Почвенничество как социально-политическое явление. Почвенничество - это что? Основные принципы и представители почвенничества

5. Славянофилы и западники Ближайшими единомышленниками Чаадаева стали представители двух идейных традиций в обсуждении исторического опыта Запада и России в свете всемирной истории, которые известны под условными названиями западников и славянофилов. Эти два течения

Направлением в русской философии явилось славянофильство, представителями которого были Хомяков и Киреевский и др. В самобытности исторического прошлого России славянофилы видели залог её всечеловеческого призвания (они поставили ряд важных социально-политических и философско-исторических проблем, связанных с крестьянской общиной, её прошлым и будущем). Славянофилы, представляли свою западную как плод человеческого злодейства. Они развивали основанное на религиозных представлениях учение о человеке и обществе, проявившееся, например, в учении об иерархической структуре и о её «центральных силах» (Хомяков ) или о «внутреннем сосредоточии духа» (Киреевский) . Достижение целостности чел-ка усматривали в идее общины, духовной основой которой яв-ся русская православная церковь. Первоначало всего сущего, согласно Хом., - «волящий разум», или Бог. Отстаивая реформы «сверху», славянофилы объективно были выразителями перехода России от феодально-крепостнического строя к буржуазной монархии.К западникам относятся выдающееся мыслители – Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Герцен. Западники прошли поучительную школу немецкой классической философии и французского Просвещения. Они полагали, что сознание есть свойство не всей, а лишь высокоорганизованной материи – мозга. Среди западников в философском отношении особо выделяются Герцен и Чернышевский .Черн. уделял большое внимание антропологической философии, дополняя её социальными, этическими и, что очень важно, экономическими аспектами: д/человека очень существенны реальные условия его бытия. В области этики Ч. проповедовал знаменитую идею «разумного эгоизма», и поныне рождающую споры.Герцен увлекался западноевропейскими философскими концепциями, выступал против крепостничества и царизма, выдвигая общедемократические требования – освобождение крестьян с землёй, отмечал, что природа и чел-ская история вечно и непрерывно изменяются. Общефилософские проблемы, занимавшие интересы Герцена, - это единство бытия и мышления, жизни и идеала, поиски метода, в котором гармонично сочетались бы эмпирический и рациональные приемы чел-го ума.Г. уделил особое внимание взаимоотношению личности и общества; он критиковал как буржуазный индивидуализм, так и уравнительные коммунистические утопии. Относительно России он считал, что д/нее наиболее приемлем крестьянский социализм, т.к. русская деревенская община содержит его зачатки. Он пришел к выводу о возможности д/России иного, отличного от западноевропейского пути развития, рассматривая общину как основу д/такого развития, видя в мирской сходке эмбрион, из которого должна произойти самая широкая общественность. Он возвел фундамент д/позднейшего русского народничества.Народничество- система взглядов мелкобужуазной крестьянской демократии в России.Н-во переплетение аграрной демократии с крестьянским утопическим социализмом. Для Н-ва крест-я революция становится вопросом практики. Идеологи-Бакунин, Лавров, Ткачев .В фил-и народники проповедовали позитивизм. Они отвергали фил-й материализм и его гносеологию как метафизическое обобщение, выходящее за пределы науки. С 80-90х годов осн. идея нар-ва – противопоставление мелкого крест-го хоз-ва капитализма. Нар-во строило мелкобур-е утопич-е прожекты о защите народного производства от капитализма, вело борьбу с марксизмом, закончивш-ся разгромом нар-ва.Почвенничество – течение рус-й общ-ой мысли 60х гг. 19 века. Представители-Григорьев, братья Достоевские, Страхов . Почвенники претендовали на создание органического мировосприятия, выдвигая на первый план значение худ-го тво-ва в познании явлений жизни и преумешая роль науки, придерживались идеи о «национальной почве» как основе социального и духовного развития России, констатируя при этом разрыв образованной части русс. об-ва с народной «почвой» и доказывая необходимость его преодоления на основе духовного единения сословий как единственно возможного способа сохранения самобытности страны и особого пути ее развития; пытались обосновать мысль об особой миссии рус. народа, призванного, по их мнению, спасти чел-во. Они критически относились к революц-м демократам, западникам и славянофилам за их стремление идти к жизни, ее явлениям с позиции искусственно созданной теории. «Не учить жизнь жить по-нашему, а учится у жизни на ее органических явлениях–должны мы, мыслители»,- писал Григорьев. Историософская концепция П. Строилась на противопоставлении Востока и Запада как чуждых друг другу цивилизаций, каждая из кот-х развивается из имманентных и в корне противоположных один др. принципов. В основе этой концепции лежала идея «культурно-исторических типов», разрабатываемая Григорьевым и получившее свое «классическое» завершение в философской истории Н.Я. Данилевского.

1. История вопроса.

История России насчитывает больше тысячи лет строительства и совершенствования русской общественной жизни в реальных условиях давления на неё большого числа агрессивных сил самой разной природы (геофизических факторов, кочевых орд, западных агрессоров, эпидемий, голодоморов, санкций, а также психопатов, предателей, праздных мечтателей и других неуравновешенных).

В начале становления русской общественной жизни мы больше себя чувствовали, чем осознавали членами русского общества. В русской истории никогда не было недостатка в чувствительных, эмоциональных, подвижных натурах, но также - и в евроозабоченных подражателях.

Со временем, освящённые духом и светом православия, русские люди набиралиcь всё больше опыта общественной жизни, собирая его в памятниках своей духовной, материальной и письменной культуры. Постепенно на русской политической и общественной арене стали появляться выдающиеся личности уровня Владимира Святославича Великого, Александра Ярославича Невского, святителя Алексия Московского, Ивана 3-го Васильевича, Ивана 4-го Васильевича, святителя Геннадия Новгородского, схииеромонаха Авеля Васильева, Михайло Ломоносова, Николая 1-го Павловича, Серафима Саровского, Николая Данилевского, Алексея Хомякова, Константина Леонтьева, Александра 3-го Александровича, Иоанна Кронштадтского, Фёдора Достоевского, Дмитрия Менделеева, Михаила Каткова и многих других.

Начиная со времён равноапостольного великого князя Новгородского и Киевского Владимира Святославича, постепенно складывалась русская идея, русская идеология; сам русский народ, включивший в себя великорусов, белорусов и малорусов; также - и русская политика и основные общественно-политические силы, действующие на Руси и в России. Русский народ не был создан чьим-то указом, чьими-то мечтаниями и «фэнтэзями», чьими-то теориями, или по подсказке и указке извне. Русский народ был создан естественным течением русской истории, естественным течением этногенеза на Русской равнине, совместным духовным творчеством народов, образовавших Славяно-православный домен .

Истоки Русской идеи можно найти в трудах и высказываниях Нестора-летописца, Авраамия Смоленского, Владимира Мономаха, Александра Невского, Геннадия Новгородского и Иосифа Волоцкого, старца Филофея, графа С.Уварова и Д.И. Менделеева. Работа живого русского самосознания продолжалась и дальше. Продолжается она и сегодня.

Важной вехой в становлении русского самосознания и русской идеи было время деятельности так называемых славянофилов или панславистов. Эти условные слова не были их самоназванием. Так их обозначили в русской истории либералы-западники. А.И. Аксаков по этому поводу замечает: «Панславизм мы считаем невозможным, потому что славяне уже не единоверцы, большая часть славянских племён уже разложена влиянием пустого западного либерализма. Меня гораздо больше занимает Русь». Славянофилов правильнее называть «русскими идеологами, вырабатывающими русский путь развития». Они всегда хотели, чтобы Россия жила своим умом, чтобы она была самобытна не только как сильное государство, но и как своеобразная государственная культура. Теперь надо не просто продолжать дело первых славянофилов, надо развивать их идеи, приводить их в большее соответствие, оставляя главное - любовь к Руси и России: остерегаться зависимости и копирования Запада, достигать умственной и бытовой самобытности, возможно большей независимости,

национальной и государственной крепости.

Русский путь развития исторически вырабатывался в противоборстве внешних и внутренних сил, действующих в Славяно-православном домене . Первое серьёзное столкновение этих сил произошло уже в среде межсыновьих отношений равноапостольного князя Владимира Святославича. С одной стороны, - его сыном Ярославом Мудрым и внуком Владимиром Ярославичем Новгородским, а, с другой стороны, - Святополком-Окаянным и его сатрапами, убившими его младших братьев Бориса и Глеба. Окаянный с сатрапами после названного «мокрого» дела перешёл на сторону польского короля. Эти «мокрушники» и стали первыми западниками и либералами в русской истории. Либералами - в том смысле, что сделали себя свободными от братских уз и братского долга, от православия и от памяти и уважения предков и своего Отечества.

Справедливости ради надо сказать, что в первые века русской истории на Руси действовала и третья политическая сила, которую можно назвать «грекофилы». К ней принадлежал, прежде всего, сын великого князя Владимира - Мстислав. Но эта сила в скором времени перестала оказывать самостоятельное заметное влияние на ход русской истории, часто выступая вместе с русскими почвенниками.

Второе серьёзное противостояние западников и почвенников в русской истории случилось при Александре Невском, когда великому благоверному князю Александру с дружиной пришлось практически одновременно противостоять шведам и немцам (в сущности западникам) на северо-западе Руси; ордам татаро-монголов и хазарам с примесью генуэзцев на востоке и юге; галичанам, мадьярам и полякам (подголоскам запада) во главе с галицким князем Даниилом (западником) - на юго-западе.

Следующие серьёзные столкновения западников и русских почвенников с немалыми кровопролитиями были при Иоанне 4-ом Васильевиче, в которых интересы западников представлял и защищал князь Андрей Курбский «со товарищи» при активной помощи опять же польской шляхты и других западных наёмников.

В Смутное время западники тоже проявили себя весьма неприглядно во многих ипостасях: Семибоярщины, трёх Лжедмитриев, польского языка, польской шляхты и польских оккупантов, захвативших Москву при значительных жертвах со стороны русского люда.

Затем наступила «петербуржская оккупация» России западниками. В течение примерно 150 лет мы были подвержены постоянным сквознякам из «прорубленного окна» и неоднократно затопляемы западно-масонскими «наводнениями», совместно с либералами, декабристами, террористами, революционерами и, как сейчас говорят в причерноморско-печенежских степях, прочими «це-европцами».

Иллюстрировать красноречиво противостояния западников и почвенников можно также конкретными событиями конца 19-го века. Как и событиями в начале, середине, и в конце 20 века. Также - событиями начала 21-го века. Так что, жучки-западники - это давний и постоянно действующий фактор нашей истории, нарушающий естественное движение русской общественной жизни. Насколько это явление неестественно, нелепо и разрушительно для жизни Руси, хорошо видно на примере сегодняшней Киевской Руси и Закарпатской Руси.

Восточный славянин должен естественно протестовать против европеизма и либерализма, прежде всего, во имя своей культуры и будущего своих детей и внуков. Именно ради них он должен отстаивать себя и побеждать «це-европство». Европеизм, который постоянно со временем понижается духовно, одновременно опошляется, дряхлеет, теряет то, чем заслужил ранее уважение. Он по-прежнему, отступая от христианства всё больше, сохраняет в себе страшную разрушительную силу накапливающейся в нём всё большей бездуховности, всё больше органически связывающей с сетевым нет-однообразием и нет-одержимостью. Первое сильное наводнение нет-однообразия и нет-одержимости случилось в России во второй половине 18-го и в начале 19-го века. Это было наводнение масонских лож и тайных обществ, примером чего могут быть тайные общества декабристов.

2.Особенности непересекающихся мировоззрений западничества и почвенничества.

Далее остановимся на двух, наиболее характерных представителях российских общественно-политических течений - западничества и русского почвенничества 19-го века. С одной стороны, обратим внимание на общественное поведение и политологию типичного российского либерала-западника, квинтэссенции российского «свободомыслия» - Петра Чаадаева. С другой стороны, - на политологию известного русского мыслителя и идеолога почвенничества Константина Николаевича Леонтьева.

Патентованный либерал Чаадаев (1794 - 1856) вступил в тайное общество в 1821 году. До декабристского восстания он пребывал за границей. Возвращение в Россию отметил изданием своих «Философических писем» . Обратите внимание, не философских, а именно философических писем. Эти письма философскими действительно трудно назвать. Реакция современников на появление первого его «Философического письма» была обескураживающей, далеко не восторженной и весьма критичной. Не только правительство, по повелению царя, официально объявило его сумасшедшим, но и многие знакомые его и читатели усомнились в его умственных способностях. Они считали его однобоким западником, апологетом католицизма и европеизма без всяких «тормозов». В Москве его называли «басманный философ». Он, как и многие декабристы, страстно желал «пересадить Францию в Россию». И тогда и теперь трудно придумать что-либо более наивное и глупое. Да и в целом его «философический багаж» был не более, чем «басманнософическим» или «басурманософическим», весь пафос которого сводился к ненасытной жажде бичевать, унижать Россию и её народ, заклеймить её в отсталости и навязать ей «вестернизацию» и «либера-лизацию».

В своих «Отрывках и афоризмах» он открыто утверждал «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю её огорчать, предпочитаю унижать её, только бы её не обманывать». Другими словами, он посвятил себя тому, чтобы свою родину и народ комплексовать и закомплексовывать.

Ни один народ не обладает одними только дурными или плохими свойствами, в любом народе есть и хорошие свойства, за которые нет основания его комплексовать, бичевать и унижать. Комплексованием нас, бичеванием и унижением нас многократно занимались и занимаются и другие скрытые и явные враги России и русского народа. Мы знаем, как это делается и теперь по санкциям США и Евросоюза, и по информационной политике в Прибалтике и Киевской Укрии. Отсюда следует, что комплексовать, бичевать и унижать - значит пренебрегать народом и не говорить ему всей правды, а значит, таким образом, и обманывать. Так мы видим, что бичевание, унижение и огорчение своего народа приводит в итоге к обману народа.

В этом весь П. Чаадаев, рядясь в одежды правдолюбца, он обманывает русский народ и сознательно примыкает к стану его врагов. Кстати, это весьма распространённая особенность многих либералов-западников.

Эта сознательная сцепка Чаадаева с явными и скрытыми врагами России, его потребность чадить (точнее, чаадить) в сторону России и на Россию и русского народа однозначно определяет его национально-нравственную ориентацию в целом и характерную особенность его басманной философии как «басурманософическую».

В философско-исторических воззрениях Чаадаева триада «Запад-Россия-Восток» занимает важное место. Но познания П. Чаадаева едва ли можно назвать основательными и системными, как и не системны его умозаключения и в приведённом выше его высказывании. Его умозаключения были большей частью обрывочны, почерпнуты из разнородных европейских изданий и компилятивны.

Приведём на этот счёт такие его слова: «Стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтём в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы и... соединять в своей цивилизации историю всего земного шара». Это высказывание явно отдаёт либеральным глобализмом. Для Чаадаева, как видим, прежде всего, важно не интуитивно трезвое и аналитически взвешенное предвидение собственного общественного развития, а трескучий либеральный замах: одним локтём туда, другим локтём ещё куда-то и разом соединить в своей истории историю всего мира.

Пафосный либерал, воззря на Восток и Запад, заметил только наши локти, но не заметил наших ног, одну из которых давно уже подталкивает Турция, а другую - Арабский мир, причём не безобидно.

П. Чаадаеву свойственна тяга к упрощенческой оценке Востока и России и к преувеличенно восторженной оценке достижений Запада.

В своих «философических письмах» он в частности пишет: «В Греции, как и в Индостане, в Риме, как и в Японии, вся умственная работа, какой бы силы она ни достигала в прошлом и в настоящем..., всегда преследует там только удовлетворение физического существования... Беспорядочный разгул мысли, который мы там встречаем, объясняется не чем иным, как иллюзиями и самообольщениями материального существа в человеке».

Показательно, что он не замечает иллюзий и самообольщения материального существа в европейце в его стремлении ко всё большему комфорту.

Чаадаев всегда охотно и быстро переходит к своему любимому занятию, именно, к посыпанию главы России пеплом: «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру... ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и всё, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили...мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь (1 Философическое письмо)».

Эти умозаключения настолько «философские», что в этом уже - не просто Петр Чаадаев, а - сущий левый майдан и правый сектор.

А какую не обманчивую внешность мы должны перенять у Востока и Запада? Какой пример нам в этом плане показал наш критик? Подобно ему мы должны перенять внешне католицизм и целиком бритый череп, которым он щеголял в салонах Москвы и Питера?

Или ту внешность, которую один западный шустряк проявил в Москве в 1812 году, а другой - в Японии, сбросив на неё атомные бомбы, во Вьетнаме, отравив его жителей ядохимикатами в 1960-х годах, или в...на Украине? Или, может быть, ту коллективную западную физиономию, показанную миру недавно в серии событий в Сербии, Ливии, Ираке и Афгане?

Может быть, подобных Чадо-Петь манит не обманчивая внешность Востока в образе татаро-монгольского нашествия, войны Японии в Китае, геноцида армян в Турции, современных этно-религиозных войн на ближнем Востоке и арабском мире, Ливане, Морокко и Сирии? И всё это надо не обманчиво соединить с католицизмом и целиком бритым черепом?

Этот неувядающий в либеральных душах и вечно зелёный в интеллектуальном смысле либерал в некоторых своих работах утверждал, что «отторгнутая от западного христианства в результате разделения церквей Россия оказалась лишённой живительного источника развития». Рафинированный либерал не дал себе труда задуматься: когда же живительность этого источника проявилась особенно? в Варфоломеевскую ночь, во времена инквизиции и конквистадоров? или во время нашествия Наполеона и колониальных западных захватов?

И что бы уважаемый Петя сказал о «живительности» этого источника развития во время Первой и Второй Мировых воин, когда западная Европа занималась самоуничтожением, отравлением друг друга химическими веществами и газами, строительством лагерей смерти? Запад для него всегда «одушевлён духовными интересами» и «всегда идёт вперёд». И, как следствие его одержимости, Запад то и дело вляпывается в кондовый европеизм: в инквизицию, фашизм, бездумный либерализм, в Столетнюю войну, всякого рода революции, майданы и Варфоломеевские ночи, в Калигулу, Карла Великого, Кромвеля, Наполеона и санкции.

Про «живительность» европейского источника развития Чаадаева хорошо ответил в своём письме известный общественный деятель А.И. Тургенев: «Мы призваны обучать Европу бесконечному множеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь: вы знаете, что это моё глубокое убеждение. Придёт день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся её политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество, опирающееся на материальную силу». История 20-го века показала, что А.И. Тургенев прозревал ход общественных событий России и Европы гораздо глубже, чем пылкий либерал П. Чаадаев.

Вообще, вера в будущее своего народа есть одно из условий содействия этому будущему. Тургенев своей публицистикой и литературным трудом содействовал и содействует будущему России. Но Чаадаев, посвятив себя бичеванию русских как бесперспективных, старательно пытался лишить Россию и русских будущего.

В вопросах морали и веры П. Чаадаев очевидно не сведущ и компилятивен, и поэтому, очевидно, несостоятелен. Он, например, также упрямо утверждал, что «церковь в России была и духовно, и социально-политически несравненно пассивнее, чем в Европе». Ему невдомёк, что оценивать степень развития кого-либо корректно не с позиций его претензий, а только с позиций тех целей, которые сам объект рассмотрения ставит перед собой.

Чем и как Чаадаев оценивал духовную пассивность Церкви в России? Числом святых в Церкви и числом монастырей, или же числом «святых отцов» нетрадиционной ориентации, числом заключенных в церкви однополых «браков»? На этот счёт он не счёл нужным распространяться.

Согласно его «философичности», Европа в своём историческом движении всегда следовала евангельскому завету: «Ищите же, прежде всего, царствия Божия и правды Его, и всё остальное приложится вам» (6-е философическое письмо). Проглядел и проморгал философ, когда Европа перестала следовать указанному им евангельскому завету. Теперь Европа уже стесняется даже простого упоминания своей связи в прошлом с христианством, а кое-где додумались даже до запрета носить нательные крестики.

Будучи современником преподобного Серафима Саровского, святителя Филарета (Дроздова), русского философа И.В. Киреевского, основоположника философии «Целостного духа», русского мыслителя К.Н.Леонтьева, и свидетелем возрождения старчества в Оптиной пустыни, П. Чаадаев, чадя якобы духовной пассивностью Русской Православной Церкви, не счёл нужным обмолвиться ни единым словом о названных живых духовных родниках русской веры, Русского Православия. Он не мог не знать святителя Филарета (Дроздова), т.к. святитель переписывался с А.С. Пушкиным, с которым в свою очередь переписывался и сам Чаадаев. Он не мог не знать того факта, что десятки тысяч русских людей совершают непрекращающиеся паломничества на Афон и Валаам, в обитель Серафима Саровского и к старцам в Оптину пустынь. Надо быть циником, чтобы считать тысячи паломников духовно пассивными. И что? Чем они из более дальних мест прибывали в места паломничества, чем они больше молятся, тем они - более духовно пассивны? О духовной пассивности православных в России в первой половине 19 века может говорить только недобросовестный или невежественный в христианстве человек, не понимающий смысла молитвы.

Заведённому «на всю катушку» европейским либерализмом, Чаадаеву уже трудно остановиться: «Отсюда - культурная бедность российской цивилизации, укоренившееся «рабство», пассивность и безгласность населения», - утверждает он. И далее, не переводя дух, вещает: «Христианская духовность затронула российское общество лишь поверхностно, в своей основе оно осталось языческим, не идущим дальше материальных целей». Конечно же, Оптины старцы и монахи-затворники на Валааме и Коневце, в Псковских и Киевских пещерах и других монастырях России, молились, прежде всего, о «материальных» потребностях и целях! Поэтому они постились, носили вериги и придерживались принципа нестяжания?

Спасибо, что он не проиллюстрировал «поверхностность» христианства россиян примером иеромонаха Авеля (Васильева), Алексия Московского, Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Филарета Московского и Оптинских старцев.

По Чаадаеву, судьба, историческое будущее России столь же бесперспективны, как и судьба Востока. Нет оснований считать, что он представляет язычество лучше, чем православие в России и христианство в мире, а потому ему было бы честнее сказать, что христианская духовность затронула его душу лишь поверхностно. Но на это у него не хватило аналитических способностей. Чаадаев - это очевидный пример либерала, захлёбнувшегося в собственных эмоциях, которые очень часто полностью парализуют его ум.

Можно было бы про него и не говорить, если бы его поверхностность суждения о России и её месте между Востоком и Западом не была типична для большинства либералов вчерашних и сегодняшних. Сопоставьте поведение и декларации Петра Чаадаева с поведением и репликами патентованных российских либералов, постоянно занятых сегодня раздуванием последствий либера-лизации, покидающих Россию и отказывающихся от её гражданства.

Сегодня мы уже точно можем сказать, что из Чаадаева ни пророка, ни серьёзного аналитика не получилось, потому что он в своих суждениях опирается не на факты, анализ и проникновение в дух явлений, а исключительно на эмоции либера-лизации, которые заменяли ему и совесть, и сыновние чувства, и способность мыслить и анализировать.

Судьбу Востока, как и России, он приговорил к бесперспективности. Уровень его интуиции и интеллекта можно легко сегодня проверить на фактах новой и новейшей истории Японии, Китая и Индии.

Посмотрим, как бесперспективность разворачивается на Востоке. Чаадаевская «бесперспективность» в Китае обернулась для Китая экономической мощью, Китай стал второй экономикой мира. Чаадаев призывал отсталую и бесперспективную Россию учиться у Востока, в частности, и у Китая. Но чуть более полувека тому назад именно советская Россия помогла сделать начальный экономический рывок Китаю, построив там много заводов и перевооружив его армию. Аналогично Россия способствовала экономическому пробуждению Индии. Уже этих примеров достаточно, чтобы понять, что чаадящие политологические способности очень сильно чадили неадекватностью и «отстало» воспринимали общественные явления 19-го века. В результате чего его чаадящие оценки цивилизаций и государств Евроазии в исторической перспективе оказались совершенно неадекватными и «бесперспективными ».

Его проницательности также не хватило, чтобы обратить внимание на азиатских кочевников, арабов и тюрок, и на важность их отношений с Россией, и в отношения ислама с православием. Большую активность и агрессию сейчас проявляют пост-кочевники. Сохраняя большинство характеристик кочевой культуры, они превратились в серьёзную геополитическую силу, перспектива которой весьма прозрачна, и недооценивать её никак нельзя. Характерной особенностью пост-кочевых народов является кочевой азарт и масштабность их действий, небрежность к международному праву и безосновательность претензий, готовность вести перманентные войны. Духовной основой их в основном является ислам самых разных, в том числе и экстремистских, оттенков. Чаадаевские исторические прогнозы для Востока надо признать «двоечными».

Теперь обратимся к его европейским прогнозам. Он в европейской колониалистской политике также увидел расцвет христианства и источник развития. Его интеллектуальная и политическая близорукость не позволили ему разглядеть духовное загнивание Европы и перерождение её духовной основы в анти-христианство, в идеологию рынка, распущенности и нетократии.

Сегодняшние либера-лизаторы в большинстве своём не заметили, как идеи братства превратились в идеи глобализма, глобальной геополитики; как идеи революции и равенства превратились в безосновательность претензий, разгул страстей, перманентные войны и лихорадочные агрессии, плавно перешедшие в информационные войны, информо-эпидемии, кибер-преступность, кибер-провокации, распространяющиеся кибер-путём безнравственные игры, провокации и войны. Они не заметили, как либеральные права объединились и сконцентрировались в праве убивать, знамя которого сейчас победно реет над миром чёрным полотнищем, перемежаясь с полосатыми и жовтне-блакытными флагами.

Не будем впадать в чаадаевскую тягу только бичевать, и справедливости ради отметим и сегодня значимые его умозаключения. В тех же своих «Отрывках и афоризмах» он однажды поднялся не только до высот самокритики, но и до принципиальной критики всех россияно-русских либералов. Вот что родил там признанный и законченный либерал: «Русский либерал - бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; и солнце это - солнце запада». (Аплодисменты).

Тема «Запад - Россия - Восток» интересовала и русского мыслителя К. Н. Леонтьева. В результате своих размышлений он пришёл к совершенно иным выводам, нежели чадящий историческим ворчанием Чаадаев.

Леонтьев Константин Николаевич (1831 - 91 г.г.) - публицист, мыслитель, социолог, православный писатель, оригинальный и талантливый проповедник почвеннических взглядов в области историософии, обществоведения и политологии России. Окончил медицинский факультет Московского университета. С 1863 по 1873 гг. - на дипломатической службе. Серьёзно изучал Православие, по нескольку месяцев жил в монастырях - на Афоне, в Николо-Угрешской обители, в Георгиевском монастыре, в Оптиной пустыне и в Сергиевом Посаде. Принял тайный постриг. Имел широкое общение со славянофилами, Н.Я. Данилевским, В.С. Соловьёвым, М.Катковым, Л.Тихомировым и Ап. Григорьевым. Основные его работы изложены в .

Относительно «Запада - России - Востока» Леонтьев пишет: Мы «стоим теперь между этими двумя пробуждёнными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко-мистическим чудовищем Индии с одной стороны, а с другой - около всё разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь «гниющем»...Соединим ли мы эту китайскую государственность с индийской религиозностью и, подчиняя им европейский социализм, сумеем ли мы постепенно образовать новые общественные прочные группы и расслоить общество на новые горизонтальные слои - или нет? Вот в чём вопрос!

Окончить историю, погубив человечество; разлитием всемирного равенства и распространением всемирной свободы сделать жизнь человеческую на земном шаре уже совсем невозможной...»?

И другое его высказывание там же: «Если же анархисты и либеральные коммунисты, стремясь к собственному идеалу крайнего равенства (который невозможен) своими собственными методами необузданной свободы личных посягательств, должны рядом антитез привести общества, имеющие ещё (желание) жить и развиваться, к большей неподвижности и весьма значительной неравноправности, то можно себе сказать вообще, что социализм, понятый как следует, есть не что иное, как новый феодализм, уже вовсе недалёкого будущего...». Комментарии, как говорится, излишни.

Ещё живы поколения россиян, которые были и являются живыми свидетелями соединения китайской государственности с социализмом и приведения идей крайнего равенства к практическому крайнему неравенству и часто к нищете.

Заслуживают пристального внимания и такие слова К. Леонтьева: «Стремление к среднему типу есть, с одной стороны, стремление к позе, с другой - к расстройству общественному... романо-германские государства могут слиться со временем в одну рабочую федеративную республику... Я в этой статье говорил о том, что мы, русские, должны опасаться этого, должны страшиться, чтобы и нас история не увлекла на этот антикультурный и отвратительный путь, говорил, что мы поэтому должны всячески стараться укреплять у себя внутреннюю дисциплину, если не хотим, чтобы события застали нас врасплох; что мы не обязаны, наконец, идти во всём за романно-германцами ... Всеобщая равномерная правда, всеобщее равенство, всеобщая любовь, всеобщая справедливость, всеобщее благоденствие - эти всеобщие блага не имеют даже и нравственного, морального правдоподобия ; ибо высшая нравственность познаётся только в лишениях, борьбе и опасностях... Лишая человека возможности высокой личной нравственной борьбы, вы лишаете всё человечество морали, лишаете его нравственного элемента жизни ».

То, что сегодня творится в Евросоюзе романно-германских государств: межэтнические драки, экономические санкции, политическое лукавство, нравственная распущенность молодёжи, всеобщее «благоденствие и равенство», царящие в лагерях беженцев, - всё это красноречиво говорит о том, насколько глубже К. Леонтьев прозревал европейские общественные явления, нежели патентованный либера-лизатор П. Чаадаев.

Нам не нужна идеология бичевания и бесперспективности, она нужна нашим врагам. А нам нужна идеология созидания, освобождающая русскую мысль из духовного рабства Запада и призывающая русский народ стать самостоятельной силой в просвещении себя и человечества, способной к самостоятельной аналитической и созидательной работе. Раз возбуждённое народное самосознание уже не может ни исчезнуть, ни прервать начатой работы и созидательной деятельности. «Таким образом, русские нашего времени, имея перед собой ещё неоконченный восточный вопрос, имея возможность стать во главе некоего нового политического здания, имеет, так сказать, умственное право мечтать об оригинальной культуре; оригинальные культуры были, и даже вся история, как прекрасно развивает г. Данилевский в своей книге «Россия и Европа», состоит лишь из смены культурных типов; из них каждый имеет своё назначение и оставил по себе особые неизгладимые следы...» .

Большинство современников согласится, что многое из предсказанного К. Леонтьевым уже состоялось (и федеративный романо-геманский Евросоюз, и всё большее лишение человечества морали и нравственного элемента жизни). Полагаю, что состоится и это его предсказание: «Конец петровской Руси близок... И слава Богу. Ей надо воздвигнуть рукотворный памятник, и ещё скорее отойти от него, отрясая романно-германский прах с наших азиатских подошв! Надо, чтобы памятник «нерукотворный» в сердцах наших, т.е. идеалы петербуржского периода, поскорее в нас вымерли . О, бедные, бедные соотчичи мои - европейцы... Как бы можно было презирать вас, если бы позволяло сердце забыть, что и вы носите русские имена, и что и вы, даже и вы, защитники равенства и свободы, исправимы при помощи Божией!»

Там же: «Итак, не только мои собственные доводы в статье «Византия и славянство», но и все приведённые мною здесь европейские публицисты, историки и социологи почти с математической точностью доказывают следующее: во-1-х, что в социальных организмах романо-германского мира уже открылся с прошлого столетия процесс вторичного смешения, ведущего к однообразию; во-2-х, что однообразие лиц, учреждений, мод, городов и вообще культурных идеалов и форм распространяется всё более и более, сводя всех и всё к одному весьма простому, среднему, в-3-х, что смешение более против прежнего однообразных составных частей вместо большей солидарности ведёт к разрушению и смерти (государств и культуры)».

Отмеченное К. Леонтьевым в 1-м, 2-м и 3-м пунктах уже вполне явственно проступило в сетевых структурах западного мира.

«Россия глава мира возникающего»; «Россия не просто европейское государство; она целый особый мир...» Да, это всё так, и только не понимающий истории человек может не согласиться с этим. «Признаки благие, обещающие созидание, есть как будто у нас и теперь, ещё прежде подобного торжества; но они слабы, неясны, ещё нерешительны, и я здесь не буду говорить о них» .

Важно и другое. «Готов ли (русский колосс) дать миру действительно своеобразную культуру? Культуру положительную, созидающую, в высшей степени новоединую и новосложную, простирающуюся от Великого океана до Средиземного моря и до западных окраин Азии, до этих ничтожных тогда окраин Азии, которые зовутся теперь так торжественно материком Европы, атлантическим берегом великого азиатского материка... » .

За последнее время материк Европа становится всё более и более атлантическим берегом азиатского материка, где всё в большем числе расселяются азиаты из арабских, тюркоязычных и восточно-азиатских стран. Мысли К.Н. Леонтьева о Европе, как атлантическом береге великого азиатского материка, звучат сейчас особо внятно и пророчески.

Если человек не относится к современному либерально среднему типу, то ему не составит труда определить, чьи настроения и мысли из 19-го века более соответствуют существу современных мировых течений и тенденций, П. Чаадаева или К. Леонтьева?

Но завершить сей раздел моего повествования мне хочется, всё же, словами П. Чаадаева: «Русский либерал - бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; и солнце это - солнце запада», с той поправкой, что они в равной степени касаются и большинства российских, и укрских, и прибалтийских, и польских, и многих других «це-европцев». Либералы и «це-европцы» с усердием, достойным лучшего применения, домогаются свободы, так до сих пор и не поняв, зачем им она, какая свобода им нужна и куда она их приведёт.

1. 1.Г.Д. Колдасов, Н.И. Поздняков Домены и граничные зоны Европы. . 2015 г.

2. П.Я. Чаадаев Статьи и письма. М. Современник. 1989 г.

3. К.Н. Леонтьев Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения. Русь многоликая. Наш современник. Спб. 1993 г.

Курсовая работа

на тему: «Почвенничество как социально-политическое явление»

Введение

Западники и славянофилы как идейные предшественники почвенничества

1 Социально-политические взгляды славянофилов

2 Социально-политические взгляды западничества

Почвенничество как литературно-общественное, философское и социально-политическое течение в русской политической мысли XIX века

1 Почвенничество как социально-политическое явление

2 Социально-политические воззрения Ф.М. Достоевского

3 Основные положения философии Н.Я. Данилевского

Заключение

Введение

Почвенничество - русское литературно-общественное направление 1860-х годов, тесно связанное с деятельностью Ф.М. Достоевского, А.А. Григорьева, Н.Н.Страхова, Н.Я.Данилевского и других писателей. Слово «почвенничество» создалось на основе патриотической публицистики Ф.М. Достоевского с характерными для нее выражениями: "мы оторвались от своей почвы" с призывом вернуться к народным основам, традициям и идеалам. Происхождение почвенничества восходит к направлению "молодой редакции" журнала "Москвитянин" (в 1850-х), и идейно было родственным славянофильству, призывало к "слитию образованности и ее представителей с народным началом". Почвенники симпатизировали купечеству, мещанству, народной интеллигенции, отвергали либерально-космополитические и социалистические идеи, обличали духовно-нравственное разложение.

Почвенничество,по определению А. А. Григорьева,характеризовалось «восстановлением в душе новой, или лучше сказать, обновленной веры в грунт, в почву, в народ». Вера в народ, в развитие на собственной почве сочеталась с взглядом на историю как на спонтанный органический процесс, принципиально не поддающийся рационализации.

Почвенничество стремилось объединить все общественные течения вокруг идеи о самобытном пути России. Идейное родство со славянофилами не мешало признанию целого ряда заслуг и за западной культурой. Обличение "гнилого Запада" - его буржуазности и бездуховности, тлетворности его революционных, социалистических и материалистических идей сочеталось в почвенности с высокой оценкой "европейской культуры". Социологическая концепция этого направления включала утопическую идею сближения западничества, славянофильства, "официальной народности" и православия. Высшей целью социального реформаторства была программа "постепенства и малых дел", призывающая к "слиянию" всего "просвещенного общества" с народом в традиционно устоявшиеся формы русского быта - общину и земство. Почвенничество было постоянным объектом резкой критики со стороны идеологов радикальных и революционно-демократических слоев русского общества. Западноевропейская историография и современная русистика часто обращаются к широкому кругу почвеннических идей, интерпретируя и характеризуя их как "истинную форму русского духа" и "русского национального самосознания".

1.Западники и славянофилы как идейные предшественники почвенничества

1.1Социально-политические взгляды славянофилов

В XIX в. на новом витке развития России Русская идея стала предметом пристального внимания русских мыслителей. Это было время гигантов русской литературы, и каждый из них в той или иной мере касался темы о месте России в ряду других стран и ее исторической миссии. Особенно много места и времени этой теме уделяли славянофилы. Все они были ярко выраженными демократами и считали славян, особенно русских, наиболее способными к воплощению в жизни демократических начал. Правда, они были защитниками самодержавия и невысоко ценили политическую свободу. В этом отношении славянофилы резко расходились с западниками, которые хотели, чтобы политическое развитие России шло тем же путем, как и в Западной Европе.

Учение славянофилов действительно содержало в себе три принципа, провозглашенные, как основа жизни России, министром народного просвещения при Николае I графом Уваровым: православие, самодержавие, народность. Одним из лидеров славянофильства был Хомяков А. С. Его рассуждения, в основном, сводились к следующему.

Западная Европа не воплотила христианского идеала целостности жизни вследствие чрезмерного преобладания логического знания и рассудочности, а Россия до сих пор не осуществила его, во-первых, вследствие того, что всесторонняя цельная правда по природе своей развивается медленно, и, во-вторых, потому что русский народ до сих пор слишком мало уделял сил разработке логического знания, которое необходимо сочетать со сверхлогическим постижением бытия. Тем не менее, Хомяков верит в великую миссию русского народа, когда он вполне осознает и выразит все духовные силы и начала, лежащие в основе Святой Православной Руси. История, говорит он, призывает Россию стать впереди всемирного просвещения: она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал, а право, данное историею народу, есть обязанность, налагаемая на каждого из его членов. Ее идеальное назначение состоит не в том, чтобы стать самым могучим или самым богатым государством, а в том, чтобы стать самым христианским из всех человеческих обществ.

Из других славянофилов к этому актуальному для них вопросу обращались Киреевский И. В., Аксаков К. С., и др.

Склад ума, находимый Киреевским у Восточных Отцов Церкви, - безмятежная внутренняя целость духа как основа всего поведения и мышления. Вместе с христианством этот тип духовной культуры был усвоен русским народом, культура которого была чрезвычайно высока в XII-XIII веках. Целостность и разумность - основные черты ее, а на Западе - раздвоение и рассудочность. Во множестве проявлений жизни ярко выражено это различие:

) в Западной Европе - рассудочно-отвлеченное богословие, обоснование истины путем логического сцепления понятий; на Руси - стремление к истине посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной целостности и средоточию разума;

) на Западе - государственность из насилий завоевания; на Руси - из естественного развития народного быта;

) на Западе - враждебная разграниченность сословий, - в Древней Руси их единодушная совокупность;

) на Западе - поземельная собственность - первое отношение гражданских отношений, на Руси - собственность только случайное выражение отношений личных;

) на Западе - законность формально-логическая, на Руси - выходящая из быта. Вообще на Западе раздвоение духа, наук, государства, сословий, семейных прав и обязанностей; в России - стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего; постоянная память об отношении всего временного к вечному и человеческого к Божественному - такова древнерусская жизнь, следы которой сохранились и теперь в народе.

Оторвавшись от бесконечной цели, поставив себе мелкие задачи, западный человек почти всегда доволен своим состоянием; он готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми, что он одного только просит у Бога, чтобы другие люди были на него похожи. Если он столкнется с общепринятым понятием о нравственности, он выдумает себе оригинальную систему нравственности и опять успокоится. Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки и чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя и поэтому тем менее бывает доволен собой.

Русский народ, согласно Аксакову, резко отличает землю и государство.

Земля есть община; она живет согласно внутренней, нравственной правде, она предпочитает путь мира, согласный с учением Христа. Однако наличие воинственных соседей заставляет, в конце концов, образовать государство.

Для этой цели русские призвали варягов и, отделив землю от государства, передали политическую власть выбранному государю. Государство живет внешнею правдою: оно создает внешние правила жизни, предписания и прибегает к принудительной силе. Преобладание внешней правды над внутреннею есть путь развития Западной Европы, где государство возникло путем завоевания.

Наоборот, в России государство возникло вследствие добровольного призвания варягов землею. Поэтому в России существует союз Земли и государства.

Земле принадлежит совещательный голос, сила мнения, а власть, принимающая окончательные решения, принадлежит государю. Таково было отношение, например, между Земскими Соборами в Московской Руси и государем. Реформы Петра Великого нарушили этот идеальный порядок. Аксаков сначала восхвалял Петра Великого, как освободителя русских от национальной исключительности, а потом возненавидел его реформы, но по-прежнему продолжал высказываться против национальной исключительности. Высшее достоинство русского народа он видит именно в том, что в русском народе общечеловеческие начала развиты выше, чем у других народов, ему присущ христианско-человеческий дух. Что же касается западноевропейских народов, им присуща национальная исключительность или же, как реакция против нее, космополитизм, отрицание национального начала, что также есть заблуждение.

Безмерно идеализируя русскую историю, К. Аксаков говорит, что она есть Всемирная Исповедь и может читаться, как жития святых. Смирение русского народа обнаруживается в том, что каждый подвиг, каждое высокое достижение свое он приписывает не себе, а Богу и прославляет Его крестными ходами, молебнами, закладками церквей, а не памятниками себе и своим великим людям. К Западной Европе К. Аксаков проявляет ненависть, в такой же мере страстную, как страстна была его любовь к России. Киреевский и Хомяков, указывая отрицательные стороны западноевропейской культуры, все же видели и ее достоинства, заявляли о своей любви к ней и настаивали на необходимости синтеза ценных начал западного и русского духа. К. Аксаков видит только теневые стороны западной культуры: насилие, вражду, ложную веру (католичество и протестантизм), склонность к театральности, дряхлость Запада.

Самым ярким последователем и защитником славянофильства был Н. Я. Данилевский. Он был сторонником панславизма. В книге Россия и Европа Данилевский обстоятельно разрабатывает теорию культурно-исторических типов человечества. Согласно Данилевскому, нет и не может быть общечеловеческой цивилизации. В этом отношении его можно считать предшественником Шпенглера. Существуют культурно-исторические типы цивилизации, например египетский, китайский, ассиро-вавилонский, еврейский, греческий, римский. В наше время его особенно интересует романо-германский тип и нарождающийся славянский тип. Основы цивилизации одного типа не передаются другим типам; существует только преемственность цивилизаций в ограниченной мере и во второстепенных чертах. Период культурно-исторического типа неопределенно длителен, но период цветения и плодоношения - короток; он навсегда истощает жизненную силу цивилизации.

Человечество, думает Данилевский, есть отвлеченная идея, а не живое единое целое. Отношение между человечеством и народом есть отношение рода и вида.

Род есть отвлеченное и бедное понятие; живое, конкретное есть народ. Смысл культурно-исторических типов состоит в том, что каждый из них по-своему выражает идею человека, и совокупность этих идей есть нечто всечеловеческое. Всемирное владычество одного культурно-исторического типа было бы оскудением жизни.

В новое время наступила пора для развития славянства как особого культурно-исторического типа. Своеобразие этого типа будет заключатся в следующем. Многие культурно-исторические типы имеют одну основу: еврейская культура - религиозная, греческая культура - художественная, Рим выработал политическую культуру. Романо-германская культура - двухосновна: это - политическая культура с научным и промышленным характером. Славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом: это будет тип

) религиозный,

) научный, художественный, технический, промышленный,

) политический,

) общинно-экономический.

1.2Социально-политические взгляды западничества

западник славянофил почвенничество достоевский

Западники, направление русской антифеодальной общественной мысли 40-х годов XIX века, противостоящие славянофилам. В московский кружок западников входили А. И. Герцен, Т. Н. Грановский, Н. П. Огарев, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, Е. Ф. Корш, К. Д. Кавелин и др. Тесную связь с кружком имел живший в Петербурге В. Г. Белинский. К западникам относился также С. И. Тургенев.

Термины "западники", "западничество" (иногда "европейцы") , так же как и "славянофильство", "славянофилы", родились в идейной полемике 40-х годов. Споры о том, идти ли России вслед за Западной Европой или искать "самобытный" путь, полемика о тех или иных особенностях русского национального характера, разногласия в оценке реформ Петра I и т.д. были лишь формой постановки более существенного вопроса - о будущих социальных преобразованиях России. Западники связывали их с усвоением исторических достижений стран Западной Европы, славянофилы отстаивали близкую течениям феодального социализма утопию, идеализируя порядки, существовавшие в допетровской России.

Существование западников как единого лагеря не отменяет, однако, того факта, что обращались они к разным сторонам западной действительности, защищали различные пути будущего преобразования России, выражали, в зависимости от принадлежности, интересы разных классов. Со второй половины 40-х годов расхождения затрагивали область эстетики (споры Белинского с Болоткиным), выражались в разном отношении к атеизму и материализму и особенно резко - в трактовке социально-политических проблем. Белинский, Герцен, Огарев хотели строить на развалах самодержавия социализм, умеренные западники мечтали о буржуазном царстве "правового порядка". <#"justify">2

.Почвенничество как литературно-общественное, философское и социально-политическое течение в русской политической мысли XIX века

1Почвенничество как социально-политическое явление

Такое сложное явление русской культуры шестидесятых годов девятнадцатого столетия, как то, что вошло в историю под именем «почвенничество», одинаково правомерно квалифицировать и как литературно-общественное, и философское течение, и как особую социально-политическую доктрину, которая сформировалась и решительно заявила о себе в период, справедливо именуемый «золотым веком русской политической мысли».

Дело в том, что свои исходные интуиции почвенники выражали достаточно свободно: в литературно-критических, художественных формах, в виде концептуально-философских суждений и в жанре публицистики. Подобное стилевое многообразие было обусловлено как особенностями духовного склада ведущих идеологов почвенничества, так и своеобразием социокультурной ситуации того времени.

«Великая реформа» 1861 года, открывающая не менее великое десятилетие общественного подъема и спада, спровоцировала взрывообразный рост числа газет и журналов, на страницах которых с доселе невиданной свободой обсуждались острейшие социально-экономические вопросы; в них было разрешено создать разделы иностранной и внутренней политики. Предельно интенсифицировалась политическая мысль, приобрели новые и более четкие очертания либеральные, консервативные и радикально-демократические направления. «Это было время, - отмечает Г. Флоровский, - очень решительных сдвигов и глубочайших переслаиваний во всем составе и сложении русского общества, всего русского народа». Как-то сразу «публика» заговорила обо всем, а литература, получившая «общественное значение», откликнулась на это десятками статей о железных дорогах, таможенных тарифах и свободе торговли, «состоянии земледельческого класса», свободном труде, задачах воспитания, пороках чиновничества.

Возникновение почвенничества было явлением глубоко закономерным, что под этим имелись серьезные социально-исторические, идеологические, теоретические основания, что почвенничество - это еще и продукт имманентной логики развития основных тенденций общественной мысли 40-х - 50-х гг. XIX века, знаменитой дискуссии Запада и Востока. Уже два столетия в России ведется «извечный спор о путях. Спор славянофилов и западников, почвенников и космополитов, русистов и гуманистов...». Один из виднейших западников ХIХ века, А. И. Герцен писал: «И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно». В этой известной «поэтической формуле» речь шла о западниках и славянофилах... О славянофилах как предшественниках «почвенничества» писал позднее А. Ф. Лосев: «Славянофилы выросли на русской почве, они сотворены из русской земли, они наполнены основательным, непреклонным духом земли, они прочно связаны с землей, их нельзя от нее отделить, не повредив их существа... ...Славянофильство... представляло собой национально-романтическую идеализацию старины. В славянофилах чувствуется спокойствие, уравновешенность и несокрушимая надежность. Другое дело - наша современная эпоха. Со времени славянофилов произошло почти полное распадение покойной деревенской жизни землевладельцев». Начало этой трагедии увидели «почвенники» ХIХ века (сразу после реформы 1861 года). «Почвенническое движение в лице Ф. М. и М. М. Достоевских, А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова оформилось как реакция на стремление философов (западников и славянофилов - в равной мере) дать рациональное объяснение феноменам мира. Главную роль в почвенничестве играет начало иррациональное, интуитивное, собственно художественное, эстетическое», - утверждает современный исследователь.

Идеологема «почвы» у Достоевского насыщена осмысленным содержанием и тесно связана со сферой религиозных представлений. Обретение почвы в этом плане есть одновременно прикосновение к подлинному смыслу православия и православной святости, бережно сохраняемому в простом пароде. К данному кругу представлений примыкали и другие общественные деятели и публицисты, группировавшиеся вокруг «Времени» и «Эпохи». «Почвенничество» - не Восток и не Запад, не западничество и не славянофильство, не противопоставление интеллигенции народу, а слияние в некоем единстве, в синтезе; вот что представляет собою творчество Пушкина по А. Григорьеву и по Достоевскому. Почвенники стремились эклектически соединить западничество и славянофильство, либеральные и консервативно-романтические компоненты. Как «почвенники», Аполлон Григорьев и Достоевский все время твердили, что они не западники и не славянофилы. Хотя они тоже, как славянофилы, выдвигают главной своей мыслью, что интеллигенция «оторвалась от своей почвы» и что «следует искать своей почвы» в народных началах, но их «почва» совсем другая, не славянофильская, и другое они понимают под «народными началами». Были здесь возможны два пути: путь к Герцену, противопоставление России Европе в свете истории и вопросов современности, - подобно Герцену тоже стать на ту точку зрения, что только русский народ способен осуществить идею, которой «беременна Европа», идею социализма, русский народ к этому подготовило своеобразие его исторических судеб, сохранившийся до сих пор его общинный строй, - или уж прямо скатиться к славянофильству: признать, что русский народ - «народ-богоносец», истинное христианство, православие определяет его душевный строй.

«Русское общество должно соединиться с народной почвой и принять в себя народный элемент», - писал Достоевский. На страницах «Времени» постоянную прописку получили понятия «почва», «вернуться на родную почву», «почвенная сила», «беспочвенный» и т. д. как понятия центральные, определяющие основание новой общественно-политической идеи журнала. Многие восприняли эту идею как лишь слегка перекрашенную в туманное понятие старую славянофильскую мысль; другие решили, что почва - это лишь новый «экзотический» синоним привычного понятия народ; третьи и вовсе предпочитали говорить о неопределенности, расплывчатости идеи, которую «почвенники» выдвинули, да еще и в качестве какого-то нового слова... Действительно, назвать почвенничество мыслью совершенно новой нельзя, но и сами вожди «Времени» не смотрели на свое детище таким образом; скорее уж они видели в выдвинутой ими идее истинно русскую мысль именно потому, что она, как им представлялось, собирала воедино, синтезировала все наиболее плодотворное, что было выработано различными, даже и враждебными направлениями внутри русского национального самосознания.

И само понятие почвы в общественно-историческом смысле этого слова не представлялось столь уж экзотическим и неопределенным: оно давно уже употреблялось и у славянофилов («Мы похожи на растения, обнажившие от почвы свои корни», - писал, например, еще в 47-м году Константин Аксаков), и у революционных демократов - Белинского, Герцена, Добролюбова, и употреблялось действительно как синоним народа, вернее - народных начал жизни. Сохранив это значение, понятие «почва» обрело во «Времени» и новое качество: «почва» - это тот духовно-нравственный пласт общественно-политической жизни, на основе которого только и возможна встреча и органическое соединение интеллигенции и народа, образованности и народной нравственности; культуры и народности.

В философском плане почвенничество было консервативной формой философского романтизма. Григорьев сам называл себя «последним романтиком», большое влияние французского романтизма (В. Гюго) испытал Достоевский. Три исходные, специфические для романтизма посылки - индивидуум, нация и универсум получили в почвенничестве своеобразное развитие, Центр философских размышлений был смещен в сторону «национальной почвы», нация осмыслялась как исходный принцип философствования. При этом шеллингианство Григорьева, гегельянство Страхова хотя и соприкасались с кругом почвеннических идей, оформляя их в виде теории «органической критики» у первого или «рационального естествознания» у второго, но по отношению к почвенничеству были чем-то внешним.

Основные идеи почвенничества сложились в полемике с журналом «Современник» Чернышевского и «Русское слово» Писарева по вопросам революции, прогресса и искусства. Достоевскому и Григорьеву была очень близка романтическая идея о превосходстве искусства над наукой. Они полагали, что наука аналитична, тогда как искусство синтетично и потому полнее угадывает потребности эпохи и дух народа. Для неакадемического образно-художественного философствования Достоевского было характерно сопряжение философии и искусства.

В философском трактате «Мир как целое. Черты из науки о природе» Страхов развил идеи антропологии почвенничества в духе христианского персонализма. В человеке заключены величайшая загадка и величайшее чудо мироздания. Человек занимает центральное место по всем направлениям связей, соединяющих мир в одно целое. Мир, как организм, есть иерархия составляющих его частей - отношение между ними включено в общую гармонию целого, в котором нет ничего лишнего и бесполезного. Религиозно-христианская ориентированность философских построений была одной из важнейших черт почвенничества. Например, Достоевский, чуткий к социальной жизни своей эпохи, предпринял попытку построения религиозно-социальной утопии, воплощенной в рае Христа. «Вся история, как человечества, так отчасти и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели». Религиозное чувство смирения, самоотречение, стремление к царству Божьему сочетались у представителей почвенничества с идеей об особой миссии русского народа, призванного спасти человечество. В письме к М. П. Погодину от 26 августа 1859 г. Григорьев писал: «Под православием разумею я сам для себя просто известное, стихийно-историческое начало, которому суждено еще жить и дать новые формы жизни, искусства... на почве славянства, и преимущественно великорусского славянства, с широтою его нравственного захвата - должно обосновать мир».

Григорьев заложил идейный фундамент почвенничества, опираясь на эстетику романтизма и славянофильскую концепцию культуры. Он утверждал, что умозрительная теория не является адекватным выражением жизненной реальности, и отдавал эстетическое предпочтение непосредственному чувственному восприятию. Эстетика Григорьева определяла и остальные стороны его мировоззрения. Так, учения славянофилов и западников воспринимались им как отвлеченные схемы, оторванные от истинной действительности. Григорьев критиковал славянофильство за абсолютизацию общинного начала и разделение русской истории на два периода (до Петра I и после). Из противоречий теории и жизни он видел только один выход - обращение к традиционному укладу русского народа, примирение враждующих социальных групп на основе единой национальной культуры.

Почвенничество, по определению А. А. Григорьева, характеризовалось «восстановлением в душе новой, или лучше сказать, обновленной веры в грунт, в почву, в народ». Вера в народ, в развитие на собственной почве сочеталась со взглядом на историю как на спонтанный органический процесс, принципиально не поддающийся рационализации. Одна из самых важных заслуг Григорьева - это применение к литературе понятия народности, которая была для критика выражением стихии русской души, умением «через конкретный образ передать вечное начало этой души», и разработка понятий почвы и почвенности. Против гегельянства Григорьев защищает «автономию народного начала», или «близость родной почве» (отсюда и название - «почвенники»). «Почва - это есть глубина народной жизни, таинственная сторона исторического движения». В духе своего «почвенничества» и в согласии с Шеллингом, поклонником которого он был, Григорьев любил подчеркивать «ограниченность» народной жизни и вообще всячески выдвигал идею «органической целостности». Но эта «органичность» имела для него скорее высший духовный, чем биологический, смысл. Ведь он воспитал себя на Шеллинге и «трансцендентальная закваска» была сильна в нем.

Почвенничество претендовало на создание «нейтральной» идейной платформы: с одной стороны, реформаторские требования отмены крепостного права («кошмарного прошлого»), с другой - неприятие строя буржуазной демократии («чумы буржуазной»). На основе «нейтральной» идеологической позиции почвенничество стремилось объединить все общественные течения вокруг идеи о самобытном пути России. Идейное родство почвенничества со славянофилами не мешало признанию целого ряда заслуг и за западной культурой. Обличение «гнилого Запада» его буржуазности и бездуховности, тлетворности его революционных, социалистических и материалистических идей сочеталось в почвенничестве с высокой оценкой «европейской культуры». Социологическая концепция почвенничества включала утопическую идею сближения западничества, славянофильства, «официальной народности» и православия. Высшей целью социального реформаторства почвенничества была программа «малых дел», призывающая к «слиянию» всего «просвещенного общества» с народом в традиционно устоявшиеся формы русского быта - общину и земство.

Идеи почвенничества четко проявились в полемике с «Современником» по вопросам революции, прогресса и искусства. Революция и обострение борьбы между классами, полагали почвенники, не являются источниками прогресса, который достигается соединением образованных классов с народом; он движим развитием культуры, искусства, народной нравственности. Достоевский писал: «Всякое общество может получить (вместить) только ту степень прогресса, до которой оно доразвилось и начало понимать». Несмотря на постоянную полемику с либералами, почвенники в определении характера прогресса сближались с ними.

Почвенники обвиняли идеологов «Современника» Н. А. Добролюбова и Н. Г. Чернышевского в незнании народной жизни, в стремлении обнаружить в русском крестьянстве готовность к революции, которой в нем, по мнению почвенников, не было, в «кабинетном» теоретизировании, в утопичности их социалистических идеалов. В области литературы они упрекали «Современник» в упрощенно-утилитаристском подходе к искусству, пренебрежении художественностью, недооценке пушкинского духа гармонии и красоты в пользу обличительного направления. Достоевский и Григорьев полагали, что наука аналитична, тогда как искусство синтетично и потому полнее угадывает потребности эпохи и дух народа. В гении Пушкина Достоевский видел « … русский идеал - всецелость, всепримиримость, всечеловечность», отражение готовности русского народа понять дух всех национальностей. Григорьев считал образ «смиренного Белкина» высшим национальным созданием Пушкина. Идеи почвенничества подверглись резкой критике в полемических статьях «Современника». После закрытия журнала «Время» почвенничество постепенно стало утрачивать черты демократизма; в полемике с «Современником», где после 1862 года уже не было Добролюбова и Чернышевского, журнал «Эпоха» все более сближался со славянофильством, особенно в выступлениях Страхова. Черты почвенничества в 60-е и 70-е годы проявлялись в художественных произведениях Н. С. Кохановской, в философских сочинениях Н. Я. Данилевского («Россия и Европа») и «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевского.

Представители почвенничества продолжили славянофильскую традицию рассмотрения судьбы России в европейской перспективе, т.е. с точки зрения ее способности продолжить историческую миссию Европы. Но наряду с этим у них формировалось отстраненное отношение к западной цивилизации, получившее отчетливое выражение в теории культурно-исторических типов Данилевского (немалую роль в ее пропаганде сыграл Страхов - один из главных идеологов почвенничества). Почвенники 1860 - 70-х гг. твердо верили в особую миссию России как носительницы новой, не вполне еще оформившейся мировой идеи. В русле идеологии почвенничества разработаны многие важные идеи, оказавшие значит, влияние на духовную жизнь России и русское национальное самосознание. В первую очередь это мысли Достоевского о бесчеловечности и всемирной отзывчивости как уникальных чертах русского национального гения, его определение русского народа как народа-богоносца, трактовка православия как духовного стержня русской самобытности и др. Интересна в этой связи своеобразная трактовка «русского социализма», который, согласно Достоевскому, по сути своей совпадает с христианским единением во имя Христово.

Подобно западничеству и славянофильству, почвенничество возникло в атмосфере острых идейных баталий, главным образом по вопросу о своеобразии исторического пути России. Первыми историографами почвенников были их современники и оппоненты, самые непримиримые из которых - Д. И. Писарев, В. А. Зайцев, М. А. Антонович, авторы журналов радикально-демократической ориентации «Русское слово» и «Современник». Для радикальных демократов и нигилистов менее всего была характерна какая-либо «имманентная» (конструктивная критика по существу) почвенничества, перед ними был «онтологический враг», весь строй мысли которого был им абсолютно чужд. Именно из радикально-демократического лагеря прозвучали исторически первые (по времени) обвинения почвенников в идеализме, оторванности от жизни, прекраснодушных мечтаниях. Свои критические стрелы они целили против «идиллического настроя» журналов «Время» и «Эпоха», в направлении которых они не видели программы практических мер, основанных на подлинной заботе о народе: «Новый журнал «Время» на интересах народности строит всю свою программу, и что же из этого выходит, какие практические следствия ведут за собою все эти благородные стремления? Ровно никаких». Публицисты того периода спешили обвинить друг друга в предательстве «утилитарно-практическому духу времени». Более других усердствовали в этом нигилисты. «Вся политика, наука и критика «Времени» составляет, очевидно, одну длинную, сладкую-пресладкую, нежную-пренежную идиллию... ». Вместе с тем, Писарев достаточно высоко оценивал личные качества идеологов почвенничества, их вклад в развитие русской культуры, о чем свидетельствует его отклик на смерть А. Григорьева статья «Прогулка по садам российской словесности», в которой он называет Григорьева «последним крупным представителем русского идеализма».

Более глубокими по существу, но не менее резкими по форме были выступления в печати М. А. Антоновича. Прежде всего, он обращает внимание на наличие якобы фундаментального противоречия во взглядах почвенников, доставшегося им, с его точки зрения, еще от «старых славянофилов». Свой патриотизм, считает Антонович, приверженность народным началам, свое неприятие Запада они обосновывают с помощью немецкой философии. Упрек был брошен всем почвенникам, но, в первую очередь, Н. Н. Страхову - поклоннику Гегеля и переводчику «Истории новой философии» Куно Фишера. Антонович замечает, что почвенники вместо того, чтобы трудиться над «Приспособлением наук к характеру русской народности, если не положительных фактических наук, которые менее всех окрашиваются национальными оттенками, то наук отвлеченных, чисто философских, в которых более чем где-либо могут отражаться национальные особенности, поступили в ученики к немцам». Кроме того, он считал все рассуждения о «почве» «бессмысленной стереотипной фразой», лишенной конкретного содержания и только «затемняющей дело». Сходным образом отзывались Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский о «странных обольщениях» авторов почвеннической концепции. Критика в адрес почвенничества со стороны революционных демократов была сосредоточена, таким образом, на его неполной терминологической и методологической определенности, недостаточном внимании к социально-экономическим ("материальным") аспектам жизни русского общества, оторванности от реальных жизненных процессов, как они виделись представителям данного лагеря.

После бурного развития различных социально-политических течений в годы царствования Александра Второго, которые Ричард Пайпс называет «золотым веком русской политической мысли», последовало некоторое затишье, связанное с правительственными контрреформами, затронувшими все сферы жизни российского общества. Почвенничество, наряду с рядом других направлений, оказалось "основательно подзабытым". Сыграл свою роль и уход из жизни А. Григорьева (в 1864-м) и Ф. М. Достоевского (в 1881-м). В восьмидесятых и девяностых годах интерес привлекают, в основном, революционно-народнические и марксистские течения, формирующееся отечественное либеральное движение и, конечно, толстовство. Первое - после длительного молчания - упоминание о почвенничестве мы встречаем в статьях Александра Блока, проявлявшего особый интерес к фигуре Аполлона Григорьева. Разработку "григорьевской" темы Блок начинает в 1902, однако первая значительная статья - "Судьба Аполлона Григорьева" - увидела свет только в 1916 г. Он единственный мост, перекинутый к нам от Грибоедова и Пушкина: шаткий, висящий над страшной пропастью интеллигентского безвременья, но единственный мост». Практически в одно время с Блоком (в 1902-1913 гг.) работал над большой книгой, освещающей главные проблемы историко-философской и религиозно-философской мысли России «через исследование Достоевского» - Т. Г. Масарик. Справедливо считая, что в характере Достоевского, по существу, было много общего с Григорьевым, Масарик посвящает несколько страниц характеристике «почвенничества» как «разновидности славянофильства», и «попытке синтеза славянофильских и западнических взглядов», которую предпринял Григорьев.

Мыслителей «серебряного века» объединяет взгляд на почвенничество как на религиозное явление, продолжение и развитие идей православной соборности. Особенно характерны в этом отношении труды В. В. Зеньковского. «Почвенники, - пишет он в своей наиболее известной работе "История русской философии", - развивали свои философские построения, исходя из религиозного мировоззрения». Именно православные корни имеет стремление «почвенников» к "оцерковлению земного порядка", их «искание "непосредственности" через восстановление органической цельности в созерцании мира и в историческом творчестве», идея воссоздания единства нации. Главным идеологом "почвенности" Зеньковский называет Ф. М. Достоевского; в то же время не остается незамеченным вклад в ее формирование и Аполлона Григорьева: «Григорьев оставался все же оригинальным в своих исканиях; его участие в выработке идеологии почвенничества, бесспорно, очень значительно». Г. В. Флоровский в своей знаменитой книге "Пути русского богословия" рассматривает почвенничество сквозь призму "основной мысли Достоевского" - "церковь как общественный идеал": «Почвенничество есть именно возврат к первоначальной цельности, идеал и задание цельной жизни. Для Достоевского, как и для других многих, то был проект еще не распознанной соборности. Во всем бытии есть некий раскол, в человеческом существовании всего больше. Человек уединяется - в этом главная тревога Достоевского. И в ней по-новому звучат все еще социалистические мотивы, - мечта открыть или создать "органическую" эпоху».

Ряд других представителей русской религиозной философии, в том числе Н. А. Бердяев и В. В. Розанов, - не выделяя почвенничество как самостоятельное направление, тем не менее, останавливались в своих работах на взглядах его отдельных представителей - Ф. Достоевского и Н. Страхова. Н. А. Бердяев в работе «Миросозерцание Достоевского» указывал на родство "органического" учения об обществе почвенников и социально-философских идей Фр. Баадера, Шеллинга, Адама Мюллера, Герреса. Он также провел разграничительную линию между почвенническими воззрениями Ф. Достоевского и славянофильством. В. Розанов в одном из своих сочинений дал комплексную оценку творчества Николая Страхова, центром которого он, в духе своей школы, считал религиозную проблему.

Тема преодоления раскола в обществе особенно остро зазвучала в работах, посвященных осмыслению духовного облика русской интеллигенции, ее роли в исторических судьбах России. В этот период была востребована та часть творческого наследия почвенников, которая касалась критики интеллигенции за ее отрыв от реальности, тяготение к заимствованным теориям в противовес "органическим" народным инстинктам. Так, Г. П. Федотов апеллирует к работам Н. Страхова, рассуждая о "беспочвенности" и "нигилизме" как доминирующих чертах русского интеллигента как "национально-культурного типа": «Беспочвенность есть отрыв: от быта, от национальной культуры, от национальной религии, от государства, от класса, от всех органически выросших социальных и духовных образований. В пределе отрыв приводит к нигилизму, уже не совместимому ни с какой идейностью. В нигилизме отрыв становится срывом.., когда идея, висящая в воздухе, уже не поддерживает падающего, уже не питает, не греет и становится видимым для всех призраком».

Почвенничество как неотъемлемая часть консервативной отечественной традиции, оказало существенное влияние на последующее развитие общественно-политических и философских идей в России: несомненна его роль в становлении теории культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского, в формировании идеологии народничества. Следы влияния почвеннических идей можно обнаружить в работах русских религиозных философов начала XX века, в концепциях евразийцев. После событий 1917 близкие к почвенничеству мотивы в русской литературе и искусстве тесно переплелись как с ностальгическими темами утраченной Родины и «уходящей Руси», так и с неугасимой надеждой на то, что дух православной России по-прежнему теплится где-то в глубинах народного бытия, вследствие чего она обязательно возродится. Теоретическое наследие почвенничества 19 века активно разрабатывается в ряде направлений современной русской мысли, тематически объединенных проблематикой национального самопознания и поисками самостоятельной модели социально-исторического развитии («философия русского пути»).

Есть основания полагать, что идеология почвенничества, пусть существенно трансформированная, - факт современной жизни российского общества. В наши дни создана общественно-политическая ассоциация «Эпоха», которая издает одноименный журнал, открыто претендующий на духовное преемство изданию братьев Достоевских. Как показывает анализ опубликованных в нем материалов, такое преемство отнюдь не является пустой декларацией. Кроме того, в Санкт-Петербурге создано и активно действует Русское философское общество имени Н. Н. Страхова, с 1994 года издается философско-исторический журнал «Русское самосознание», авторы которого предприняли интересную попытку принципиально по новому изложить историю русской мысли и, в целом русской культуры, решить проблему метафизических оснований современной политики, опираясь на опыт почвенников. Все это прямое свидетельство того, что общественная мысль современной России, не дожидаясь появления специальных исследований и целостных исторических реконструкций, посвященных анализу воззрений почвенников, пытается напрямую обратиться к их творческому наследию.

2Социально-политические воззрения Ф.М. Достоевского

Мировую и русскую политическую мысль невозможно представить без социально-политических идей Ф.М. Достоевского, без Достоевского как политического мыслителя. Творчество великого писателя-реалиста многогранно и глубоко по своему содержанию. Его с разных аспектов изучали и исследовали известные писатели, философы Н. Страхов, В.Розанов, Вл. Соловьев, К. Леонтьев, Д. Мережковский, Л. Шестов, Н. Лосский, Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Гессен, В. Зеньковский и др.

Научный интерес по исследованию социальных основ в творчестве Достоевского, а также критических оценок писателем идей социализма, революции и свободы, представляют работы Н. Онтлик, А. Смирнова, С. Адрианова, А. Штейнберга, Г. Горбачева, Л. Гроссмана др.

Однако Достоевский не изучен пока как политический мыслитель, хотя в последние десятилетия и предпринимались попытки проанализировать его сложный путь его формирования и трансформации от наивного революционного демократизма до христианской философии, христианского демократии. В той или иной степени такого рода анализ содержится в работах Г. Фридлендера, В. Кирпотина, Р. Лаута, Н. Зернова, Л. Сараскина, В. Твардовской, В. Тонких, Ю. Ярецкого.

На мой взгляд, социально-политическое воззрение Достоевского нельзя рассматривать в отрыве от его духовных основ, от его философско-религиозной, антропоцентристской концепции, поскольку оно исходит главным образом не из фактов, лежащих на поверхности социально-политических явлений, а из анализа противоречивой природы и сущности души человеческой, заключающей в себе непримиримую борьбу доброго и злого начал. В этом сила Достоевского как писателя-реалиста, который не описывает, а глубоко объясняет общество (государство, власть, законодательство), общество, находящегося в кризисном состоянии, указывая причины этого кризиса и пути выхода из него.

Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) - выдающийся русский писатель, религиозный философ и политический мыслитель - родился в семье военного врача, жившего в Москве. Благоприятная обстановка благочестивого семейства с раннего детства способствовала развитию религиозных представлений о человеческом бытии, русской истории Позднее, в годы обучения в Военно-инженерном училище в Петербурге, под влиянием своих друзей и романтической поэзии Шиллера, идей Руссо, встал на путь религиозных исканий, выражая внутренний, духовный протест против несовершенства социально-политической жизни России середины XIX в. Окончив в 1843 г. офицерские классы Военно-инженерного училища, Ф. М. Достоевский был направлен в Военно-инженерное ведомство. Прослужив там недолгое время, ушел в отставку. В 1845 г. вышла в свет его повесть "Бедные люди", принесшая ему известность.

Е годы стали важным этапом в его творчестве. Он испытывал серьезное влияние французского утопического социализма, особенно учения Фурье. Социализм, духовно воспринятый им через христианскую веру в нравственные добродетели человеческой природы, становится главным смыслом и направлением в его жизни. Находясь под влиянием В. Г Белинского и радикально настроенного кружка петрашевцев, Достоевский, "уже в 1846 году, - как позже он писал в своем "Дневнике", - был посвящен во всю правду грядущего и обновленного мира, во всю святость будущего коммунистического общества и страстно принял все это учение".

Идеи социализма в духовном искании писателя отражали "решительное отвержение учения о радикальном зле человеческой природы, укрепляли веру в "совершенство души человеческой. Но уже в то время, в период мучительных исканий Ф. М. Достоевским гуманистических духовных оснований в решении нравственных проблем, в нем выражалась и вера в разрешение проблем социально-политического бытия путем просветительства, перестройки форм общественной жизни в зависимости от совершенства сознательной деятельности человека.

Для обоснования общественно-политического идеала выдвигались антропологические аргументы фурьеристской теории страстей, наводившей на мысль изучения инстинктов и внутреннего мира человека, управляемого божественным разумом. Философско- политическая концепция Достоевского была выражена в категориях "общего блага", "естественного права", "природы человеческих, общественных отношений" и т. п. Она обличала бюрократизм, социально-политическое невежество, крепостничество. Ранний социализм Достоевского стал важным фактором в духовном искании человеческой свободы, центральной идеей его творческого исследования внутреннего бытия человека, в его отношении к социально- политическому бытию.

Достоевскому, находившемуся в сибирской ссылке после ареста в 1849 г., по делу петрашевцев, преставилась возможность войти в это своеобразное подполье человеческого сознания преступного мира, которое нельзя было объяснить, исходя из модной тогда шопенгауэровской концепции иррациональной слепой воли, управляемой миром и человеческой жизнью, изнутри раздираемой эгоизмом души человеческой, в непрерывной "войне всех против всех. И все же Достоевский находит свой способ объяснения разлада социально-политического бытия человечества.

В 50-е гг. его убеждения претерпевают изменения. Пути к человеческому счастью и свободе, по его мнению, следует искать не во внешних преобразованиях общества, а во внутреннем самосовершенствовании личности. Эти мысли он развивает в своем творчестве в 60-70-е гг., после возвращения в Петербург (1859). За длительный период идейно-политической изоляции Достоевский не утратил интереса к тайнам человека, социально-политического бытия, диалектике идеи о живой жизни.

70-е гг. были самыми плодотворными в творчестве великого писателя. После реформы 1861 г. Россия встала на путь развития буржуазных отношений при сохранении порядков старого политического строя с многочисленными пережитками крепостничества. Как и Европа, Россия вступала в эпоху, когда человечество, по определению Достоевского, переросло исторические рамки старой цивилизации, "закрывшей путь к богатству и культуре для девяти десятых человечества". Это было время становления буржуазно-либеральной идеологии, неприемлемой для Достоевского, принесения личности в жертву капитала, денег и уничтожения всякой свободы людей.

Чтобы перестроить общество на новых, более гуманных основаниях и не допустить полного распространения западноевропейских порядков, несущих социальную вражду, кризисы, физическое и моральное обнищание, революции, войны, он призывает русскую интеллигенцию обратиться к народному началу русской нации. "Наша новая Русь поняла, - пишет Достоевский в своем "Дневнике", - что один есть цемент, одна связь, одна почва, на которой все сойдется и примирится - это высокое духовное примирение, начало которому лежит в образовании". Поэтому главной альтернативой западному либерализму, консерватизму (протестантству, католицизму), атеистическому, революционному социализму может противостоять, по мысли Достоевского, идея "почвенничества", идея "социализма народа русского" и русская идея.

"Почвенничество" - любимая идея Достоевского: об известной нерасторжимой связи человека "с матерью землей", почвой, на основе общинного землевладения. Это мечта об общечеловеческом братстве, о возможности на земле мировой гармонии, которая придет на смену раздирающим общество противоречиям; наконец, вера в наступление нового "золотого века", который он понимал как "перерождение человеческого общества в совершеннейшее", определяющее конечную историческую задачу.

Пропаганде идей почвенничества способствовали созданные братьями Достоевскими журналы "Время" (1861) и "Эпоха" (1864), главная задача которых заключалась в том, чтобы "идти вглубь народного духа" и добиться осознания народом "высокой степени самобытной национальности, взращенной на почве русской", имеющей свою отличную форму от западной, но не замкнутой в себе.

Большое внимание Достоевский уделял вопросам отношения собственности и государства и складывающемуся на этой основе политическому устройству. Корень благоприятного, гармоничного развития этих отношений он видел в общинном землевладении и наделении непосредственного производителя землей.

Вера в развитие русской общины роднила Достоевского с идеалами народничества, которые связывали социально-политическую организацию общества с характером землевладения. Исходя из подобных взглядов, он писал: "...земля - все... Весь порядок в каждой стране - политический, гражданский - всегда связан с почвой и с характером землевладения в стране... кто в стране владеет землей, те и хозяева той страны, во всех отношениях... В каком характере сложилось землевладение, в таком характере сложилось и все остальное... и свобода, и жизнь, и честь, и семья, и церковь... весь характер нации".

Однако развитию буржуазных отношений в России, по мнению Достоевского, нет места ни в настоящем, ни будущем. Социально-экономическая и духовная самобытность жизни русского народа не совместима с "отрицательными", "разрушительными" явлениями капитализма. Буржуазия уже сказала "свое слово": она "сделала все для того, чтобы погубить нравственность народа фабричным развратом, тупя ум перед подлой машиной, которой молится буржуа". Поэтому "новое слово", полагал Достоевский, за народом. Он был уверен, что время буржуазии кончится как в России, так и на Западе, и идеалы общинного владения землей, союза человека и земли, природы и человека восторжествуют во всем мире. "Кончится буржуазия, - писал он, - и настанет Обновленное Человечество. Оно поделит землю по общинам и начнет жить в Саду. В Саду обновится и Садом исправится. Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землей - и достигните целей".

Среди главных болезненных явлений русского общества 70-х гг. Достоевский, как в свое время и Пушкин, считал оторванность русской интеллигенции от общества и от духа народного. Интеллигенция не чувствовала себя органической частью народа даже тогда, когда она оформилась в народническое движение и верила в народ. Она всегда возвышалась над народом, считая его нищей, безграмотной, косной массой, не имеющей ни лица, ни идеи. Единственный выход русские интеллигенты видели в приобщении народа к грамоте и европейскому устройству жизни.

Критикуя столь различные взгляды на проблему "интеллигенция и народ", которой посвящено все русское мышление второй половины XIX в., Достоевский ключ к решению этой проблемы находит у гения Пушкина. И если уж говорить о почвеннических идеалах Достоевского, то они во многом исходят от великого поэта. Пушкин первый, по его мнению, отметил "главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвышающегося над народом". Именно Пушкин "нашел свои идеалы в родной земле", в русском народе и, несмотря на все его пороки, сумел различить великую суть его духа. Он первый дал художественные типы красоты, вышедшие прямо из духа русского, показал высокое чувство собственного достоинства народа, засвидетельствовал всечеловечность, всеобъемлемость русского духа и тем как бы провозвестил и "о будущем предназначении гения России во всем человечестве". Пушкин первый объявил, что русский человек не раб и никогда им не был, несмотря на многовековое рабство. Было рабство, но не было рабов.

Развивая эту мысль Пушкина, Достоевский раскрывает политические потенции народа в организации своей политической жизни вопреки противоположным взглядам своих оппонентов. "Русский народ, - писал он, -неоднократно заявлял свою самостоятельность, заявлял своими судорожными усилиями... должно обратить внимание на то, с каким упорством народ отстаивал целые века свое общественное устройство и все-таки отстоял. Что же это за явление, как не доказательство того, что народ наш способен к политической жизни?.

Согласно почвенническому воззрению Достоевского, народ не объект, не приложение сил отдельных "сильных личностей", гениев, а является сам деятельным субъектом, органической силой. Одаренный умом и высокой нравственностью, он сумел сохранить "красоту своего образа". Чтобы понять это, необходимо "уметь отвлекать красоту его от наносного варварства". В связи с этим он подчеркивал важность понимания народа не только с теоретической, но и с практической точки зрения, то есть каким он есть на самом деле. Это даст возможность ответить на вопрос: "Народу ли за нами или нам за народом?". Сам Достоевский однозначно решал этот вопрос в пользу народа. "Мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться перед правдой народной и признать ее за правду... мы должны склониться как блудные сыны, двести лет не бывшие дома, но воротившиеся, однако же, все-таки русскими, в чем, впрочем, великая наша заслуга...".

Достоевский видел силу народа в его правде, в духовных ценностях, в чистоте идеалов христианской справедливости и братстве, которые он сохранил даже в условиях угнетения и рабства, и считал, что спасение русского общества может прийти только "снизу", от самого народа, и соединение народа и интеллигенции лишь приблизит его. В этих почвеннических мыслях Достоевского известный исследователь его творчества Г. Фридлендер небезосновательно усмотрел проявление стихийных демократических основ мировоззрения русского писателя.

Сближение образованной части русского общества с народом Достоевский понимал не в толстовском смысле "опрощения", то есть отказа от благ цивилизации и полного слияния с крестьянской средой. Полемизируя с Толстым, Достоевский писал: "Не можем же мы совсем перед ним уничтожиться, и даже перед какой бы то ни было его правдой, наше пусть останется при нас... старание "опроститься" лишь одно только переряживание, невежливое даже к народу и вас унижающее. Вы слишком "сложны", чтобы опроститься, да и образование ваше не позволит вам стать мужиком, лучше мужика вознесите до вашей "осложненности".

Идея почвенничества Достоевского органично сочеталась с идеей "социализма народа русского". Его взгляд на социализм, как и на многие другие идеи, был неоднозначен. Он глубоко чувствовал диалектические противоречия и зигзаги в движении идеи. Это хорошо заметил В. Зеньковский, подчеркивая антиномизм Достоевского, который глубоко коренился в его религиозном сознании, то есть наряду с "его положительными построениями имеют рядом с собой острые и решительные отрицания, но такова уже сила и высота мысли его.

Социализм Достоевского, несмотря на всю его противоречивость, - христианский, основанный на отрицании собственности, экономического неравенства, всякого партикуляризма. Главные составляющие русского социализма: православие - всесветское объединение во Христе и "вытекающее из него правильное государственное и социальное единение" -соборность - воссоединение людей силой братства и братского стремления, а не мечом, ответственность всех за всех; союз народа с царем, а не революционное его свержение и замена на царя-представителя; свобода личности и ее свободы, личного самосовершенствования и достоинства, подчинение свободы воли нравственным законам, то, что определяет главный смысл русской идеи, целостность нации.

Через все произведения Достоевского проходит идея всеохватывающего единства западного и русского духа, идея о том, что "у нас русских, две родины - Европа и наша Русь". Именно духовность, не имеющая границ национальной государственности, и есть общезначимая человеческая сущность, но как основа этно-социально-государственного образования находит свое выражение в русской идее, идее братства людей, народов, которая, по его выражению, "может быть синтезом всех тех идей, какие развивает Европа". В то же время каждый народ имеет свою особую историческую миссию, которая сокрыта в глубинах народного духа.

В "Дневнике писателя", в Записке "Утопическое понимание истории", Достоевский раскрывает свои мысли о политическом и духовном отношении России к Европе, составляющие главное содержание его понимания русской идеи. Эти мысли во многом и для того периода носили утопический характер, но по глубине своего содержания они раскрывали самые существенные черты русского характера, его самобытность и открытость для отношений с другими народами, способность сыграть роль посредника во всеобщем примирении и окончательном единении человечества.

Еще с древних времен, писал он, "Россия, хотя и медленно, слагалась политически и, благодаря православию, она сумела выработать себе единство и закрепить свои окраины". Православная вера, по Достоевскому, - "единственная хранительница драгоценной Христовой истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех вероисповеданиях других народов". Охраняя долгий период себя от влияний Запада, православие "сохранило себя и Россию от погибели.

Достоевский дает высокую оценку Петровским реформам, характеризуя их не иначе, как подвигом Петра. Это принципиально отличало его отношение к Петру I от многих консервативных негативных оценок, например, Карамзина, славянофилов. Именно с Петровских реформ произошло, по его мнению, "расширение прежней же нашей идеи, русской московской идеи". "Мы, - писал он, - сознавали тем самым всемирное назначение наше, личность и роль нашу в человеке".

Достоевский выделял несколько признаков развития и расширения русской идеи в ее отношении к Европе, к человечеству: во-первых, любовь и братство к другим народам, связанным полуторавековым общением с нами; во-вторых, потребность всеслужения человечеству, в ущерб иногда своим собственным интересам; в-третьих, примирение с их цивилизациями, познание и изменение их идеалов, хотя бы они и не совпадали с русскими; в-четвертых, в каждом нажитом опыте изучения европейской цивилизации, в каждой европейской личности открывать и находить заключающуюся в ней истину, даже, несмотря на некоторое несогласие; в-пятых, потребность быть, прежде всего, справедливыми и искать лишь истину. Такой могла быть, по замыслу Достоевского, роль и значение России и русского православия в деятельном всеслужении человечеству в приближении ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода, братскому согласию всех племен по Христову евангельскому закону.

В своей речи на заседании Общества любителей русской словесности 8 июля 1880 г. он говорил: "Если захотите вникнуть в нашу историю после петровской реформы, вы найдете следы и указание мысли этого мечтания моего: "Наш удел и есть всемирность и не мечом приобретенная, а силой братства... это мы видим в характере общения нашего с европейскими племенами, даже в государственной политике нашей. Ибо что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?".

Большие симпатии Достоевский испытывал и проявлял к славянским народам, борющимся за свое национальное освобождение от "турецкого господства. Он с уверенностью говорил о скором политическом разрешении восточного вопроса.

В заключение можно с уверенностью отметить следующее. В лице Достоевского мы, безусловно, находим провозвестника и защитника свободы, свободы личности, который был всегда на службе "девяти десятых русских" с верой, что все они "будут когда-нибудь образованы, очеловечены и счастливы". Как политический мыслитель, он понимал главное назначение политики - служить интересам народа и человечества. Достоевский признавал только такую политику, которая имеет прочные нравственные основы, независимо, к какому социальному, политическому течению, направлению она принадлежит. Великий писатель-реалист был уверен, что "все бесчестное неестественное в политике против нас и других, все противное истинным интересам нации рано или поздно уничтожится само собой". Естественными составляющими политики должны быть честь, великодушие, справедливость, даже если это идет в ущерб ее интересам, интересам нации. Такова, по его мнению, "высшая политика для великой нации", такова высшая государственная цель.

Обладая глубокими и разнообразными знаниями, гениальным талантом, Достоевский, как никто другой проник в тайны человеческого духа, в его природу добра и зла. Великое учение о человеке имело определяющее значение в духовной жизни многих поколений, идущих по пути добра, противостоящего злу.

3Основные положения философии Н.Я. Данилевского

Задачу осмысления положения России в Европе с точки зрения собственных национальных интересов выдвинул в своем творчестве видный теоретик русского консерватизма Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885). Его перу принадлежит фундаментальный труд «Россия и Европа» (1871), в котором изложена оригинальная теория культурно-исторических типов, явившаяся отправным пунктом цивилизационного понимания исторического процесса.

Н.Я. Данилевский утверждал, что европоцентристские теории о существовании лишь одной цивилизации - европейской - неверны и что наряду с европейской (германо-романской) есть и другие цивилизации. Данилевский вводит понятие возраста: общества, народа, культуры, цивилизации как культурно-исторического типа (детство, юность, зрелость, старость, дряхлость).

Под культурно-историческим типом он понимал «самостоятельные и своеобразные планы религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного, - одним словом, исторического развития».

Данилевский углубленно исследовал общие закономерности жизненного цикла культур. Длительность цикла составляет 15000 лет, и делится он на четыре периода. Первый - этнографический - занимает 1000 лет. Второй период - создание государства - занимает около четырехсот лет. Государство призвано помогать самобытному творчеству и пресекать возможные отклонения от исторически предназначенного пути. Когда государственность окрепла, культура вступает в творческий, цивилизационный период. Он длится 100-150 лет. За это время накопленная в течение веков "культуролодная" энергия обнаруживает себя в мощном творческом порыве, выливаясь в стройные формы религиозных и философских систем, архитектуры, скульптуры, политических учреждений, нравственности, хозяйственно-культурных укладов. В творчестве культура быстро истощает свои силы и приходит к естественному концу, погибая либо от "апатии отчаяния", либо от "апатии самодовольства", когда культура как бы окостеневает, умирает заживо, превращаясь в жесткую, лишенную душевного огня форму. Первое произошло, по мнению Данилевского, с древними эллинами, второе - с китайцами и египтянами.

Культурно-исторические типы, или «самобытные цивилизации», считает Данилевский, не нужно искать, они общеизвестны, просто им ранее не придавалось первостепенного значения. Таковыми, в хронологическом порядке, он называет следующие цивилизации:

) египетскую;

) китайскую;

) ассирийско-вавилоно-финикийскую, или древнесемитическую;

) индийскую;

) иранскую;

) еврейскую;

) греческую;

) римскую;

) новосемитическую, или аравийскую;

) германо-романскую, или европейскую.

Ряд цивилизаций он называет подготовительными, имевшими своей задачей выработать те условия, при которых вообще становится возможной жизнь в организованном обществе (китайская, египетская, вавилонская, индийская и иранская). Другое дело - греческая и европейская цивилизации, развившиеся гораздо полнее других. Такую же судьбу Данилевский предсказывает новой, славянской цивилизации, в том числе России, которой он отдает будущее, в том случае если она реализует все заложенные в ней задатки.

Данилевский анализирует основания различных цивилизаций: религиозное, культурное, политическое и экономическое. Наиболее полное развитие, с его точки зрения, наблюдается в европейской цивилизации, особенно это касается второго основания (наука и искусство) и четвертого (экономическое). А вот сторона религиозная в ней развита однобоко, неверно, ввиду искажения христианской истины и насильственного характера утверждения религиозности. Православно-славянской, четырехосновной цивилизации суждено, по мнению Данилевского, или образовать один из самобытных культурно-исторических типов, или стать этнографическим материалом для других культур-цивилизаций, прежде всего для германо-романской цивилизации.

Все цивилизации вносят свой вклад в сокровищницу мировой истории, и ни одна цивилизация не может гордиться тем, что представляет высшую точку развития в сравнении с ее предшественницами во всех сторонах развития, делает общий вывод Данилевский.

Н.Я. Данилевский видит человеческую историю как множественность непохожих культур, раскрывающих все сущностные силы человека. Рассматривая проблему России и Запада, Данилевский исходит из того, что Россия и Европа принадлежат к разным типам культур, не только несовместимых, но и враждебных друг другу. Причем в Европе эта враждебность носит осознанный характер, а в России она не осознается. На основе большого исторического материала взаимоотношений России и Европы в XVIII - XIX вв. Данилевский показывает, что при всех попытках сближения интересов России и Европы, ее государственные интересы постоянно ущемлялись. Отсюда его вывод о необходимости для России выйти из европейской политической системы, т. е. руководствоваться только своими государственными интересами.

Ещё одной областью размышлений Данилевского являются контакты между народами. Он первым попытался как-то систематизировать и определить ценность разного рода культурных связей.

Заслуга Данилевского в том, что он пытался связать результаты культурных контактов с уровнем зрелости взаимодействующих культур.

Оценивая результаты культурных взаимодействий на стадии зрелости, Данилевский выделяет три возможных случая.

Первый - "прополка", или колонизация, состоит в изгнании культуры с занимаемой ею территории. Например, индейские племена Северной Америки были вытеснены европейцами с их родных земель и загнаны в резервации, где индейская культура увяла и разложилась. Подобным образом поступает садовник, выпалывая с грядок сорняки.

Второй тип взаимодействия - "прививка" означает, что зрелые "плоды", культуры - учреждения, формы быта и искусства переносятся на почву другой, менее зрелой культуры.

Третий тип - "защита" культурной среды. Даже при доброжелательной и бескорыстной позиции культуры-донора культуре-реципиенту может быть нанесен ущерб.

Данилевского считают эпигоном славянофильства, которое в то время уже вступило в период упадка. Он был одним из наиболее типичных представителей панславизма.

Заключение

Почвенничество - особый тип сознания и идеологическое направление, возникающее как ответ на противоречия так называемой догоняющей модернизации и проявляющее себя в политической и религиозной мысли, философии, литературе и других сферах духовной жизни.

Появление почвенничества как идеологии вызвано специфическими условиями массированного заимствования зарубежного образа жизни, когда некоторые наиболее продвинувшиеся по пути модернизации социальные слои адаптируются к «чужим» культурам и перестают жить одной жизнью с собственным народом. Часть интеллектуалов, переживающая взаимное отчуждение «образованного общества» и народные массы как трагедию, выдвигает в противовес этому идею восстановления духовной связи с основным массивом национального бытия, концептуально оформляемую в философской метафоре «почва» («народная почва»).

Почвенничество стремится выработать такую формулу развития, которая исключила бы болезненные разрывы социальной ткани, сблизила ритмы развития различных сегментов общества и в конечном счете позволила найти диалектическое равновесие между традицией и обновлением.

Генетически почвенничество тесно связано со славянофильством, к которому его представители относились с несомненным сочувствием. Однако почвенничество признавало относительную, частичную правду и за западничеством, усматривая ее прежде всего в характерной для последнего ориентации на свободное развитие личности как основного источника творческого обновления жизни.

Разделяя со славянофилами убеждение о необходимости сохранения и развития самобытных русских начал, почвенники, однако, не склонны были связывать их исключительно с крестьянским традиционализмом. В отличие от славянофилов они ориентировались не только на идеализированную старину, но и на современность, не только на герметически замкнутую гармонию аграрного «мира», но и на «чисто великорусскую промышленную сторону России», на те социальные слои, которые сочетали крепкий национальный дух с предприимчивостью и экономическим динамизмом (купечество).

Отстаивая русскую национальную самобытность, идеологи почвенничества резко выступали против «европейничанья», которое Страхов (вслед за Н.Я. Данилевским) определял как опасную болезнь русской жизни. Немало сил представители почвенничества отдали критике современной им Европы, «потерявшей Христа» и погрузившейся в бездну всеуравнивавшего бесцветного мещанства. Внешнее материальное благополучие европейских народов, считали почвенники, скрывало угасание некогда присущего им духа творчества. Вместе с тем для почвенников характерно острое чувство родства с европейской культурой, искренняя боль оттого, что Запад не хочет понять Россию и относится к ней с застарелой враждебностью.

Представители почвенничества продолжили славянофильскую традицию рассмотрения судьбы России в европейской перспективе, т.е. с точки зрения ее способности продолжить историческую миссию Европы. Но наряду с этим у них формировалось отстраненное отношение к западной цивилизации, получившее отчетливое выражение в теории культурно-исторических типов Данилевского (немалую роль в ее пропаганде сыграл Страхов - один из главных идеологов почвенничества).

Список использованной литературы

1.Философия: Учебник для вузов/ Под ред. проф. В.Н. Лавриненко, проф. В.П. Ратникова. 1-3 изд. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 1998-2004

2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / Ф. М Достоевский. Л.: Наука, 1972-1990.

Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 12 т. / Ф. М. Достоевский. -М.: Правда, 1982.

Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 10 т. / Ф. М. Достоевский. -М.: Гослитиздат, 1956-1958.

Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 7 т. / Ф. М. Достоевский. -М.: Лексика, 1994.2. Монографии

Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. / М.М. Бахтин. 4-е изд. -М.: Сов. Россия, 1979. - 320 с.

Белинский В.Г. Петербургский сборник, изданный Н.А. Некрасовым // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. T. IX. / В.Г. Белинский. М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1955.-268 с.

Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1846 г. // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. T. IX. / В.Г. Белинский. М.: Изд-во Акад. Наук СССР,1955.-392 с.

Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 г. // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. T. X. / В.Г. Белинский. М.: Изд-во Акад. Наук СССР,1956.-345 с.

Белов C.B. Ф.М. Достоевский / C.B. Белов.-М: Просвещение, 1990.-207 с.

Белов C.B. Жена писателя: Последняя любовь Достоевского. / C.B. Белов. М.: Сов. Россия, 1986. - 206 с.

Белов C.B. Петербург Достоевского. / C.B. Белов- СПб.: Алетейя, 2002.-372 с.

Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи: Концепция человека. / В.Н. Белопольский. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1987.-206 с.

Бельчиков Н.Ф. Достоевский в процессе петрашевцев. / Н.Ф. Бельчиков. М.: Наука, 1971. - 296 с.

Бердяев H.A. Миросозерцание Достоевского // Бердяев H.A. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / H.A. Бердяев. -М.: Искусство, 1994. С. 7-150.

Бердяев H.A. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев H.A. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / H.A. Бердяев. С. 151-175.

Бердяев H.A. Ставрогин // Бердяев H.A. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / H.A. Бердяев. С. 176-186.

Бурсов Б.И. Личность Достоевского: Роман-исследование. / Б.И. Бурсов. Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1979. - 680 с.

Бэлнеп Р. Генезис романа «Братья Карамазовы»: Эстетические, идеологические и психологические аспекты создания текста. / Р. Бэлнеп. -СПб.: Академический проект, 2003.-264 с. (репринт, изд.).

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

В России направление народничество выросло из учения А.И. Герцена о «русском», т.е. крестьянском социализме. Капитализм народниками осуждался и оценивался как реакционное, попятное движение в социально - экономическом и культурном отношениях.

Основными выразителями этого мировоззрения были М.К. Михайловский, П.Л. Лавров, П.А. Ткачев, М.А. Бакунин.

Так же как и Герцен, на «русский социализм» и революционное преобразование общества ориентировался Н.Г. Чернышевский (1828-1889). Он выражал интересы угнетенного крестьянства и рассматривал народные массы как главную движущую силу истории и являясь оптимистом он верил в прогресс человечества. Свою философскую концепцию Чернышевский сознательно ставил на службу революционной демократии. В области философии он стоял на позиции материализма, полагая, что природа существует вне сознания, подчеркивал неуничтожимость материи.

Идеи Чернышевского были им сформированы и положены в основу идеологического течения, как народничество. Чернышевского считают родоначальником этого течения. Народничество пропагандировало и отстаивало «российский» (некапиталистический) путь развития к социализму. Экономической и нравственно духовной основой русского, или крестьянского, социализма признавалась сельская община. Основной чертой идеологии народничества было желание прийти к социализму, минуя капитализм .

Продолжателями славянофильства в 60-70 гг. Х1Х века явились почвенники. Главная идея их философских исканий - «национальная почва» как основа развития России. Всех почвенников объединял религиозный характер их мировоззрения. Собственно «национальной почвой» для них явились идеалы и ценности православия. Основные представители этого направления - А.А.Григорьев, Н.Н.Страхов, Ф.Н.Достоевский.

Наиболее глубоким мыслителем и главным выразителем идей почвенников был Ф.М. Достоевский (1821-1881), хотя он и не является философом и не создавал чисто философских произведений его философия - это философия переживаний поступков, мыслей созданных им литературных героев. Причём произведения его настолько философичны, что часто не вписываются в рамки литературно - художественного жанра.

Одна из главных проблем, которая пугает Достоевского, - можно ли оправдать мир и действие людей даже во имя светлого будущего, если оно будет построено на слезинке хотя бы одного ребенка. Его ответ тут однозначен - ни какая высокая цель, не может оправдать насилие и страдание невинного ребенка. Таким образом, примирить Бога и Мир, им созданный оказалось Достоевскому не под силу. Высшее национальное предназначение России Достоевский увидел в христианском примирении народов.