Сравнение — это образное словосочетание или же некая развернутая структура, которая предполагает сопоставление двух понятий, явлений или состояний, обладающих общим признаком. За счет общего признака усиливается индивидуальный эффект и художественное значение сравниваемого.
Акт сравнивания пребывает, по-видимому, у самых истоков поэтического образа. Это первоначальная форма его, из которой естественно вытекают все остальные типы малой словесной образности: метафора, метонимия, параллелизм и т. д. В сравнивании заключена самая суть образного мышления, его синтезирующий характер в осмыслении бытия. Художественная мысль, подобно сравнению, всегда соотносит, сближает то, что разделено границами времени и пространства. Она созидает картину единого мира, в котором все предметы и явления охвачены всепроникающей связью. «Все во вселенной связано, имеет отношение друг к другу, соответствует одно другому»,— говорил Гете в беседах с Эккерманом, как бы давая понять, что и сама вселенная подобна грандиозному произведению искусства. Чтобы возникло сравнение, этот первоначальный акт художественной мысли, нужно было, чтобы человеческое мышление преодолело ощущение разобщенности предметов, чтобы оно начало связывать, соединять их, отыскивая в разнородном общие черты.
Можно сказать, что в сравнении заключена как бы элементарная модель художественного произведения. Ведь и произведение живет лишь сопоставлениями образов, характеров, деталей, в нем все сопоставимо. Сравнивающий, сопоставляющий ход мысли является не только основой художественного мышления, но и основой нашего восприятия искусства.
Сравнение сближает предметы и явления бытия во имя того, чтобы конкретизировать изображаемое, ведь конкретное, как известно, всегда полнее и богаче абстрактного. Сравнение — это всегда открытие: в нем вдруг открывается нечто общее там, где поначалу виделось только различное. Тут торжествует зоркость художника, и чем непривычнее сопоставление, тем сильнее впечатление открытия.
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет...
Так изображает Лермонтов состояние души Демона на грани кризиса: свет и мрак в ней не просто противоборствуют, они близки уже к состоянию равновесия, и, кажется, душе нужен один лишь сильный толчок, чтобы она обрела покой и веру. Таким толчком и была для Демона встреча с Тамарой. Вместе с тем сравнение с вечером как бы предваряет финал поэмы: вечернее равновесие души Демона оказалось кратковременным, за ним последовала духовная ночь.
В сравнении формально закреплен акт сравнивания. Сравниваемые предметы и сближены и в то же время сохраняют свои границы. Грамматически это выражается с помощью определенных слов: как, будто, подобно, как будто, похож на и т. д.
Сравнение в литературе, как и эпитет, всегда показатель цепкости и свежести писательского зрения (внешнего и «внутреннего»). Но, как и эпитет, оно часто предполагает выбор определенной жизненной сферы, из которой черпается материал. Сам этот выбор говорит о многом, не только о личных пристрастиях художника, но иногда об образе жизни целого народа, о системе его ценностей. Целый каскад сравнений, хлынувший в «Песнь песней Соломоновых», там, где изображается красота Суламифи, говорит ведь не только о неотразимой прелести ее, но и о характере быта древних евреев, о том, в частности, что они жили земледелием и скотоводством. Именно из этих сфер черпаются сравнения, в которых воплощается вся полнота, роскошь и земная сила бытия — отражение зиждительной мощи Господней.
Нагнетание сравнений, почерпнутых из арсенала земных богатств и роскоши, характерно для поэзии Востока там, где она стремится воплотить идеал женской красоты. А красота воспринимается не только в идеально телесных, но и чрезмерных проявлениях. Гегель связывал эту наклонность восточной поэзии к «изобилию роскошных образов», вплетаемых в бесконечные цепи сравнений, с психологией восточного миросозерцания.
Сравнение, в котором разветвлены оба звена изображения (сравниваемое и то, с чем сравнивается), именуется развернутым. Предметы и явления душевной жизни здесь часто сопоставляются не по одному, а по нескольким признакам. Но поскольку в развернутом сравнении оба звена детализированы и расчленены и поэтически конкретны, постольку второй член сопоставления часто приобретает налет иллюстрированности. К тому же в нем может отсутствовать исчерпывающая аналогия.
Пушкинская «Осень» заключает в себе образчик именно такой структуры. Поначалу может показаться, что сфера действия развернутого сравнения здесь ограничена лишь пределами XI строфы. Но это не так. Ведь образ корабля, готовящегося к отплытию (второе звено сравнения), включает в себя аналогию и с первоначальным состоянием души, погруженной в поэтический замысел. И строка «Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге» живет перекличкой с началом X строфы.
И все же нельзя не заметить, что образ морской «громады» ассоциативно перекликается лишь с крайними и полярными фазами творческого процесса (спокойная, созерцательная дремота и бурное движение мысли). Меж ними во втором звене сравнения (образ корабля) не просматриваются промежуточные «сочленения». А ведь как раз благодаря им образ творческого состояния души и обретает у Пушкина сложность и богатство граней, динамику самораскрытия. Ведь для Пушкина таинство вдохновения сказывается не просто в смене душевного покоя смятением творческой «лихорадки». Поэтический контраст успокоения и порыва пронизывает все этапы, которые проходит творящая воля художника на пути от смутного замысла к его воплощению. Сначала лишь сладостный сон мысли и пиршество воображения («я сладко усыплен моим воображеньем»). Поэзия начинается тогда, когда рождается первый порыв, желание перелить зыбкий сон души в живые, созерцаемые формы. Этот этап отмечен особым напряжением и томительностью поиска.
Но дальше порывистая интонация стиха вдруг выравнивается, обретая плавный и медлительный ход. В движении стиха возникает спад. Он сопутствует новой фазе развертывания мысли, моменту просветленности творческого духа, раскованности воображения, когда поэт становится свободным властелином своего художественного мира. Но на этот раз успокоение мгновенно, его сменяет новый порыв, еще более безудержный и страстный, стремление к воплощению найденных форм жизни. Одиннадцатая строфа начинается с неожиданного «разбега» мысли, с высказывания («И мысли в голове волнуются в отваге»), вытягивающего за собой целую цепь присоединений, скрепленных анафорическим повтором и параллелизмами в начале строк («И мысли... И рифмы... И пальцы...»). Динамика и экспрессия этих стихов столь велики, что даже слово «минута», прерывающее цепь присоединений, точно бы «захватывается» этим движением, обретая эффект протяженности, впечатление проносящегося мгновения. В образе же корабля все эти оттенки, переходы, стадии сняты и представлен лишь обобщенный аналог того контраста, который в картине творческого процесса возникает вновь и вновь, всякий раз обогащая свой смысл.
Итак, отсутствие исчерпывающей аналогии в пушкинском развернутом сравнении налицо. Это объясняется тем, что богатое и многомерное содержание пушкинской мысли уже выражено в первом звене сравнения и выражено, разумеется, языком образа. Остается лишь нанести закругляющий штрих, погрузить мысль в стихию абсолютной пластики (изображение корабля), придав ей тем самым особый блеск и создав словно бы между прочим «трамплин» для дальнейшего разбега ассоциаций (метафорическое переосмысление глагола «плывет» — «Плывет. Куда ж нам плыть?»).
Вначале внимательно прочитайте примеры из стихотворений разных поэтов.
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце снег лежит.
(А. Пушкин.)
Ночью грустно. От огней
Иглы тянутся лучами.
От садов и от аллей
Пахнет мокрыми листами.
(М. Волошин.)
Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени –
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели.
(В. Высоцкий.)
Я памятник воздвиг себе иной!
К постыдному столетию – спиной.
К любви своей потерянной – лицом.
И грудь – велосипедным колесом.
(И. Бродский.)
В каждом из четырех отрывков найдите сравнения. Немного подскажем: с чем сравнивается лежащий снег? огни фонарей? цветенье черемухи? грудь памятника (которого, конечно, нет) поэту Бродскому? Легко ли вам было выполнить это задание? Попробуйте объяснить, почему сравнения не были видны сразу, почему возникали трудности в их поисках? Связано ли это с формой их выражения?
У Пушкина выпавший снег похож на великолепные ковры. У Волошина лучи от огней – на иглы (правда, нужно заметить, что само сравнение здесь перевернуто: менее неожиданно было бы прочитать, что “лучи тянутся иглами”). Высоцкий сравнивает цветущие деревья черемухи с бельем, сохнущим и развевающимся на ветру. В последнем примере интересно то, что Бродский оживляет языковое сравнение грудь колесом, которое до того стерлось, что мы уже и не воспринимаем его в качестве сравнения. Добавление велосипедным делает сравнение снова живым.
Все сравнения в этих отрывках выражены формой творительного падежа имени существительного. Творительный падеж и создает трудности: мы не можем узнать сравнение “в лицо” сразу, потому что не видим слов-подсказок как, словно, будто, похожий на и других.
Задание. У поэта Беллы Ахмадулиной есть стихотворение, которое посвящено… очень сложно сказать, чему и кому. Формально, на первый взгляд, - одному дню жизни, одному утру, одному из арбатских переулков – Хлебному переулку, Москве…
Начало стихотворения:
я вышла в снег арбатского двора…
1. Конечно, вы легко можете назвать время года. Но задумайтесь: только ли зимой можно выйти “в снег”? С какой целью эта деталь подчеркнута? Каким был этот снег? Опишите его.
В стихах Б. Ахмадулиной перечисляются самые обыкновенные, давно всем привычные предметы, в которых, кажется, и нет никакой поэзии… Простите, мы сказали “перечисляются”? Это не так:
Вот снег, вот дворник, вот дитя бежит -
все есть и воспеванью подлежит…
Заметили слово воспеванъю? Прочитайте одну строчку из этого стихотворения, которая “воспевает” собаку:
Ирландский сеттер, резвый, как огонь…
2. Опишите, как вы представляете себе этого сеттера. Какую роль играет сравнение с огнем? Что общего между значениями слов огонь и собака?
1. Выйти в снег можно, конечно, не только зимой, но и осенью - главное, чтобы снег был неожиданным, чтобы его было много, чтобы он был не грязным, серым, привычным, надоевшим, а, наоборот, новым, белым, чистым, пушистым. Чтобы вспомнилось, как это было в детстве, когда каждый из нас, как никогда, был беспечным и добрым…
2. Сравнение как огонь позволяет включить воображение и увидеть, каким был сеттер: во-первых, резвым, быстрым (это есть в тексте), во-вторых, ярко-рыжим, и в-третьих, скорее всего, длинношерстным: наверное, во время бега его шерсть развевалась и была похожа на языки пламени…
Это подтверждает и энциклопедический словарь: “Сеттеры – длинношерстные легавые собаки, используются для охоты на пернатую дичь”. Сравнение, придуманное Б. Ахмадулиной, – замечательное, оно включает сразу три смысла, которые объединяют слова собака и огонь: движение, цвет и форму. Это очень точное сравнение: мы даже знаем людей, которым раньше не была известна эта порода собак, – но вдруг они стали узнавать сеттеров после прочтения стихов Б. Ахмадулиной.
