературной деятельности и после посыпавшихся на него нападок остался прежний, но отпор "крику оглушительному: сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли вымыслы ваши в наш век положительный!" он стал давать в форме менее резкой, просто взывая к своим единомышленникам: "дружно гребите, во имя прекрасного, против течения". Как ни характерна сама по себе борьба, в которую вступил поэт, считавший себя исключительно певцом "красоты", не следует, однако, преувеличивать ее значение. "Поэтом-бойцом", как его называют некоторые критики, Толстой не был; гораздо ближе к истине то, что он сам сказал о себе: "двух станов не боец, но только гость случайный, за правду я бы рад поднять мой добрый меч, но спор с обоими - досель мой жребий тайный, и к клятве ни один не мог меня привлечь". - В области русской исторической драмы Толстому принадлежит одно из первых мест; здесь он уступает только одному Пушкину. Исторически-бытовая драма "Посадник", к сожалению, осталась неоконченной. Драматическая поэма "Дон-Жуан" задумана Толстым не только как драма, для создания которой автор не должен перевоплощать свою собственную психологию в характеры действующих лиц, но также как произведение лирически-философское; между тем спокойный, добродетельный и почти "однолюб" Толстой не мог проникнуться психологией вечно ищущего смены впечатлений, безумно-страстного Дон-Жуана. Отсутствие страсти в личном и литературном темпераменте автора привело к тому, что сущность дон-жуанского типа совершенно побледнела в изображении Толстого: именно страсти в его "Дон-Жуане" и нет. На первый план между драматическими произведениями Толстого выступает, таким образом, его трилогия. Наибольшей известностью долго пользовалась первая часть ее - "Смерть Иоанна Грозного". Это объясняется прежде всего тем, что до недавнего времени только она одна и ставилась на сцену - а сценическая постановка трагедий Толстого, о которой он и сам так заботился, написав специальное наставление для нее, имеет большое значение для установления репутации его пьес. Сцена, например, где к умирающему Иоанну, в исполнение только что отданного им приказа, с гиком и свистом врывается толпа скоморохов, при чтении не производит и десятой доли того впечатления, как на сцене. Другая причина недавней большей популярности "Смерти Иоанна Грозного" заключается в том, что в свое время это была первая попытка вывести на сцену русского царя не в обычных до того рамках легендарного величия, а в реальных очертаниях живой человеческой личности. По мере того как этот интерес новизны пропадал, уменьшался и интерес к "Смерти Иоанна Грозного", которая теперь ставится редко и вообще уступила первенство "Федору Иоанновичу". Непреходящим достоинством трагедии, помимо очень колоритных подробностей и сильного языка, является чрезвычайная стройность в развитии действия: нет ни одного лишнего слова, все направлено к одной цели, выраженной уже в заглавии пьесы. Смерть Иоанна носится над пьесой с первого же момента; всякая мелочь ее подготовляет, настраивая мысль читателя и зрителя в одном направлении. Вместе с тем каждая сцена обрисовывает перед нами Иоанна с какой-нибудь новой стороны; мы узнаем его и как государственного человека, и как мужа, и как отца, со всех сторон его характера, основу которого составляет крайняя нервность, быстрая смена впечатлений, переход от подъема к упадку духа. Нельзя не заметить, однако, что в своем усиленном стремлении к концентрированию действия Толстой смешал две точки зрения: фантастически-суеверную и реалистическую. Если автор желал сделать узлом драмы исполнение предсказания волхвов, что царь непременно умрет в Кириллин день, то незачем было придавать первостепенное значение стараниям Бориса вызвать в Иоанне гибельное для него волнение, которое, как Борис знал от врача, будет для царя смертельно помимо всяких предсказаний волхвов. В третьей части трилогии - "Царе Борисе" - автор как бы совсем забыл о том Борисе, которого вывел в первых двух частях трилогии, о Борисе косвенном убийце Иоанна и почти прямом - царевича Димитрия, хитром, коварном, жестоком правителе Руси в царствование Феодора, ставившем выше всего свои личные интересы. Теперь, кроме немногих моментов, Борис - идеал царя и семьянина. Толстой не в состоянии был отделаться от обаяния образа, созданного Пушкиным, и впал в психологическое противоречие с самим собой, причем еще значительно усилил пушкинскую реабилитацию Годунова. Толстовский Борис прямо сентиментален. Чрезмерно сентиментальны и дети Бориса: жених Ксении, датский королевич, скорее напоминает юношу эпохи Вертера, чем авантюриста, приехавшего в Россию для выгодной женитьбы. Венцом трилогии является срединная ее пьеса - "Федор Иоаннович". Ее мало заметили при появлении, мало читали, мало комментировали. Но вот, в конце 1890-х годов, было снято запрещение ставить пьесу на сцене. Ее поставили сначала в придворно-аристократических кружках, затем на сцене Петербургского Малого театра; позже пьеса обошла всю провинцию. Успех был небывалый в летописях русского театра. Многие приписывали его удивительной игре актера Орленева, создавшего роль Федора Иоанновича - но и в провинции всюду нашлись "свои Орленевы". Дело, значит, не в актере, а в том замечательно благодарном материале, который дается трагедией. Поскольку исполнению "Дон-Жуана" помешала противоположность между психологией автора и страстным темпераментом героя, постольку родственность душевных настроений внесла чрезвычайную теплоту в изображение Федора Иоанновича. Желание отказаться от блеска, уйти в себя так знакомо было Толстому, бесконечно-нежное чувство Федора к Ирине так близко напоминает любовь Толстого к жене. С полной творческой самобытностью Толстой понял по-своему совсем иначе освещенного историей Федора - понял, что это отнюдь не слабоумный, лишенный духовной жизни человек, что в нем были задатки благородной инициативы, могущей дать ослепительные вспышки. Не только в русской литературе, но и во всемирной мало сцен, равных, по потрясающему впечатлению, тому месту трагедии, когда Федор спрашивает Бориса: "царь я или не царь?" Помимо оригинальности, силы и яркости, эта сцена до такой степени свободна от условий места и времени, до такой степени взята из тайников человеческой души, что может стать достоянием всякой литературы. Толстовский Федор Иоаннович - один из мировых типов, созданный из непреходящих элементов человеческой психологии.

Алексей Толстой, или О, счастливчик!

Нет, в каждом шорохе растенья
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота!
Я в них иному гласу внемлю
И, жизнью смертною дыша,
Гляжу с любовию на землю,
Но выше просится душа;
И что ее, всегда чаруя,
Зовет и манит вдалеке -
О том поведать не могу я
На ежедневном языке.

Алексей Толстой «И.С. Аксакову»

Историю гибели Алексея Константиновича Толстого мы предварим небольшим, но, как показывает практика, очень необходимым пояснением. Род графов Толстых внес свою лепту во многих областях общественной жизни России. Однако особо прославились Толстые в Великой Русской Литературе: сразу трое из рода на равных вошли в ее историю, а следовательно, в историю мировой литературы. Это троюродные братья Алексей Константинович и Лев Николаевич Толстые и их (примерно) четвероюродный, внучатый, пра-пра-пра-племянник Алексей Николаевич Толстой.
Кому-то это покажется смешным, но я все чаще сталкиваюсь с тем, что даже литераторы с высшим специальным образованием нередко путают, кто из Толстых когда жил и что создал. Поэтому даю краткую справку.
1. Алексей Константинович Толстой (1817-1875). Великий русский поэт и драматург, известный прозаик. Автор исторического романа «Князь Серебряный» и мистических рассказов «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет», повести «Упырь». Создатель чудесных лирических стихотворений, в числе которых непременно следует назвать «Средь шумного бала, случайно…», «Колокольчики мои, Цветики степные!», «Двух станов не боец…» и др. Сочинитель целого ряда удивительных по красоте и глубочайших по мысли баллад, былин и притч, среди них особо выделяется одно из величайших духовных произведений русского народа - поэма «Иоанн Дамаскин». Перу Алексея Константиновича принадлежит и любимая многими читателями «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» с ее знаменитой присказкой:

Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.

В историю национальной драматургии Алексей Константинович вошел грандиозной философско-исторической трилогией «Смерть Ивана Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис».
Но более всего он известен как один из главных создателей незабвенного Козьмы Пруткова, которого сотворил вместе с двоюродными братьями Алексеем Михайловичем (1821-1908), Владимиром Михайловичем (1830-1884) и Александром Михайловичем (1826-1896) Жемчужниковыми. При этом многие знатоки утверждают, что лучшая часть творений вечного графомана сочинена Алексеем Константиновичем.
Алексей Константинович Толстой с детских лет и всю жизнь был личным другом цесаревича, а затем императора Александра II.
2. Лев Николаевич Толстой (1828-1910). Достаточно назвать только романы писателя: «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение». Этим сказано все.
3. Алексей Николаевич Толстой (1882-1945). Великий русский советский прозаик. Создатель прославленных романов-эпопей «Петр I» и «Хождение по мукам». Его перу принадлежат также романы «Похождения Невзорова, или Ибикус» и «Эмигранты». Прекрасный рассказчик, наиболее известные его рассказы: «Актриса», «Граф Калиостро», «Гадюка» и др. Алексей Николаевич является одним из родоначальников советской фантастики, он написал знаменитые повесть «Аэлита» и роман «Гиперболоид инженера Гарина». Не меньше названных произведений любима всеми нами его повесть-сказка «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Лев Николаевич и Алексей Николаевич Толстые - авторы самых популярных в нашей стране пересказов для детей русских народных сказок. Большинство читателей знакомы с этими шедеврами народного творчества именно через Толстых.
После Великой Октябрьской революции Алексей Николаевич эмигрировал, но впоследствии вернулся и стал убежденным сторонником советской власти. За это его ненавидели многие в эмигрантский среде, там даже распускали слухи, будто мать писателя была гулящей женщиной и прижила Алешу вовсе не от графа Толстого, а от неизвестного распутника; что в Алексее Николаевиче нет ни капли аристократической крови… Какое значение для гения имеет социальный статус его родителей, непонятно, но уж больно претило беглым дворянчикам сознание такой вопиющей классовой «измены». Понятия «мой народ» и «Родина» они даже не рассматривали; для большинства эмигрантов, в отличие от Толстого, они уже в 1920-х гг. превратились в абстрактную романтику грез.
С конца 1980-х гг. память Алексея Николаевича в нашей стране подверглась изуверскому глумлению со стороны завистливой постсоветской интеллигенции, не способной создать хотя бы что-то близкое к творениям Толстого. С одной стороны, его объявили «красным графом» и беснуются по поводу образа жизни, который писатель вел в СССР, имея заслуженный тяжелым творческим трудом доход. С другой стороны, выставляют агентом жидомасонов, посредством жидомасона Буратино духовно разлагающим российских детей. «Приключения Буратино» по безграмотности своей завистники нередко пытаются представить плагиатом книги Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы». Это приблизительно то же самое, что обвинять Мольера, Байрона или Пушкина в плагиате у Тирсо де Молины, поскольку у каждого из названных авторов есть гениальные произведения, главным героем которых стал Дон Жуан - порождение де Молины, который создал и основу сюжета, использованного впоследствии всеми создателями собственных трактовок истории прославленного авантюриста и любовника. Вся эта тараканья возня вокруг гения нашего народа ничего, кроме брезгливости, вызвать не может. Ну их!
Мы же поведем разговор о первом из трех великих писателей Толстых, о замечательном нашем Алексее Константиновиче. У кого-нибудь неизбежно может возникнуть вопрос о правомерности утверждения равенства Алексея Константиновича и Льва Николаевича Толстых в литературе. В мировой литературе об этом и речи быть не может, но для русской литературы и тем более для русского народа они не только равновелики, но со временем, по мере переосмысления роли литературы в жизни общества, вполне возможно, что Алексей Константинович займет если не более высокое, чем Лев Николаевич, то равное положение в объективно складывающейся иерархии русских писателей. Спорить по этому вопросу ныне не целесообразно. Достаточно внимательнее познакомиться с драматургией и поэзией писателя. Но судить, конечно, не нам, все решат время и история.

Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить!
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!

Эти строки взяты из поэмы «Иоанн Дамаскин», на мой взгляд, второго по своему значению, космичности и грандиозности после державинской оды «Бог» духовного творения Великой Русской Литературы. Автор ее Алексей Константинович Толстой, человек и созидатель необычайной цельности и удивительных противоречий одновременно. Трагическая гибель писателя стала как бы квинтэссенцией всей его жизни. Мы точно знаем, по какой причине умер Алексей Константинович - от передозировки морфия. Но мы не знаем и никогда уже не узнаем, почему эта передозировка случилась: ошибся ли Толстой с опасным лекарством, пытаясь заглушить невыносимую боль, или преднамеренно ввел себе смертельную дозу, дабы прекратить свои неизлечимые физические и нравственные страдания. Две крайности, от которых напрямую зависит понимание личности этого человека: жертва случайности или самоубийца? Согласитесь - существенная разница.

По линии матери Алексей находился в отдаленном и негласном родстве с царствующей фамилией. Анна Алексеевна (1796-1857) была незаконнорожденной дочерью графа Алексея Кирилловича Разумовского (1748-1822), племянника тайного супруга императрицы Елизаветы Петровны и соответственно самой императрицы. Правда, мать Анны была мещанкой, многолетней любовницей Разумовского, что впоследствии совсем не сказалось на судьбах ее отпрысков. Заботами графа, пожалуй, самого богатого человека России того времени, все его незаконные дети получили дворянское достоинство и носили фамилию Перовские - по названию подмосковного имения Разумовских. А те капиталы, которые дал им чадолюбивый папаша, и высочайшие государственные и придворные должности, которых они добились сами, заставили чванливых российских аристократов не замечать низкое происхождение Перовских.
Не будем забывать и о том, что прадед писателя Кирилла Григорьевич Разумовский в детстве был деревенским пастушком волов, в пятнадцать лет старший брат - уже в качестве фаворита императрицы - отправил его учиться за границу, где юноша заодно получил графское достоинство, а через три года горячо любившая своего мужа Елизавета Петровна назначила восемнадцатилетнего деверя президентом Императорской академии наук - чтоб был при деле. Надо сказать, что обоим основателям рода, братьям Алексею и Кирилле были присущи острый ум, добродушие, великий такт и необычный для того времени патриотизм, что выдвинуло их в выдающиеся государственные деятели империи. Таковыми они были не только при Елизавете Петровне, но еще более упрочили свое положение при Екатерине II. Именно стараниями небольшой группы высокопоставленных дворян, в числе которых особенно деятельны оказались братья Разумовские, были вытеснены с главенствующих ролей в Российском государстве немцы, наводнившие страну со времен Петра I. А вперед выдвинулись достойные представители отечественного национального дворянства.
Правда, уже сын Кириллы Григорьевича - Алексей Кириллович оказался отъявленным западником, презирал собственный народ и склонялся к католицизму, хотя и занимал при дворе пост министра просвещения. Внук же его, писатель Алексей Константинович Толстой унаследовал практически все лучшие черты характера первых графов Разумовских: патриотизм, добродушие, щедрость... Добавим к этому небывалую для взрослого человека наивность и доверчивость, которые порой позволяли ему наилучшим образом разрешать щепетильные ситуации, что весьма помогло многим деятелям российской культуры, оказавшимся в сложном положении - Толстой никогда не отказывался хлопотать за преследуемых и осужденных. Достаточно привести только несколько имен тех, за кого заступался перед императором Алексей Константинович: Иван Сергеевич Аксаков, Иван Сергеевич Тургенев, Тарас Григорьевич Шевченко, Николай Гаврилович Чернышевский и др.
С другой стороны, Толстой никогда не признавал политические и идейные крайности. Вспомните написанный Толстым «Церемониал» из Козьмы Пруткова:

Идут славянофилы и нигилисты,
У тех и у других ногти не чисты.

Одним словом:

Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь;
Союза полного не будет между нами -
Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя,
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,
Я знамени врага отстаивал бы честь!

Он вообще не признавал крайности, а потому и прожил жизнь так, что любой из нас, каким бы предвзятым не было бы отношение к писателю, воскликнет:
- О, счастливчик!

Отец писателя, граф Константин Петрович (1779-1870), был из почти разоренных, но родовитых Толстых и умом не отличался. Как писал его родной брат, великий русский скульптор Федор Петрович Толстой (1783-1873): «Брат Константин никогда не должен был жениться на Анне Алексеевне - она слишком была умна для него...» Через шесть недель после рождения сына Алексея между родителями произошел полный разрыв, графиня уехала, с мужем более не виделась и сыну встречаться с отцом запрещала - Алексей впоследствии делал это тайно, и дружеские отношения с Константином Петровичем наладились у него только после смерти матери. Вполне возможно, что именно данное событие и предопределило дальнейшую судьбу будущего писателя.
Покинув мужа, Анна Алексеевна обосновалась в своем имении Блистово близ Чернигова. В соседнем имении Погорельцы проживал ее старший брат, Алексей Алексеевич Перовский (1787-1836), выдающийся русский писатель-мистик, создатель первой в истории национальной повести для детей «Черная курица». Читателям он более известен под псевдонимом Антоний Погорельский. Кстати, повесть «Черная курица» была написана дядей специально для любимого племянника, который стал прототипом главного героя - Алеши. Перовская с маленьким сыном часто и подолгу жила в имении брата, а со временем они перебрались туда насовсем. Так в течение двадцати лет и прожили втроем.
Необходимо отметить, что ни их современники, ни последующие исследователи-историки ничего предосудительного в этом не видели. И только нынешние нравственные уроды-интеллигенты, помешанные на сексуальных проблемах и ничего, кроме половых органов в человеке не замечающие, устроили вокруг памяти этих светлых людей грязную вакханалию. Все-таки в какое дурно воняющее, глумливое время доводится нам с вами жить, мой читатель!
Следует отметить, что Алеша стал всеобщим любимцем семьи Перовских, более сорока лет они опекали его как малое дитя, передавая опеку друг другу по наследству. Так и получился из поэта совершенно не приспособленный к земной жизни человек, смотревший на все и вся через розовые очки, могучий добряк, которого мог обидеть любой прощелыга и счесть эту обиду вполне правомерной. Благо богатства Перовских позволили Толстому почти всю жизнь прожить в мире грез о человеке, человечестве и человеколюбии.
Алексей Алексеевич стал главным опекуном Алеши и заменил мальчику отца, он-то и воспитал племянника. Поэтому не удивительно, что первое в своей жизни стихотворение Алексей Константинович сочинил шести лет от роду.
Когда в 1822 г. скончался граф Алексей Кириллович Разумовский, дети его получили в наследство огромные богатства. Среди прочего Алексей Алексеевич стал владельцем села Красный Рог. В том же году Перовский и Толстые перебрались в это имение, где провели значительную часть жизнь, а Алексей Константинович создал роман «Князь Серебряный», написал драматическую трилогию и многие стихотворения. Там же он умер и погребен.

Процитирую фрагмент из очень интересной книги Дмитрия Анатольевича Жукова «Алексей Константинович Толстой»*. Более полную и столь живо изложенную биографию писателя вряд ли еще найдешь. Не всегда можно согласиться с точкой зрения автора, но не будем забывать, что для времени первой публикации книги - последние годы правления Л.И. Брежнева, «золотая эпоха» советской бюрократии - Дмитрий Анатольевич и без того в ряде случаев высказал очень смелую точку зрения, в частности, весьма четко связал движение декабристов с масонами. Нас же в данном случае интересует важнейший период в судьбе Алексея Константиновича, наложивший яркую печать на всю его дальнейшую жизнь.

* Жуков Д.А. Алексей Константинович Толстой. М.: Молодая гвардия, 1982.

«Завезенное в Россию издавна, масонство служило целям более чем сомнительным. Тайные организации, в которых рядовые “братья” ничего не знали о намерениях руководителей лож, уходили своими корнями за рубеж, а там, на самых высших “градусах”, распоряжались люди, не имевшие ничего общего с просветительством, пышными ритуалами, христианством.
Русские понимали часто масонство на свой лад и, беря организационные основы его, создавали независимые общества, не признававшиеся международным масонством. Основателем одного из них был, например, скульптор Федор Петрович Толстой.
Был масоном граф Алексей Кириллович Разумовский. Его сыновья Василий и Лев Перовские* входили в “Военное общество”, членами которого были многие будущие декабристы. Но потом пути их разошлись. 14 декабря 1825 года Василий Перовский оказался на Сенатской площади с новым царем, и его даже тяжело контузило поленом, которое кто-то бросил в свиту.

* Василий Алексеевич Перовский (1794-1857) - граф, генерал-адъютант Николая I. Герой войны 1812 г. С 1833 по 1842 гг. и с 1851 по 1856 гг. был генерал-губернатором Оренбургского края, и эти годы в истории региона называют «временем Перовского» или «золотыми веком Оренбургского края». Не имея детей, он до конца своих дней опекал Алексея Константиновича и, умирая, оставил ему все свое большое состояние.
Лев Алексеевич Перовский (1792-1856) - герой 1812 г.; сенатор, с 1841 г. министр внутренних дел Российской империи; с 1852 г. министр уделов и управляющий Кабинетом Его Величества. Генерал-адъютант Александра II. После кончины Алексея Алексеевича Перовского именно Лев Алексеевич принял на себя главную опеку над Алексеем Константиновичем и, невзирая на возраст опекаемого, не оставлял его до своей кончины, принуждая заниматься государственной службой и запрещая жениться на женщине «недостойного поведения». После смерти этого дяди Толстой тоже получил солидное наследство.

Василий Алексеевич с 1818 года был адъютантом великого князя Николая Павловича. Теперь он стал флигель-адъютантом, и впереди его ждала блестящая карьера. Он дружил с Пушкиным, а с Жуковским его связывали весьма трогательные отношения.
На нового царя уповали многие, и в числе их - Жуковский. Воспитателем нового наследника престола, будущего императора Александра II, был Карл Карлович Мердер*. Василию Андреевичу Жуковскому предложили заняться образованием царского сына. Он согласился, видя в том возможность привить будущему государю гуманные взгляды.

* Карл Карлович Мердер (1788-1834) - генерал-адъютант, знаменитый педагог; главный воспитатель цесаревича Александра Николаевича; участник всех детских игр наследника, а следовательно, и Алеши Толстого.

Жуковский сказал Николаю I, что наследнику было бы полезно иметь товарищей по занятиям. Были выбраны старший сын композитора графа Михаила Виельгорского - Иосиф и сын генерала, добродушный лентяй Александр Паткуль. Товарищами для игр стали Александр Адлерберг и Алексей Толстой, позже к ним присоединился юный князь Александр Барятинский.
Было ли это заранее согласовано Перовскими или случилось, когда Алеша с матерью уже приехали в Петербург, но с Красным Рогом пришлось распроститься надолго. И вообще вся жизнь Алексея Толстого прошла бы, возможно, совсем по-другому, если бы не близость к престолу, за которую впоследствии пришлось платить...»
Трудно согласиться с последними словами Жукова, но для нас важнее иное: тесное общение Алексея Константиновича на протяжении детских и юношеских лет с Иосифом Виельгорским (1817-1839). В литературе мне доводилось встречать утверждения, что в эти годы наиболее дружественные отношения сложились именно между Иосифом Виельгорским и Алексеем Толстым. Наследник держался от предложенных ему товарищей в стороне, и к лучшему - Александр был человеком мягкотелым, легко подпадал под дурное влияние и мог бы втянуть в свои дела и товарищей по играм: цесаревич, а затем император увлекался коллекционированием порнографических картинок, со всеми вытекающими из этого комплексами.
В 1838-1839 гг. Алексей Константинович жил в Риме. Там он подружился с Гоголем, опекавшим смертельно больного чахоткой Иосифа Виельгорского, и вместе с Николаем Васильевичем находился у одра умиравшего и при его погребении. Весьма символично! Фактически Алексей Толстой оказался у колыбели зарождавшейся Великий Русской Литературы - литературы богоискательства. Его собственное творчество во многом перекликается с богоискателями и необычайно близко по духу к творчеству Н.С. Лескова, хотя исследователи обычно указывают чуть ли не на подражание Н.В. Гоголю в ранних произведениях писателя - «Упырь», «Семья вурдалака» и особенно «Князь Серебряный». Впрочем, одно дело жанр, тема и форма, и совсем иное - дух и мысль. Достаточно уже того, что Алексей Константинович неоднократно посещал Оптину пустынь и всякий раз был принят там старцами с великим уважением. Это, впрочем, не мешало ему серьезно увлекаться спиритизмом. До конца дней писатель оставался человеком великих противоречий.

«Алексей Толстой был необыкновенной силы: он гнул подковы, и у меня, между прочим, долго сохранялась серебряная вилка, из которой не только ручку, но и отдельно каждый зуб он скрутил винтом своими пальцами»*. Так писал Александр Васильевич Мещерский, приятель Алексея Константиновича в молодые годы. На его сестре Елене Мещерской Толстой намеревался жениться, но вмешалась мать, указавшая на их близкое родство, и от свадьбы пришлось отказаться.

* Мещерский А.В. Из моей старины. Воспоминания. М.: 1901.

Матушка же попыталась отвратить сына и от второй его возлюбленной, той самой, первую встречу с которой, состоявшуюся в январе 1851 г., поэт увековечил в гениальном стихотворении «Средь шумного бала, случайно…» Софья Андреевна Миллер (1827-1895), урожденная Бахметева, была замужем за ротмистром Львом Федоровичем Миллером, но весьма тяготилась этим браком и с мужем не жила. В молодости женщина скомпрометировала себя романом с князем Григорием Александровичем Вяземским, от которого она забеременела, но который по настоянию родителей отказался на ней жениться. Мать Бахметевой была оскорблена и уговорила своего старшего сына Юрия Андреевича Бахметева (1823-1845) вызвать обидчика сестры на дуэль. В результате был убит не обидчик, а сам Юрий. Родные сочли Софью виновницей гибели молодого человека, и чтобы избавиться от их попреков, девица срочно вышла замуж за другого своего поклонника - Миллера, которого не любила. Что стало с плодом преступной связи Бахметевой и Вяземского не известно. Именно эта история оказалась доводом для графини Анны Алексеевны против возлюбленной Алексея Константиновича.
Однако любовь была взаимной, по крайней мере, так утверждал Толстой, хотя некоторые его современники открыто говорили о связи по расчету со стороны Софьи Андреевны, что, в конце концов, якобы и довело писателя до самоубийства. И хотя о свадьбе без согласия матери писателя не могло быть и речи, но встречаться и любить друг друга на расстоянии запретить влюбленным никто не мог.
Когда в 1853 г. началась Крымская война. Алексей Константинович долгое время не мог добиться назначения в армию - мешали высокопоставленные родственники Перовские. Толстому довелось быть у смертного одра Николая I, слегшего и умершего на пятьдесят восьмом году жизни от потрясения после известия о поражении русской армии под Евпаторией. Новый император в конце 1855 г. направил Толстого в чине майора под Одессу, где после падения Севастополя должны были развернуться главные боевые действия. Но ко времени прибытия Алексея Константиновича к месту назначения, в русских войсках началась эпидемия тифа. 13 (25) февраля 1856 г. был подписан позорный для России Парижский мирный договор. И почти в тот же день майор Толстой слег - эпидемия достала и этого сильного человека.
Депеши о состоянии больного ежедневно направлялись телеграфом на имя императора, поэтому проследить ход болезни писателя биографы смогли досконально. Алексей Константинович переносил тиф очень тяжело, какое-то время находился на грани жизни и смерти. И только когда к нему приехала Софья Андреевна, дело пошло на поправку. Она-то и выходила Толстого. Но тиф подорвал здоровье этого могучего человека, начались и с годами усилились те тяжкие внутренние болезни, которые через двадцать лет, согласно основной версии, и свели Толстого в могилу.

В дни коронационных торжеств в августе 1856 г. Алексей Константинович Толстой постоянно находился при императоре Александре II, тогда он получил чин подполковника и был назначен царским флигель-адъютантом*. Впереди открывались необозримые просторы блистательной карьеры. Но Алексей Константинович, человек не от мира сего, мечтал только об одном - оставить государеву службу и заняться творчеством. Против были и Александр II, и дядя Лев Алексеевич, и матушка. А Толстой был исправно послушен воле родных.

* Флигель-адъютант - почетное звание офицеров, состоявших в свите императора.

Но вот 10 ноября 1856 г. умер главный опекун Толстого Лев Алексеевич Перовский. Через полгода, в начале июня скончалась мать. В декабре 1857 г. ушел в мир иной Василий Алексеевич Перовский. Хотя и до того Алексей Константинович был человеком, мягко говоря, не бедным, но теперь к его капиталам прибавились еще три огромных состояния. Толстой стал одним из богатейших людей России, получив в руки преумноженное достояние его деда Алексея Кирилловича Разумовского. Одной земли Толстому отныне принадлежало около 40 тыс. десятин, да и крепостных крестьян под ним оказалось несколько десятков тысяч человек. Большинство дворян Российской империи считались уже зажиточными, имея около 100 крепостных с землей. Правда, крепостник из Толстого был еще тот. Известно множество фактов, когда к нему в имения бежали крестьяне из других поместий; Алексей Константинович никого не гнал, только говорил:
- Пусть живут, пока сами не поймаются. Накормить и обустроить.
Вдобавок Толстой получил возможность вольно распоряжаться своими богатствами, до того за его расходами строго следили мать и дядья Перовские. К сожалению, эта свобода не пошла Алексею Константиновичу на пользу - очень скоро он попал в ловушку Бахметевых.
Сразу же после кончины графини Анны Алексеевны в имении Толстого обосновалась семья брата Бахметевой - Петра Андреевича Бахметева. Любимцем писателя стал сын Петра - Андрюша*. Ничего плохого в этом, конечно, нет, даже наоборот: усадьба Толстого наполнилась звонкими веселыми голосами детей Бахметевых, и это создавало непередаваемую атмосферу уюта домашнего очага. Но одновременно все семейство Бахметевых разом село на шею добродушному Алексею Константиновичу, и каждый начал бессовестно обирать его и выживать из собственного дома.

* Андрей Петрович Бахметев (1853-1872) - любимец А.К. Толстого. Умер в девятнадцать лет от чахотки и похоронен на погосте Красного Рога. Для Алексея Константиновича это был тяжелейший удар, в молодом человеке он видел своего единственного наследника.

К сожалению, в те же годы начали усугубляться болезни писателя. К этому времени Алексей Константинович уже страдал невралгией и астмой. Невзирая ни на что в 1859 г. Толстой создал гениальную философскую поэму «Иоанн Дамаскин». Самое удивительное в судьбе поэмы то, что впервые в жизни Толстого именно ее публикацию попыталось запретить III Отделение, ссылавшееся на запрет церковной цензуры!!! Поговаривали, что помимо церковников соответствующее указание дал сам Александр II. Тогда поэму тайно передали на прочтение императрице Марии Александровне, и она в обход III Отделения просила министра народного просвещения Евграфа Петровича Ковалевского (старшего) (1790-1867) поспособствовать публикации. Поэма вышла в первом номере славянофильского журнала «Русская беседа» и вызвала тихий скандал в министерских кабинетах.
Осенью 1861 г., вскоре после отмены крепостного права, император дал Толстому полную отставку. С этого времени материальное положение Алексея Константиновича стало стремительно осложняться. «Теша себя надеждой стать хорошим сельским хозяином, он пытался что-то предпринимать, распоряжаться. Указания его выслушивались почтительно, но не выполнялись. Крестьяне часто обращались к нему за помощью, и он никогда не отказывал в ней, защищал их от притеснений приказных крыс и полицейских властей, давал деньги... Наступили новые времена, вступили в силу капиталистические отношения. Изворотливость, прижимистость, умение вкладывать в дело каждую копейку и получать с нее прибыль, каждодневное приращивание своего имущества за счет других правдами и неправдами - все это было чуждо Толстому, исполненному либерального благодушия и благожелательности. И как ни был он богат, состоянию его суждено отныне таять с катастрофической быстротой... Вокруг уже вились дельцы - новые хозяева жизни». Уже в 1862 г. Толстой продал имение в Саратовской губернии, далее последовали другие, он начал продавать леса на сруб, выдавал векселя. К концу 1860-х гг. писатель понял, что разоряется, но ничего с этим не мог поделать.
В эти годы в переписке Алексея Константиновича стали упоминаться некие «икс» и «зет» - «один из них слышал когда-то, что есть на свете деликатность, а второй никогда о ней не слыхал. “Одним словом, это гадина почти наивная”». Так Толстой характеризовал Петра и Николая Бахметевых, которые стали не мытьем, так катаньем прибирать его имения к своим рукам и проматывать их. Управляющие многочисленных имений графа тоже не смущались и крали все, что плохо лежало, а у Толстого под присмотром Бахметевых плохо лежало все!
Сочно описал отношение братьев Софьи Андреевны к добродушному Толстому А.Д. Жуков: «…они напоминали этакого “доброго знакомого”, который, подвыпив, незвано вламывается в дом, курит хозяйские сигары, бесцеремонно пуская владельцу их дым в лицо, сбрасывает с письменного стола книги на пол, а на их место водружает ноги, развалясь в кресле, и, если хозяин скорчит недовольную мину, еще закатит истерику, обвинив в скряжничестве и чистоплюйстве... Толстой предпочитал не связываться с такой “наивностью” и удирал подальше». Удирал за границу.
Василий Петрович Горленко (1853-1907), известный малороссийский журналист, этнограф и художественный критик, однажды записал: «Ал. Толстой, обожая жену, очутился в “родственных объятиях” многочисленной родни своей супруги. Тяжесть положения осложнялась и тем обстоятельством, что сама супруга его, по доброте своей, родне этой покровительствовала и любила ее, поэт же должен был терпеть бесцеремонное отношение к его добру, вмешательство в его дела и большие, совершенно непроизводительные траты из горячей любви к жене...»*

* Горленко В.П. Южнорусские очерки и портреты. Киев, 1898.

В конце 1862 г. здоровье Алексея Константиновича стало резко ухудшаться. Вот как описал это Д.А. Жуков: «Он погрузнел, от прежнего румянца не осталось и следа - лицо стало землистым, черты его словно бы отяжелели, укрупнились, под глазами напухли мешки. Он болел, тяжко болел. У него и прежде бывали головные боли. Ныла нога, что не позволило в свое время совершить вместе с полком поход до Одессы. Но теперь, казалось, разладилось все - словно огнем прожигало желудок. Толстого часто тошнило и рвало. Были приступы удушья, появились боли в области сердца...» Врачи помочь оказались не в состоянии.
К этому времени Софья Андреевна Миллер получила долгожданный развод и вновь стала Бахметевой. 3 апреля 1863 г. они с Толстым наконец-то обвенчались, прожив в гражданском браке немногим менее 12 лет.
В литературе нет единого мнения об их отношениях. Большинство биографов, указывая на переписку и воспоминания современников, утверждают, что Толстой и Бахметева искренне любили друг друга. Но иногда ссылаются и на хорошо знавшего Бахметеву И.С. Тургенева, который якобы написал, что семейная жизнь их походила на трудно и скучно разыгранную трагикомедию. Тургенев уважал, но недолюбливал Софью Андреевну, а однажды даже заявил Л.Н. Толстому, что у нее «лицо чухонского солдата в юбке». Впрочем, Иван Сергеевич сам столь увяз в отношениях с Полиной Виардо и ее семейством, такие огромные средства, полученные от русских крепостных крестьян, тратил на их содержание во Франции, что вряд ли Тургеневу позволительно было рассуждать о семье Толстого, тем более осуждать его супругу.
С конца 1860-х гг. Толстые обосновались в Красном Роге, откуда выезжали только за границу, на лечение. Жизнь в этом поместье обходилась им гораздо дешевле, чем в столице, а финансы Алексея Константиновича давно уже желали лучшего.
К тому же у писателя началась странная болезнь, во время обострения которой кожу по всему телу вдруг будто кипятком поливали. Приступы дикой головной боли случались ежедневно, писатель даже боялся шевелить головой, ходил медленно, чтобы случайным движением не вызвать очередной приступ. Лицо у Толстого стало багровым в синих прожилках. Врачи не могли установить точный диагноз болезни, а потому не знали, как ее лечить.
С августа 1874 г. стародубский уездный врач Корженевский попытался облегчить больному невралгические боли приемами лития, но это средство помогло на очень короткий срок, затем страдания возобновились. Осенью того же года Толстой в сопровождении племянника жены князя Дмитрия Николаевича Цертелева (1852-1911), в будущем серьезного философа и страстного поклонника спиритизма, выехал на лечение за границу. Там, в Париже, писателю впервые было жуткое видение: он проснулся среди ночи и увидел склонившуюся над его постелью фигуру в белом, которая тут же растворилась во тьме. Путешественники расценили это как дурной знак, но поскольку у Толстого наступило временное улучшение здоровья, быстро позабыли о случившемся. А весной 1875 г. Алексей Константинович вновь почувствовал себя худо. Тогда-то он и пошел на роковой шаг.

В 1853 г. эдинбургский доктор Александр Вуд придумал методику лечения впрыскиванием лекарства в подкожную клетчатку. Позже им была предложена машинка для инъекций под немецким названием «шприц». А одним из первых лекарств, которое было применено Вудом для впрыскивания больным как анестезирующее средство, стал морфий. Особенно активно он использовался врачами во время Крымской войны. Выход статьи Вуда «Новый метод лечения невралгий путем прямого введения опиатов в болевые точки» в научном журнале «Эдинбургский вестник медицины и хирургии» стал сенсацией в мировой лечебной практике. Правда, вскоре врачи начали отмечать привыкание больных к морфию и забили тревогу. Но случилось это в тот год, когда Алексею Константиновичу Толстому сделали первый укол страшного препарата.
Обычно пишут, что инъекции морфина были прописаны писателю лечащим врачом. Кто этот врач, не говорится. Есть другая версия, будто в последний приезд Толстого в Париж колоть морфий ему посоветовал И.С. Тургенев, бывший в курсе медицинских новинок. Винят в этом и супругу писателя, Софью Андреевну.
Делать инъекции морфина Толстому начали весной 1875 г. за рубежом. Первые уколы помогали больному в считанные минуты и надолго. Алексей Константинович был счастлив! Когда по дороге в Россию в купе поезда ему стало плохо, он самостоятельно вколол себе морфин. В дальнейшем Толстой делал уколы себе сам.
Вскоре произошло привыкание к наркотику, организм требовал все большие и большие дозы… Вот как описал состояние Толстого в письме А.Н. Аксакову от 24 сентября 1875 г. известный отечественный романист Болеслав Михайлович Маркевич (1822-1884), он как раз гостил тогда в Красном Роге: «Но если бы Вы видели, в каком состоянии мой бедный Толстой, Вы бы поняли то чувство, которое удерживает меня здесь... Человек живет только с помощью морфия, и морфий в то же время подтачивает ему жизнь - вот тот заколдованный круг, из которого он уже больше выйти не может. Я присутствовал при отравлении его морфием, от которого его едва спасли, и теперь опять начинается это отравление, потому что иначе он был бы задушен астмой».
В августе под действием наркотика у Алексея Константиновича началось раздвоение личности, и к физическим страданиям прибавились муки душевные. По воспоминаниям Николая Михайловича Жемчужникова (1824-1909), двоюродного брата писателя, приехавшего в Красный Рог накануне начала этого психоза, Толстой, когда ему стало немного лучше, все время повторял: «Самому злейшему врагу не пожелаю этого... Как я страдал!.. Что я чувствовал!..» У писателя начались видения: к нему приходила умершая мать и пыталась увести его с собой.
К этому прибавилось обострение астмы - Алексей Константинович постоянно задыхался. Облегчение наступало только в сосновом бору. Поэтому по всему дому в комнатах расставили кадки с водою, в которые поставили свежие срубленные молодые сосенки.
Но и этого мало! Бахметевы, и прежде всего сама Софья Андреевна, не собирались отказываться от бессмысленных денежных трат, даже не взирая на резкое падение доходов после отмены крепостного права. Дело дошло до того, что в сентябре 1875 г., уже предчувствуя свою смерть, Алексей Константинович написал Александру II прошение о возвращении его на службу - жить было не на что! Почти все имения были заложены или проданы, Толстой выдавал векселя, но дальнейший кредит тоже был под вопросом.
С августа 1875 г. в Красном Роге постоянно проживали друзья писателя - князь Д.Н. Цертелев, Б.М. Маркевич и Н.М. Жемчужников. Лечил его доктор Величковский, который советовал увезти больного за границу, как только ему станет легче. Но 24 августа, после очередного укола морфина, у Толстого началось отравление. На этот раз справиться с болезнью удалось. Сразу же после того, как граф почувствовал себя лучше, решили готовиться к путешествию в Европу.
Отъезд был намечен на начало октября. Днем 28 сентября 1875 г. гости собрались на прогулку в лес. Князь Цертелев заглянул в кабинет хозяина дома и увидел, что Алексей Константинович спит в кресле. Поскольку больного постоянно мучила бессонница, решили его не будить и ушли. Около 20.30 вечера, обеспокоенная долгим сном мужа, Софья Андреевна пошла звать Толстого к столу. Он уже был холодный, пульс не бился. На письменном столе перед покойным лежали пустой пузырек из-под морфия и шприц. Искусственное дыхание и другие попытки вернуть писателя к жизни не помогли.
Последние слова, которые сказал Алексей Константинович окружающим, удаляясь в свой кабинет:
- Как я себя хорошо чувствую!

Алексея Константиновича Толстого похоронили в семейном склепе на погосте Успенской церкви в Красном Роге, рядом с Андрюшей Бахметевым. Софья Андреевна умерла в 1895 г. и была погребена там же.

Ни до Октябрьской революции, ни после Октябрьской революции никому в голову не приходило объявлять Алексея Константиновича наркоманом. Трагедия, с ним случившаяся, есть общий результат молодости современной ему медицины и тяжелейших физических мучений, которые испытывал писатель в последний год жизни. Публичные издевательства над его памятью начались примерно с середины 1980-х гг., когда духовная жизнь в СССР пришла в окончательный упадок, подросли идейные наследники поколения так называемых шестидесятников и катастрофических масштабов достигла вольтеровская зависть к мертвым.
Последнее, видимо, надо разъяснить. Людям, особенно образованным людям, кому талант если и отпущен, то в весьма малых размерах, или тем, кто считает недостаточным признание их таланта, нередко бывает свойственно завидовать почитаемым обществом людям. И не только живущим рядом, но в еще большей мере давно умершим, чья слава выверена временем и кажется неколебимой. Особенно ярко это проявилось в творчестве Вольтера, патологически завидовавшего славе умученной еще в начале XV в. национальной героине Франции Жанне д’Арк. Всю накопившуюся в его душе завистливую мерзость к сожженной живьем девушке он выплеснул в гнусном пасквиле «Орлеанская девственница». В своем последнем в жизни произведении - статье «Последний из свойственников Жанны д’Арк», написанной в январе 1837 г., А.С. Пушкин вынес жесточайший приговор вольтеровской зависти: «Новейшая история не представляет предмета более трогательного, более поэтического жизни и смерти орлеанской героини; что же сделал из того Вольтер, сей достойный представитель своего народа? Раз в жизни случилось ему быть истинно поэтом, и вот на что употребляет он вдохновение! Он сатаническим дыханием раздувает искры, тлевшие в пепле мученического костра, и как пьяный дикарь пляшет около своего потешного огня. Он как римский палач присовокупляет поругание к смертным мучениям девы. <...> Заметим, что Вольтер, окруженный во Франции врагами и завистниками, на каждом своем шагу подвергавшийся самым ядовитым порицаниям, почти не нашел обвинителей, когда явилась его преступная поэма. Самые ожесточенные враги его были обезоружены. Все с восторгом приняли книгу, в которой презрение ко всему, что почитается священным для человека и гражданина, доведено до последней степени кинизма. Никто не вздумал заступиться за честь своего отечества; и вызов доброго и честного Дюлиса, если бы стал тогда известен, возбудил бы неистощимый хохот не только в философических гостиных барона д’Ольбаха и M-me Joffrin, но и в старинных залах потомков Лагира и Латримулья*. Жалкий век! Жалкий народ!»**

* Жан Франсуа Филипп дю Лис (? - 1836) - последний из родственников Жанны д’Арк. Умер бездетным. Именно дю Лису посвящена статья А.С. Пушкина. Отец Жана Франсуа - имя его не известно - прочитав в 1767 г. «Орлеанскую девственницу», вызвал Вольтера на дуэль. Перепуганный философ ответил, что к данному произведению никакого отношения не имеет, а имя его в заглавии использовал какой-то негодяй.
Барон д’Ольбах, он же Поль Анри Тири Гольбах (1723-1789) - французский философ немецкого происхождения, писатель, энциклопедист, просветитель, иностранный почетный член Петербургской Академии наук.
M-me Joffrin, она же Мария Терезия Жофрен (1699-1777) - хозяйка знаменитого литературного салона, куда в течение 25 лет собирались все талантливейшие интеллигенты Парижа, в том числе Монтескье, д’Аламбер, Гольбах, Дидро, Гиббон,
Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Гир (Гневный) (1390-1440) - выдающийся французский полководец времен Столетней войны; соратник Жанны д’Арк, пытался освободить ее из английского плена.
Латримуль, он же Жорж Ла Тремуйль (1385-1445) - фаворит французского короля Карла VII, один из противников Жанны д’Арк.
** Пушкин А.С. Собр. соч. в 10-ти томах. Т.6. М.: Худож. лит., 1962.

Когда поэт с презрением именовал французов «жалким народом», который не способен заткнуть глотку зарвавшемуся шуту, вздумавшему глумиться над умученной жертвой во имя Отечества, он не подозревал, что через сто пятьдесят лет в тысячи раз более жалким и омерзительным народом окажутся родные ему россияне. Во Франции один Вольтер надругался над памятью одной Жанны д’Арк, в современной России тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч ничтожеств с личинами наших единокровцев вот уже третье десятилетие под лозунгами демократии и свободы слова безнаказанно глумятся над памятью умерших предков. В нашей истории нынче трудно найти хотя бы одно достойное имя, которое не было бы с того или иного боку обгажено завистливыми интеллигентами и затем не обмазано этими нечистотами с ног до головы падкими на клевету обывателями. От Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова до несчастных страдальцев Александра Матросова, Зои Космодемьянской и Николая Гастелло, от Александра Пушкина и Николая Гоголя до Александра Фадеева, Александра Твардовского и Михаила Шолохова. Больше всего, конечно, досталось зарезанным детям Павлику и Феде Морозовым, тысячекратно «разоблаченным за доносительство и предательство семейных ценностей» жирными самодовольными дядями и гневливыми истеричными дамочками, из кабинетов своих комфортабельных столичных квартир борющимися «за духовное очищение погрязшего в безверии народа-манкурта».
Алексею Константиновичу в этом бесконечном ряду досталось относительно не крепко - его просто объявили наркоманом, прошедшим все стадии наркотической ломки. Но вспомним письмо А.С. Пушкина к П.А. Вяземскому в ноябре 1825 г.: «Толпа… в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе»*. И впрямь гении не доступны интеллигентским мерзостям, поскольку поэт говорил именно об интеллигенции - никому другому возиться в помойке чужого бытия нет надобности, другие люди если и завидуют, то иному, но никак не известности и общественному уважению.

* Пушкин А.С. Собр. соч. в 10-ти томах. Т. 9. М.: Худож. лит., 1962.

Что же случилось с Алексеем Константиновичем 28 сентября 1875 г.? Самоубийство это было или трагическая ошибка?
Сторонники вероятности суицида аргументируют свою позицию совокупностью следующих причин. Во-первых, Толстой понимал, что обречен, что бессмысленно продолжать борьбу за существование и продлевать постоянно усиливающиеся мучения. Во-вторых, под действием морфия у писателя был наркотический психоз. В-третьих, на душе Алексея Константиновича, привыкшего к роскошной жизни, тяжелейшим камнем лежала возможность скорого разорения. В-четвертых, на больного отрицательно влияло безразличие и даже презрение со стороны Софьи Андреевны, которая жила с ним только ради его денег.
Конечно, по-настоящему вескими можно считать первые два аргумента. Но Толстой, и это видно из всего его творчества, никогда не относился к жизни как к легкомысленной прогулке, которую можно в любую минуту прервать по своему усмотрению. Он был человеком верующим и полагал, что каждый обязан перестрадать выпавшие на его долю муки, что Господь никогда не пошлет человеку испытания, превышающие его силы. С другой стороны, Алексею Константиновичу не было свойственно под влиянием ситуации менять свои принципы и отвергать идеалы. Вся жизнь писателя и его творения утверждают невозможность его самоубийства!
Если же Алексей Константинович все-таки действительно прервал свою жизнь под действием внезапного наркотического психоза (а о продолжительном психозе не упоминает ни один свидетель последнего месяца жизни Толстого), то эта слабость должна быть отнесена к гибели по случайности, такая смерть человека с помутненным рассудком осуждению не подлежит.
Что касается возможности разорения, то люди социального положения Алексея Константиновича разориться просто не могли. Ведь прошение о возвращении на службу свидетельствует о том, что Толстой не только намеревался продолжать жить, но и стало сигналом царю о необходимости материальной поддержки. Александр II такие возможности имел и другу своей семьи никогда не отказал бы. Писатель об этом отлично знал, так же как знал и о том, что его кончина может поставить в весьма затруднительное материальное положение Софью Андреевну. Уже ради любимой женщины он не мог покончить с собой.
Натянутые отношения между супругами Толстыми относятся к категории грязных сплетен, раздуваемых определенными группами любителей копаться в нижнем белье великих людей. Они не имеют документального подтверждения и аргументом служить не могут.
Таким образом, версия самоубийства Алексея Константиновича основана скорее на чьем-то желании, чтобы оно имело место. Гораздо весомее вероятность ошибки больного в дозе инъекции. Каждый, кто хотя бы раз испытывал острую боль, наверняка помнит то состояние, когда кажется, что достаточно принять побольше обезболивающего, и все быстро нормализуется. Главное, чтобы снять боль именно сейчас. Видимо, нечто подобное и произошло с Алексеем Константиновичем. После временного улучшения, когда он ушел к себе в кабинет, случилось резкое обострение болей. Желая избавиться от них поскорее, писатель вколол себе смертельную дозу наркотика, поскольку рассчитывал избавиться от мучительного состояния быстрее. Да и точные допустимые разовые объемы уколов морфия в те годы были еще не установлены. Укол был сделан в сильнейшей спешке, боль действительно прошла - навсегда. С собой она забрала и самого Алексея Константиновича.

Алексей Константинович Толстой родился 24 августа (5 сентября н.с.) 1817 года в Петербурге. Граф, русский прозаик, поэт, драматург.

С материнской стороны происходил из рода Разумовских (прадед – последний украинский гетман Кирилл Разумовский; дед – министр народного просвещения при Александре I – А.К. Разумовский). Отец – граф К.П. Толсто, с которым мать разошлась сразу же после рождения сына. Воспитывался под руководством матери и ее брата – писателя А.А. Перовского, поощрявшего ранние поэтические опыты Толстого.

В 1834 году поступил в Московский архив министерства иностранных дел. Затем был на дипломатической службе. В 1843 году получил звание камер-юнкера. В конце 30-х – начале 40-х годов Толстой написал фантастические повести в стиле готического романа и романтической прозы - «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» (на франц. яз.). Первая публикация – повесть «Упырь» (1841 г ., под псевд. Краснорогский) – сочувственно встречена В.Г. Белинским. В 40-е годы А. Толстой начал работать над историческим романом «Князь Серебряный» (окончен в 1861 ), тогда же создал ряд баллад и лирических стихов, напечатанных позднее (в 50-60-е годы ); многие из них приобрели широкую популярность («Колокольчики мои», «Ты знаешь край, где всё обильем дышит», «Где гнутся над омутом лозы», «Курган», «Василий Шибанов», «Князь Михайло Репнин» и другие).

В начале 50-х годов А. Толстой сблизился И.С. Тургеневым, Н.А. Некрасовым и др. писателями. С 1854 года печатает в «Современнике» стихи и литературные пародии. В сотрудничестве со своими двоюродными братьями А.М. и В.М. Жемчужниковыми в отделе «Литературный ералаш» «Современника», в «Свистке» публиковал сатирико-пародийные произведения за подписью Козьма Прутков; творчество вымышленного ими автора стало пародийным зеркалом отживающих литературных явлений и вместе с тем создавало сатирический тип николаевского бюрократа, претендующего на роль законодателя художественного вкуса.

Отойдя с 1857 года от участия в «Современнике», Толстой стал печататься в «Русской беседе», а в 60-70-х гг . – главным образом в «Русском вестнике» и «Вестнике Европы». В эти годы он отстаивал принципы т.н. «чистого искусства», независимого от политических идей. В 1861 году А. Толстой ушел со службы, которой очень тяготился, и сосредоточился на литературных занятиях. Опубликовал драматическую поэму «Дон Жуан» (1862 ), роман «Князь Серебряный» (1863 ), историческую трилогию – трагедии «Смерть Иоанна Грозного» (1866 ), «Царь Федор Иоаннович» (1868) , «Царь Борис» (1870 ).

В 1867 году вышло первое собрание стихотворений Алексея Толстого. В последнее десятилетие писал баллады («Змей Тугарин», 1868 ; «Песня о Гаральде и Ярославне», 1869 ; «Роман Галицкий», 1870 ; «Илья Муромец», 1871 и др.), стихотворения политической сатиры («История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», опубл. 1883; «Сон Попова», опубл. 1882 и др.), поэмы («Портрет», 1874 ; «Дракон», 1875 ), лирические стихи.

Уйдя в отставку, в основном жил в своих имениях, уделяя мало внимания хозяйству, и постепенно разорился. Ухудшилось состояние его здоровья. В возрасте 58 лет А. Толстой 28 сентября (10 октября н.с.) 1875 года скончался в имении Красный Рог Черниговской губернии.

Творчество Алексея Толстого проникнуто мотивов, философских идей, лирических эмоций. Интерес к национальной старине, проблемам философии истории, неприятие политической тирании, любовь к природе родного края – эти особенности Толстого как человека и как мыслителя нашли отражение в его произведениях всех жанров.

Политические идеалы А. Толстого были своеобразны. Сам он считал, что стоит вне враждующих лагерей современного русского общества. Он ненавидел политический гнет, презирал носителей ретроградных взглядов и беспринципных политиков-бюрократов, но не доверял и людям революционных убеждений, находил их деятельность вредной для общества. Обращаясь к истории и размышляя о судьбах страны, толстой отрицал прогрессивность развития русской монархической государственности, объединения Руси вокруг Московского княжества. Бюрократизация государственного аппарата, неограниченность единодержавия царей представлялась Толстому результатом воздействия татарского ига на политический строй Руси. Идеальным государственным устройством, соответствующим национальному характеру народа, он считал Киевскую Русь и древний Новгород. Высокий уровень развития искусства, особое значение культурного слоя рыцарственной аристократии, простота нравов, уважение князя к личному достоинству и свободе граждан, широта и многообразие международных связей, особенно связей с Европой, - таким представлялся ему уклад жизни Древней Руси. Баллады, рисующие образы Древней Руси, пронизаны лиризмом, они передают страстную мечту поэта о духовной независимости, восхищение цельными героическими натурами, запечатленными народной эпической поэзией.