Коллекционер произведение. «Коллекционер». Книга, вызывающая ужас Джон Фаулз

Название: Коллекционер
Писатель: Джон Фаулз
Год: 1963
Издательство: Эксмо
Возрастное ограничение: 16+
Объем: 340 стр.
Жанры: Триллеры, Зарубежные детективы

О книге «Коллекционер» Джон Фаулз

Где проходит тонкая грань между психически больным человеком и опасным преступником? Как понять виновен ли человек сам в своих грехах или есть вина и общества, родителей, которые взрастили из него монстра? Если человека постоянно унижают или не обращают на него никакого внимания, какие метаморфозы будут происходить в его характере? С этими и другими актуальными вопросами предлагает разобраться в книге «Коллекционер» известный английский писатель, Джон Фаулз.

Основные события романа «Коллекционер» разворачиваются недалеко от Лондона, вокруг одного молодого человека по имени Фредерик Клегг. В прошлом обычный канцелярский служащий, главный герой выигрывает огромную сумму денег и покупает домик в сельской глуши. От своего лица Фредерик рассказывает историю нам своей не взаимной любви. Но проживая вместе с главным героем его странную жизнь, читатель понимает что-то здесь не то. Слишком много тьмы в душе у главного героя…

Вместе с крупным выигрышем на скачках, главный герой произведения «Коллекционер», Фредерик решает, что теперь может получить взять от жизни всё, о чём мечтает. А мечтает он о студентке художественного училища, Миранде. Она молода, красива и идеальна с его точки зрения. Она достойна пополнить его коллекцию. Правда, ранее он коллекционировал бабочек. Но разве такая находка не прекраснее всех его бездушных насекомых? На этот раз в сачке коллекционера оказалась очень крупный мотылёк. Хотя до души этой девушки молодому человеку тоже, как оказалось, нет никакого дела. Ведь любовь в его понимании — это желание обладать, а не жертвовать собой ради блага любимой.

Джон Фаулз в своей книге «Коллекционер» мастерски играет на чувствах читателей. Сперва начинаешь жалеть главного героя. Он вроде, как и жертва обстоятельств: воспитание и окружение против него. Он понимает свою ограниченность и примитивность, осознаёт, что Миранда стоит выше его на всех ступенях развития. И девушка к тому же это ему и постоянно втолковывает. Однако на протяжении исповеди главного героя, мы видим, как человек, одержимый определённой идеей, превращается в больного человека, настоящего маньяка. Он не может любить по-настоящему, потому что внутри сам пуст. В его душе тёмное одержало победу над светом. История, рассказанная Джоном Фаулзом — это ужасы сегодняшнего дня. Не сказка, а жестокая реальность. Ведь тысячи таких жестоких коллекционеров скрываются в нашем мире. До поры до времени они тихи, но возможно, именно сейчас они уже ищут новую жертву…

На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Джон Фаулз «Коллекционер» бесплатно в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.

Джон Фаулз

КОЛЛЕКЦИОНЕР

Когда она приезжала из частной школы домой на каникулы, я мог видеть ее чуть не каждый день: дом их стоял через дорогу, прямо против того крыла Ратуши, где я работал. Она то и дело мчалась куда-то, одна или вместе с сестренкой, а то и с какими-нибудь молодыми людьми. Вот это мне было вовсе не по вкусу. Иногда выдавалась минутка, я отрывался от своих гроссбухов и папок, подходил к окну и смотрел туда, на их дом, поверх матовых стекол, ну, бывало, и увижу ее. А вечером занесу это в дневник наблюдений. Сперва обозначал ее индексом «Х», а после, когда узнал, как ее звать, «M». Несколько раз встречал на улице, а как-то стоял прямо за ней в очереди в библиотеке на Кроссфилд-стрит. Она и не обернулась ни разу, а я долго смотрел на ее затылок, на волосы, заплетенные в длинную косу, очень светлые, шелковистые, словно кокон тутового шелкопряда. И собраны в одну косу, длинную, до пояса. То она ее на грудь перекидывала, то снова на спину. А то вокруг головы укладывала. И пока она не стала гостьей здесь, в моем доме, мне только раз посчастливилось увидеть эти волосы свободно рассыпавшимися по плечам. У меня прямо горло перехватило, так это было красиво. Ну точно русалка.

А в другой раз, в субботу, я поехал в Музей естественной истории, в Лондон, и мы возвращались в одном вагоне. Она сидела на третьей от меня скамейке, ко мне боком, и читала, а я целых полчаса на нее смотрел. Смотреть на нее было для меня ну все равно как за бабочкой охотиться, как редкий экземпляр ловить. Крадешься осторожненько, душа в пятки ушла, как говорится… Будто перламутровку ловишь. Я хочу сказать, я о ней думал всегда такими словами, как «неуловимая», «ускользающая», «редкостная»… В ней была какая-то утонченность, не то что в других, даже очень хорошеньких. Она была - для знатока. Для тех, кто понимает.

В тот год, когда она еще в школу уезжала, я не знал, кто она и что. Только фамилию отца - доктор Грей, да еще как-то слышал, говорили на встрече секции жесткокрылых, что вроде мать у нее попивает. И правда, раз встретил ее мамашу в магазине, слышал, как она с продавцом разговаривает - голосок жеманный, фу-ты ну-ты, тон барский, и видно сразу, из тех, кто не дурак выпить: штукатурка с лица чуть не валится и всякое такое.

Ну а потом в нашей городской газете напечатали, что она получила стипендию в Лондонском художественном училище и какая она умная и способная. И я узнал ее имя, красивое, как она сама, - Миранда. И узнал, что изучает искусство. После этой статьи все сразу пошло по-другому. Вроде мы как-то сблизились, хотя, конечно, не знали друг друга в том смысле, как это обычно бывает.

Не могу объяснить, отчего да почему… только как я ее впервые увидел, сразу понял: она - единственная. Конечно, я не окончательно свихнулся, понимал, что это всего лишь мечта, сновидение, и так оно и осталось бы, если бы не эти деньги. Я прямо грезил средь бела дня, придумывал всякие истории, вроде я ее встречаю, совершаю подвиги, она восхищается, мы женимся и всякое такое. Ничего дурного и в голове не держал. Потом только. Но это я еще объясню.

В грезах этих она рисовала картины, а я занимался своей коллекцией. Представлял себе, как она меня любит, как ей коллекция моя нравится, как она рисует и раскрашивает свои картины. Как мы с ней вместе работаем в красивом современном доме, в большущей комнате с таким огромным окном из цельного стекла, и вроде собрания секции жесткокрылых в этой комнате проходят. И я не молчу, как обычно, чтоб ненароком не сморозить чего, и мы с ней - хозяин и хозяйка, и все к нам с уважением. И она такая красивая - светлые волосы, серые глаза, - что от зависти все мужики зеленеют, прямо на глазах.

Ну конечно, эти все приятные мечты таяли, когда я видел ее с одним парнем, самоуверенным, наглым, из тех, кто позаканчивал частные школы и теперь раскатывают в спортивных автомобилях. Я раз на тотализаторе встретил его, он стоял у соседнего окошечка. Я вносил, а он получал. И говорит, дайте-ка мне полусотенными. А вся шутка в том и заключалась, что выигрыш у него был всего-то десять фунтов. Все они так. Ну, я видел иногда, как она в его машину садится, встречал их вместе или видел, как они в этой машине по городу катаются. Ну, тогда я очень бывал резок со всеми на работе и не вписывал «Х» в дневник энтомологических наблюдений. (Это все до того, как она в Лондон уехала. Тогда уж она его бросила.) В такие дни я позволял себе дурные мысли. Тут уж она рыдала и валялась у меня в ногах. Один раз даже я представил себе, как бью ее по щекам: как-то видел в одной пьесе по телеку, парень дал пощечину своей подружке. Может, тогда-то все и началось.

* * *

Мой отец погиб в автокатастрофе. Мне было два года. Случилось это в 1937-м. Он был пьян вдребезину. Но тетушка Энни утверждала, что запил он из-за матери. Я так и не узнал, что там было на самом деле, только вскоре после смерти отца мать уехала, оставила меня тетке, ей-то самой лишь бы жить полегче да повеселей. Мейбл, моя двоюродная сестрица, как-то раз сообщила мне в пылу ссоры (мы совсем еще были детишками), что мать моя - уличная и сбежала с иностранцем. У меня хватило глупости прямо отправиться к тетушке и задать ей этот вопрос. Ну, конечно, если уж она когда хотела от меня что утаить, это ей прекрасно удавалось. Теперь-то мне безразлично, и если даже мать жива, у меня видеть ее нет охоты. Даже из любопытства. А тетушка Энни всегда повторяет, мол, еще легко отделались. Думаю, она права.

Ну вот, значит, я рос у тетушки Энни и дядюшки Дика, вместе с их дочкой Мейбл. Тетушка - старшая сестра моего отца.

Дядя Дик умер, когда мне было пятнадцать лет, в 1950-м. Мы отправились на водохранилище рыбу ловить и, как всегда, разделились: я взял сачок и еще что там было нужно и ушел. А когда проголодался, вернулся к тому месту, где его оставил, там уже собралась целая толпа. Я подумал, ого, дядюшка, похоже, какую-то громадину на крючок подцепил. А оказалось - с ним случился удар. Его отвезли домой, только он уже не мог говорить и никого больше не узнавал.

Те дни, что мы провели с ним вместе - не так уж все время вместе, я ведь уходил бабочек ловить, а он сидел со своими удочками на берегу, но только ели мы всегда вместе и поездки к водохранилищу и домой тоже, - вот те дни с ним, пожалуй, самые счастливые в моей жизни (кроме, конечно, тех, о которых я потом расскажу). Тетушка и Мейбл насмехались надо мной из-за бабочек, во всяком случае, когда я был мальчишкой. А дядюшка - он всегда за меня стоял. И всегда восхищался, как я их умею накалывать, говорил, прекрасная аранжировка и всякое такое. И еще со мной радовался, когда удавалось вывести новый экземпляр имаго. Всегда сидел и смотрел, как из кокона выбирается бабочка, расправляет и сушит крылышки, как осторожно их пробует. Для банок с гусеницами он мне выделил местечко в своей кладовке, а когда на конкурсе «Мир твоих увлечений» я получил приз за коллекцию фритилларий, он мне подарил деньги, целую кучу - фунт стерлингов, только не велел тетке говорить. Да что там, он мне был как отец. Когда мне мои деньги вручали, чек этот, я его в пальцах зажал, а сам первым делом о дядюшке подумал, после Миранды, конечно. Я бы ему самые лучшие удочки купил… и снасть всякую… и все, чего бы он только ни захотел. Ну, это уж было невозможно.

* * *

На скачках я стал играть, как только мне стукнуло двадцать один. Каждую неделю ставил пять шиллингов. Старина Том и Крачли из нашего отдела и еще несколько девчонок скидывались и играли по крупной и вечно приставали, чтоб я к ним присоединился. Только я всегда отказывался, мол, я сам по себе, волк-одиночка. Да мне ни Том, ни Крачли никогда не были особенно по душе. Старина Том какой-то противный, скользкий, вечно распространяется про наш Городской совет, а сам лижет главного бухгалтера во все места. А Крачли - грязный тип, садист, никогда не упустит случая высмеять меня за бабочек, особенно при девчонках: «Что-то Фред усталым выглядит после воскресенья, видно, провел бурную ночку с какой-нибудь бабочкой…» Или: «Что это за нимфа была с тобой вчера? Может - нимфа Лида из Виргинии?» И старина Том ухмыльнется, а Джейн, подружка Крачли (она из отдела канализации, но вечно торчит у нас, в налоговом) - хихикнет. Вот уж кто на Миранду не похож. Ну небо и земля. Терпеть не могу вульгарных женщин, особенно молоденьких. Так что, повторяю, играл я всегда один.

Чек был на 73 091 фунт и еще сколько-то шиллингов и пенсов. Я позвонил мистеру Уильямсу, как только эти люди с тотализатора подтвердили, что все в порядке. Ну и обозлился же он, что я так вот сразу увольняюсь, хоть и сказал, что очень даже за меня рад и что - он, мол, уверен - все за меня рады. Я-то знал, что это все вранье. Он даже предложил мне вложить эти деньги в пятипроцентные облигации Городского совета. О Господи. У нас в Ратуше некоторые совсем утратили чувство меры.

Первый роман английского писателя Джона Фаулза «Коллекционер» , опубликованный в 1963 году, это рассказ ужасов, оживлённый интеллектом и проницательностью, которые притупляются интеллектуальной жесткостью. Корень ужаса романа лежит не в самой ситуации романа — сумасшедший похищает девушку и помещает ее в подвале своего дома, — а в окончательном слиянии двух точек зрения, злодея и жертвы. Они были представлены в параллельных повествованиях, которые затем будут вынуждены вернуться друг к другу, чтобы встретиться и стать одним целым.

В первой части романа повествование идёт от имени Фредерика Клегга, служащего клерком в муниципалитете. Он был молодым непривлекательным человеком, чопорным, простым, тупым, безвкусным, жертвой не конформистской совести и бездействующим воображением. Выходом из всего этого была коллекция его бабочек.

Миранда — студентка художественного училища, не давала покоя мыслям и мечтам Клегга, но он не осмеливался познакомиться с ней и восхищался ею на расстоянии.

Где-то в середине двадцатых годов, Фредерик Клегг выигрывает крупную сумму в футбольном тотализаторе. Золотой дождь, который упал на него, избавил Клегга от его тети Энни и его двоюродного брата Мэйбла, который давно хотел поселить семью в Австралии. Это дало ему возможность снова подумать о Миранде.

Теперь, когда он был богат, идея пришла к нему. Он купил уединенный загородный дом в Сассексе, оснастили его мебелью и украшениями, и обустроил подвал дома как роскошную тюрьму. Он сделал это в качестве, своего рода, мечты, воображая Миранду как его постоянного гостя, представляя ее приход, как попытку победить его одиночество, и наконец, полюбить его. И тогда он, полный решимости, с хлороформом в руке, стал преследовать ее ночью на улицах Лондона, пока не пришла возможность похищения. В итоге Миранда приходит в себя, находясь в подвале дома Фредерика. Остальная часть книги, до трагического конца, показывает, как оба рассматривают последующие недели.

Миранда является исключительной девушкой. С большим мастерством Фаулз показывает её идеальную дилемму правдоподобной. Один или два раза она пытается бежать. Но она находится в руках маньяка, который предусмотрел всё. Он не занимается с ней любовью. То, что он просит от неё, это взаимное «уважение». Изумление Миранды берет верх над её чувством возмущения. Порой она хочет помочь ему. В одну тяжелую минуту она делает попытку соблазнить его, но Фред потрясен, разочарован и озлоблен.

Купить книгу Джона Фаулза «Коллекционер» вы можете на сайте КнигоПоиск

Другая глава книги отдана дневнику Миранды, и передаёт атмосферу клаустрофобии в целом. Кроме того, к тому времени, когда открывается её дневник читатель уже знает большинство фактов, и ему приходиться вновь пережить мученичество Миранды, но уже из её собственных слов.

Основной навык Фаулза состоит в его использовании языка, отсутствии фальшивых нот в описании своих героев, эмоциональной, психологической составляющей их характеров, что доказывает мастерство автора как великого рассказчика.

На нашем сайте вы можете скачать книгу «Коллекционер» в форматах fb2, epub, pdf, txt, doc и rtf. А также форматы для ipad и iphone

СКАЧАТЬ БЕСПЛАТНО КНИГУ «Коллекционер»

Джон Роберт Фаулз

Коллекционер

Ну а потом в нашей городской газете напечатали, что она получила стипендию в Лондонском художественном училище и какая она умная и способная. И я узнал ее имя, красивое, как она сама, – Миранда. И узнал, что изучает искусство. После этой статьи все сразу пошло по-другому. Вроде мы как-то сблизились, хотя, конечно, не знали друг друга в том смысле, как это обычно бывает.

Не могу объяснить, отчего да почему… только как я ее впервые увидел, сразу понял: она – единственная. Конечно, я не окончательно свихнулся, понимал, что это всего лишь мечта, сновидение, и так оно и осталось бы, если бы не эти деньги. Я прямо грезил средь бела дня, придумывал всякие истории, вроде я ее встречаю, совершаю подвиги, она восхищается, мы женимся, и всякое такое. Ничего дурного и в голове не держал. Потом только. Но это я еще объясню.

В грезах этих она рисовала картины, а я занимался своей коллекцией. Представлял себе, как она меня любит, как ей коллекция моя нравится, как она рисует и раскрашивает свои картины. Как мы с ней вместе работаем в красивом современном доме, в большущей комнате с таким огромным окном из цельного стекла, и вроде собрания секции жесткокрылых в этой комнате проходят. И я не молчу, как обычно, чтоб ненароком не сморозить чего, и мы с ней – хозяин и хозяйка, и все к нам с уважением. И она такая красивая – светлые волосы, серые глаза, – что от зависти все мужики зеленеют прямо на глазах.

Ну конечно, эти все приятные мечты таяли, когда я видел ее с одним парнем, самоуверенным, наглым, из тех, кто позаканчивал частные школы и теперь раскатывает в спортивных автомобилях. Я раз на тотализаторе встретил его, он стоял у соседнего окошечка. Я вносил, а он получал. И говорит: дайте-ка мне полусотенными. А вся шутка в том и заключалась, что выигрыш у него был всего-то десять фунтов. Все они так. Ну, я видел иногда, как она в его машину садится, встречал их вместе или видел, как они в этой машине по городу катаются. Ну, тогда я очень бывал резок со всеми на работе и не вписывал «X» в дневник энтомологических наблюдений. (Это все до того, как она в Лондон уехала. Тогда уж она его бросила.) В такие дни я позволял себе дурные мысли. Тут уж она рыдала и валялась у меня в ногах. Один раз даже я представил себе, как бью ее по щекам: как-то видел в одной пьесе по телику, парень дал пощечину своей подружке. Может, тогда-то все и началось.

Мой отец погиб в автокатастрофе. Мне было два года. Случилось это в 1937-м. Он был пьян вдребезину. Но тетушка Энни утверждала, что запил он из-за матери. Я так и не узнал, что там было на самом деле, только вскоре после смерти отца мать уехала, оставила меня тетке, ей-то самой лишь бы жить полегче да повеселей. Мейбл, моя двоюродная сестрица, как-то раз сообщила мне в пылу ссоры (мы совсем еще были детишками), что мать моя – уличная и сбежала с иностранцем. У меня хватило глупости прямо отправиться к тетушке и задать ей этот вопрос. Ну конечно, если уж она когда хотела от меня что утаить, это ей прекрасно удавалось. Теперь-то мне безразлично, и если даже мать жива, у меня видеть ее нет охоты. Даже из любопытства. А тетушка Энни всегда повторяет, мол, еще легко отделались. Думаю, она права.

Ну вот, значит, я рос у тетушки Энни и дядюшки Дика, вместе с их дочкой Мейбл. Тетушка – старшая сестра моего отца.

Дядя Дик умер, когда мне было пятнадцать лет, в 1950-м. Мы отправились на водохранилище рыбу ловить и, как всегда, разделились: я взял сачок и еще что там было нужно и ушел. А когда проголодался, вернулся к тому месту, где его оставил, там уже собралась целая толпа. Я подумал: ого, дядюшка, похоже, какую-то громадину на крючок подцепил. А оказалось – с ним случился удар. Его отвезли домой, только он уже не мог говорить и никого больше не узнавал.

Те дни, что мы провели с ним вместе – не так уж все время вместе, я ведь уходил бабочек ловить, а он сидел со своими удочками на берегу, но только ели мы всегда вместе и поездки к водохранилищу и домой тоже, – вот те дни с ним, пожалуй, самые счастливые в моей жизни (кроме, конечно, тех, о которых я потом расскажу). Тетушка и Мейбл насмехались надо мной из-за бабочек, во всяком случае, когда я был мальчишкой. А дядюшка – он всегда за меня стоял. И всегда восхищался, как я их умею накалывать, говорил, прекрасная аранжировка и всякое такое. И еще со мной радовался, когда удавалось вывести новый экземпляр имаго. Всегда сидел и смотрел, как из кокона выбирается бабочка, расправляет и сушит крылышки, как осторожно их пробует. Для банок с гусеницами он мне выделил местечко в своей кладовке, а когда на конкурсе «Мир твоих увлечений» я получил приз за коллекцию фритилларий, он мне подарил деньги, целую кучу – фунт стерлингов, только не велел тетке говорить. Да что там, он мне был как отец. Когда мне мои деньги вручали, чек этот, я его в пальцах зажал, а сам первым делом о дядюшке подумал, после Миранды, конечно. Я бы ему самые лучшие удочки купил… и снасть всякую… и все, чего бы он только ни захотел. Ну, это уж было невозможно.

На скачках я стал играть, как только мне стукнуло двадцать один. Каждую неделю ставил пять шиллингов.

Старина Том и Крачли из нашего отдела и еще несколько девчонок скидывались и играли по крупной и вечно приставали, чтоб я к ним присоединился. Только я всегда отказывался, мол, я сам по себе, волк-одиночка. Да мне ни Том, ни Крачли никогда не были особенно по душе. Старина Том какой-то противный, скользкий, вечно распространяется про наш Городской совет, а сам лижет главного бухгалтера во все места. А Крачли – грязный тип, садист, никогда не упустит случая высмеять меня за бабочек, особенно при девчонках: «Что-то Фред усталым выглядит после воскресенья, видно, провел бурную ночку с какой-нибудь бабочкой…» Или: «Что это за нимфа была с тобой вчера? Может, нимфа Лида из Виргинии?» И старина Том ухмыльнется, а Джейн, подружка Крачли (она из отдела канализации, но вечно торчит у нас, в налоговом), хихикнет. Вот уж кто на Миранду не похож. Ну небо и земля. Терпеть не могу вульгарных женщин, особенно молоденьких. Так что, повторяю, играл я всегда один.

Чек был на 73 091 фунт и еще сколько-то шиллингов и пенсов. Я позвонил мистеру Уильямсу, как только эти люди с тотализатора подтвердили, что все в порядке. Ну и обозлился же он, что я так вот сразу увольняюсь, хоть и сказал, что очень даже за меня рад и что – он, мол, уверен – все за меня рады. Я-то знал, что это все вранье. Он даже предложил мне вложить эти деньги в пятипроцентные облигации Городского совета. О господи. У нас в Ратуше некоторые совсем утратили чувство меры.

А мне, когда чек вручали, посоветовали уехать в Лондон вместе с тетушкой и Мейбл, пока вся эта шумиха не утихнет. Ну, я так и сделал. Старине Тому я отправил чек на 500 фунтов и написал, чтоб он поделился с Крачли и всеми другими. На их письма с благодарностями я и отвечать не стал, ясно было, они сочли, что я скупердяй.

Ну, ложка дегтя в эту бочку меда все же попала. Из-за Миранды. Когда я выиграл все эти деньги, она как раз приехала домой на каникулы. Я ее увидел в субботу утром, в тот самый мой счастливый день. И уехал. И все время в Лондоне, пока мы только и знали, что тратили мои денежки, я боялся, что больше никогда ее не увижу. Думал, вот ведь теперь, разбогатев, я вполне гожусь ей в мужья; потом думал, это же смех – надеяться, теперь выходят замуж по любви, особенно такие, как Миранда. Были минуты, я верил, что забуду о ней. Но забыть – это ведь от тебя не зависит, это выходит само собой. Только у меня не вышло.

Если ты человек корыстный и беспринципный, а у нас теперь таких пруд пруди, я думаю, на свои-то кровные, если ты уж их заполучил, здорово можно время провести. Но по чести могу сказать, я не из таких, меня даже в школе никогда не наказывали. Тетушка Энни – она из секты нонконформистов – никогда меня силком в церковь не тащила, ничего такого не заставляла делать, но атмосфера в доме, где я воспитывался, была соответствующая, хотя дядюшка Дик иногда малость перебирал в пивнушке. А тетка даже курить мне разрешила, когда я из армии пришел, правда, со скандалами, я их чуть не каждый день ей закатывал. Что там говорить, я со своим курением у нее в печенках сидел. И подумать только, она ведь знала, сколько я получил, а все равно не переставала твердить, мол, не в ее правилах швыряться деньгами. Ох и влетело же ей за это от Мейбл: сестрица полагала, что я не слышу; ну да все равно, я сказал, деньги мои, совесть тоже моя и вся ответственность на мне, пусть только скажет, чего ей хочется, а не хочет – так на нет и суда нет, а в уставе нонконформистов ничего не сказано про подарки.

К чему я все это рассказываю, дело в том, что, когда я в армии служил, в финчасти корпуса, мы в Западной Германии стояли, я пару раз напился, но с женщинами дела никакого не имел. Да и не больно-то о них думал до Миранды. Я ведь знаю: нет во мне того, что нужно девчонкам; парни вроде Крачли мне кажутся грубыми до невозможности, а девчонки к таким липнут как мухи. Посмотреть на некоторых у нас в Ратуше, как они этому Крачли глазки строят, так и рвотных таблеток глотать не надо. А во мне этого грубого, скотского, что их так влечет, нет. И не было от рождения. (И прекрасно, если бы на свете побольше было таких, как я, уверен, мир стал бы лучше.)

Если денег нет, всегда кажется, что с деньгами все пойдет совсем по-другому. Я никогда не требовал ничего лишнего, только то, что мне причиталось, но в гостинице сразу же ясно стало, что вся их почтительность – вид один, на самом-то деле все они нас презирают, денег у нас куча, а что с ними делать, толком не знаем. Мол, из грязи – да в князи. И за спиной они так обо мне и судили, мол, мелкая сошка – она мелкая сошка и есть, как ни швыряйся деньгами. Стоило нам сказать или сделать что-нибудь, как все вылезало наружу. Сразу видно было, что у них на уме: нас не проведешь, мы тебя насквозь видим, отправляйся-ка подобру-поздорову откуда пришел.

Помню, как-то вечером мы отправились в шикарный ресторан поужинать. Ресторан значился в том списке, что мне дали эти люди с тотализатора. Готовили там отлично, и мы все съели, только я вкуса почти и не чувствовал, так на нас там смотрели – и посетители, и противные скользкие официанты-иностранцы; и мне казалось, что сам зал, все предметы в нем смотрят на нас сверху вниз, потому что мы не так воспитаны и выросли не там, где надо. Тут как-то мне попалась статья о школьном обучении, о разных там классах. Меня бы спросили, я бы им порассказал. На мой взгляд, весь Лондон рассчитан только на тех, кто окончил частную школу или умеет делать вид, что там учился, а если у тебя ни пижонских манер, ни барского тона нет, то и рассчитывать не на что. Я, конечно, про богатый Лондон говорю, про Уэст-Энд.

Как-то вечером – это было как раз после того ресторана – я сказал тетушке Энни, что хочу прогуляться. И ушел. Ходил, ходил и вдруг подумал, что мне, пожалуй, нужна женщина, ну чтобы знать, что у меня была женщина. Ну и набрал номер телефона, мне его один парень дал на церемонии, когда чек вручали. Если захочется сам знаешь чего, сказал.

Женский голос ответил: «Я занята». Я спросил, может, она знает еще чей телефон, и она дала мне целых два. Ну, взял такси, поехал по второму адресу. Не буду рассказывать, как все было, только у меня ничего не вышло. Слишком нервничал. Дело в том, что я повел себя так, что вроде все про все знаю, все умею, а она поняла: она старая была, старая, страшная… ужасно. И вела себя ужасно, и выглядела не лучше. Потасканная, вульгарная. Ну, вроде как экземпляр для коллекции совсем негодный, на который и глядеть не станешь, не то что накалывать. Я еще подумал: вдруг бы Миранда застала меня в этом виде? Ну, я уже сказал, я было попробовал, но не вышло, да я и не очень-то старался.

Я не из быстрых молодых людей, никогда локтями никого не расталкивал, у меня, как говорится, более высокие устремления. Крачли часто говорил, в наше время, если локтями не поработаешь, ничего не добьешься, и еще он говорил: взгляни на старину Тома, многого он добился лизаньем вышестоящих задов? Крачли, на мой взгляд, слишком много себе позволял, я уж говорил и могу еще повторить: слишком со мной фамильярничал. Но и он знал, когда и кого надо облизать, лишь бы ему от этого что-нибудь обломилось. Подлизывался к мистеру Уильямсу, например. «Ну-ка, побольше жизни, поактивнее, Клегг, – как-то сказал мне мистер Уильямс, когда я еще работал в отделе справок. – Люди любят, когда наши служащие улыбаются: неплохо и пошутить время от времени; не всякий рождается с этим даром, как Крачли, но почему не попробовать, может, и у нас получится, верно?» Ну уж это меня просто возмутило. Должен сказать, Ратуша эта мне до смерти надоела, я все равно собирался оттуда увольняться.

Я не изменился, нет, могу это доказать. Только была одна причина, почему тетушка Энни стала меня раздражать: я заинтересовался книгами, которые можно купить в этих магазинчиках в Сохо, ну там голые женщины и всякое такое. Журналы с такими картинками удавалось от нее прятать, а вот книги мне хотелось купить, а нельзя было – вдруг бы она стала рыться? Я всегда мечтал научиться фотографировать и, конечно, сразу же купил фотоаппарат, «лейку», самой лучшей марки, с телеобъективом и всеми принадлежностями. Главная идея была – снимать бабочек в жизни, как знаменитый С. Бофуа; но еще раньше, когда, бывало, собираешь коллекцию, на такое наткнешься, в лесу ли, в поле, – не поверите, чего только парочки не выделывают, и места себе выбирают, постеснялись бы; так что эта мысль тоже была.

Конечно, случай с той женщиной меня все-таки расстроил, правда, были и еще всякие обстоятельства. Вот, к примеру, тетушке Энни вздумалось отправиться морем в Австралию, повидаться с сыном и навестить своего другого, младшего брата, Стива, с семьей. Ей взбрело в голову, что и я должен поехать. Но я ведь уже говорил, они с Мейбл надоели мне до смерти. Нет, я их не возненавидел, ничего подобного, но видеть их больше не хотел. Да и всюду всем сразу ясно было, что они такое, яснее даже, чем мне самому. Мелкие людишки, которые никогда до тех пор из дому носа не высовывали. Ну, к примеру, они требовали, чтобы мы всегда все делали вместе и чтоб я докладывал им, где был и чем занимался, если вдруг часок проводил без них.

Ну, после того, о чем я уже рассказывал, я им заявил, что не еду в Австралию. Ну, они не слишком возмущались, наверное, дошло наконец, что денежки-то мои.

В первый раз я отправился искать Миранду после того, как съездил в Саутгемптон, проводить тетушку Энни. Если точно, то это было десятого мая. Конкретных планов у меня не было. Правда, тетушке и Мейбл я сказал, что, может, уеду за границу, но на самом деле ничего еще для себя не решил. Тетушка Энни перепугалась, устроила мне перед отъездом серьезный разговор, что, мол, она надеется, я тут не женюсь, то есть пока она не познакомится с невестой. Распространялась про то, что деньги, разумеется, мои, и жизнь тоже моя, и какой я щедрый и великодушный, и всякое такое, только сразу было видно, она до смерти боится, что я женюсь на ком-нибудь и они потеряют все эти деньги, которых они, видите ли, так стыдятся. Я ее не осуждаю, это естественно, особенно когда у тебя дочь-калека. Я вообще-то считаю, таких, как Мейбл, надо безболезненно умерщвлять, впрочем, это к делу не относится.

Я думал, что сделать (я уже подготовил все заранее, купил самое лучшее в Лондоне оборудование), я думал отправиться в какую-нибудь местность, известную редкими видами и мутациями, и подобрать соответствующие серии для коллекции. Ну то есть поехать и пожить там сколько вздумается. Мне нужно было много чего собрать: несколько парусников, например, махаона, большую синюю голубянку, редкие фритилларии, вересковую и селену и всякое такое. Многие коллекционеры у нас могут позволить себе роскошь заняться всем этим только раз в жизни. Ну, еще я хотел заняться разными видами молей. Подумал, теперь-то могу себе это позволить. Еще до того, как мои родичи уехали, я стал учиться водить машину (брал уроки) и купил себе фургон, специально оборудованный для поездок.

Что я хочу сказать, я не планировал везти ее сюда, ко мне в гости, когда получил эти деньги, это случилось совершенно неожиданно.

Ну конечно, избавившись от тетушки Энни и Мейбл, я купил все те книжки; некоторые из них… ну, я просто не подозревал, что такое может быть, и, между прочим, все это было мне отвратительно, я подумал: вот сижу взаперти в гостинице с этой гадостью и все это так не похоже на мои мечты о нас с Мирандой. И вдруг я понял, что в своих мыслях о ней вроде совсем исключил ее из своей жизни, вроде мы не живем всего в нескольких милях друг от друга (я тогда переехал в гостиницу в Паддингтоне), а ведь у меня не так уж много времени, чтобы выяснить, где она, не всю ведь жизнь мне ее искать. Ничего такого трудного и не оказалось, нашел в телефонной книге Художественное училище Слейда и отправился туда утром в своем фургоне – ждать. Фургон, пожалуй, был единственной роскошью, которую я себе позволил. Я купил его, чтобы можно было все оборудование с собой возить в поездках по сельской местности, в заднем отделении было специальное устройство – откидная койка-гармошка, ее в любой момент можно было растянуть и лечь спать, и я еще подумал, если купить такой фургон, можно будет не таскать за собой повсюду тетушку и Мейбл, когда они вернутся. Я его не для того купил, для чего использовал. Все это было неожиданно, вдруг, вроде какого-то гениального озарения.

В первый день я ее так и не встретил, но на следующий наконец-то увидел. Она вышла в толпе студентов, они так и вились вокруг нее. У меня сердце заколотилось так, что чуть дурно не стало. Фотоаппарат я заранее приготовил, но не смог ничего сделать, не решился. Она совсем не изменилась, походка легкая, туфли без каблуков: она всегда такие носила, так что ей не нужно было противно семенить ногами, как другим. Движения свободные, видно, что она и не думала о парнях, которые ее окружали. И все время разговаривала с одним черноволосым, стрижка короткая и на лбу – челка, ну настоящий художник, прямо артист. Всего их было шестеро, но потом она и черноволосый перешли на другую сторону улицы. Я вышел из машины и отправился за ними. Они недалеко ушли, завернули в кафе.

И я туда же, против собственной воли, не знаю, с чего вдруг, вроде меня на аркане затащили. Там было полно народу, студенты, художники, актеры, и всякое такое, битники, в общем. Странные лица, странные картины и маски на стенах, думаю, что-нибудь такое под Африку.

И столько там было народу, такой стоял шум и гам, и я так волновался, что сначала не мог разглядеть, где она. Она сидела в дальнем зале, в конце. А я сел на табурет у стойки, так, чтоб ее видеть. Я не решался следить за ней слишком явно, и свет в том зале был притемненный. Вдруг смотрю, она стоит прямо рядом, у стойки. Я делал вид, что читаю газету, вот и не заметил, как она поднялась из-за столика. У меня щеки загорелись, прячусь за газетой, буквы расплываются, боюсь даже краешком глаза на нее взглянуть, а она стоит вплотную, чуть не касаясь. Платье на ней в синюю и белую клетку, руки голые, золотятся от загара, светлые волосы рассыпались свободно по плечам, по спине, длинные, шелковистые.

Она говорит: «Дженни, мы совсем на мели, дай нам в долг пару сигарет, будь так добра!» – «И не подумаю!» – отвечает та из-за стойки. А она говорит: «Честное слово, только до завтра». И потом: «Ой, спасибо большое!» – это Дженни ей сигареты дала. Пять секунд – и все, она уже снова сидит со своим черноволосым, но только ее голос все изменил, она из мечты превратилась в живую, реальную. Не сумею объяснить, что такое было в ее голосе особенное. Конечно, слышно было, разговаривает человек воспитанный, культурный, но никакого тебе жеманства, барства, фу-ты ну-ты, ничего подобного. Она не выпрашивала сигареты, не требовала, просто спросила, и не было этого противного чувства, что кто-то тут выше, а кто-то – классом ниже. Я бы сказал, речь у нее была такая же легкая, свободная, как походка.

Я поскорей расплатился, чуть не бегом бросился к машине и – в «Креморн», в свой номер. Совсем расстроился. Отчасти потому, что ей приходится в долг брать сигареты – денег нет, а у меня – целых шестьдесят тысяч (десять тысяч я отдал тетушке Энни), и я бы мог все их положить к ее ногам, потому что так мне тогда хотелось, такое было чувство. Я чувствовал, что могу на все пойти, только бы узнать ее поближе, радовать ее и помогать, стать ее другом, чтобы открыто смотреть на нее, не шпионить. Ну вот, чтоб вы знали, как это со мной было, я взял конверт, положил туда деньги – у меня как раз было с собой пять фунтов, – надписал: «Художественное училище Слейда, мисс Миранде Грей». Только, конечно, не отправил. Отправил бы, если б мог увидеть выражение ее лица, когда она это получит.

Тогда вот у меня впервые и зародилась мечта, которую я осуществил. Сначала мне представилось, что вот на нее нападает какой-то человек, а я ее спасаю. Потом как-то так повернулось, что человек этот – я сам, только я не делаю ей больно, никакого вреда не причиняю. Ну вот, вроде я увез ее в уединенный дом и держал ее там, как пленницу, но по-хорошему, без всяких. Постепенно она узнала, какой я, полюбила, дальше уже мечта была про то, как мы поженились и живем в хорошем современном доме, у нас дети, и всякое такое.

Мысли эти стали меня просто преследовать. Я перестал спать по ночам, а днем прямо себя не помнил. Сидел в «Креморне», не выходя из номера. Это уже не было больше мечтой. Я воображал, что так оно все и должно произойти на самом деле (конечно, я думал, все это одно воображение, больше ничего), и вот стал придумывать, каким путем все это осуществить, как это все устроить, что надо для этого сделать, и всякое такое. Думал, ведь я с ней так и не познакомлюсь никогда, если по-обыкновенному, но, если она будет со мной и увидит все мои хорошие качества, она поймет. Всегда была эта мысль, что она поймет.

Что я еще стал делать, так это читать самые классные газеты. Еще – по той же причине – стал ходить в Национальную галерею и к Тейту. Мне там не больно нравилось, все равно как разглядывать витрины с иностранными экземплярами в энтомологическом зале Музея естественной истории: видно, что красивые, но ведь ты с ними незнаком, то есть, я хочу сказать, я ведь их не знаю так, как своих, английских. Но я все равно ходил, чтоб было о чем с ней говорить, чтоб не выглядеть невеждой.

В одной воскресной газете увидел объявление крупным шрифтом, в разделе «Продаются дома». Я не искал ничего такого, просто перелистывал страницы и наткнулся. Объявление было необыкновенное: «ВДАЛИ ОТ ШУМНОЙ ТОЛПЫ», всего-навсего. А следом шло: «Старый сельский дом, очаровательное уединенное место, большой сад. 1 ч. езды от Лнд, 2 мили от ближ. поселка…» и т. д. В понедельник утром я уже катил туда посмотреть. Позвонил агенту по продаже недвижимости в Луисе и договорился, чтобы меня встретили. Купил карту Суссекса. С деньгами все можно, никаких проблем.

Я ожидал увидеть какую-нибудь развалюху. Дом и точно выглядел очень старым, белый с черными балками, крыша – старинная черепица. Стоял он совсем на отшибе. Я подъехал, и агент по недвижимости вышел меня встретить. Я-то думал, он будет постарше, а он был вроде меня, только из этих, из пижонов, весь набитый глупыми шутками, вовсе не смешными. Из кожи вон лез, чтоб показать: ему, мол, зазорно заниматься куплей-продажей, но дома продавать – не за прилавком торговать. Он меня своими расспросами сразу оттолкнул. Но я все-таки решил, раз уж я сюда добрался, лучше все как следует посмотреть. Комнаты мне показались не очень-то, но в доме были все современные удобства: электричество, телефон и всякое такое. Он раньше принадлежал какому-то отставному адмиралу или вроде того, а хозяин умер, и следующий владелец тоже неожиданно скончался, так что дом приходилось продавать по второму разу.

Повторяю, я поехал не затем, чтобы выяснить, а не подойдет ли этот дом для того, чтоб там кто-то тайно жил. Я даже не могу сказать, о чем в самом деле думал, когда поехал его смотреть, какие намерения были.

Не знаю. То, что потом делаешь, как-то заслоняет то, что раньше было.

А парень этот пристал ко мне, надо ему было знать, дом мне одному нужен или как. Я сказал – для тетки. Я правду сказал – сказал, будет ей сюрприз, когда из Австралии вернется, и всякое такое.

– А как насчет цены? – говорит.

А я как раз получил кучу денег, говорю, чтоб его добить.

Мы уже шли вниз по лестнице, когда он вдруг сказал самое главное. Я уж собирался отказаться, сказать, мол, маловат мне дом этот, не устраивает, ну, чтоб совсем его в порошок. Тут он и говорит:

– Ну вот, это все, еще только подвалы.

Чтоб спуститься в подвалы, надо было выйти из дома через черный ход. Парень этот достал из-под цветочного горшка ключ и открыл дверь – прямо рядом с черным ходом. Конечно, электричество было отключено, но у него нашелся фонарик. Вошли с солнца – так показалось мерзко, сыро, холодно. Каменные ступени вниз. Спустились, он стал водить лучом фонарика по стенам, полу, потолку. Когда-то стены белили, только очень давно. Побелка местами облупилась, стены казались пестрыми от грязных пятен.

– Под всем домом проходит, – сказал парень, – и еще вот это.

Повел фонариком, и я увидел в углу дверь, прямо против входа в подвал. За дверью – еще один подвал, четыре ступени вниз, глубже того, где мы стояли, и потолок пониже и вроде сводчатый, такие бывают в подвальных помещениях церквей. Ступеньки шли как-то вбок, не прямо, так что это помещение вроде отходило куда-то в сторону от главного.

– Хоть оргии тут устраивай, прямо то, что надо, – говорит.

– А это для чего? – спрашиваю, мимо ушей пропускаю его дурацкую шутку.

Он объясняет, мол, видимо, из-за того, что дом на отшибе, надо было где-то хранить большие запасы продуктов. А может быть, здесь когда-то была тайная католическая молельня. Потом-то один электрик сказал, тут было убежище контрабандистов, когда они пробирались в Лондон из Нью-Хейвена.

Мужчина и женщина. Мучитель и жертва. Миранда и Фредерик. Два антагонистичных друг другу начала, две противоположности. Героиня даже зовет Клэгга Калибаном, а он, едва ли вообще читавший Шекспира, сам для себя, словно в насмешку, выбирает имя Фердинанд. Словно лишний раз подчеркивая пропасть между тем, кто действительно годится в пару Миранде, и собой – нелюдимым, закосневшим в предрассудках дикарем.

Она – мечтательница, идеалистка, тонко чувствующая натура. Человек искусства, грезит о справедливости и мире на планете, а для себя просит лишь дара проникать в суть вещей, умения на холсте открыть свою душу и показать людям трепещущее солнечное сердце.

Он – коллекционер бабочек, собиратель, крадущий у мира красоту и жизнь, запирающий их в своих шкафах. Не понимает искусства, едва ли прочитал за всю жизнь хоть одну книгу и даже не пытается хоть что-то сделать во благо других. Даже родным дает часть денег просто потому, что так принято.

Казалось бы, ничего общего действительно нет. Но чем больше мы проникаем в души героев, чем больше они открываются нам, тем более шатким становится простое и красивое противопоставление. Простота привычных, еще шекспировских схем, нам не поможет, героям в них тесно, словно бабочке в банке-морилке.

Клэгг с детства заперт в своем косном и заплесневелом мирке. Ни любви, ни жалости, ни даже просто внимания и признания – да, малыш, ты действительно существуешь. Тупые нравоучения тетки, религиозное мракобесие, потом тупость и насмешки коллег. Герой оказывается развернут внутрь себя. А это трудно, когда там, внутри, пусто. Чтобы личность могла гармонично существовать в одиночестве, она должна иметь очень сильные внутренние опоры, если угодно, пресловутый стержень. А отрастить его можно только взаимодействуя с внешним миром, притом с по-настоящему благодатным окружением, поощряющим любопытство, интерес, тягу к знаниям. Всего этого Клэгг был лишен. Он уверен, что все вокруг словно оценивают его, презирают, насмехаются. Он начинает ненавидеть всех, кто сполна получил все то, о чем сам он не смел и мечтать. И совершенно закономерным образом эта ненависть уживается в его душе с каким-то трогательным поклонением, верой в то, что есть и другие, лучшие люди. Так он находит Миранду и влюбляется в нее, насколько вообще может любить существо, лишенное всякого понятия об эмпатии, морали и доброте. Любовь Клэгга - это любовь человека, который не научился любить. Последний шанс прокричать миру в лицо все, выстраданное годами одиночества – признайте меня, примите меня. Клэгг мучается, не понимает этого, и мучает Миранду.

Миранда, как уже сказано, считает себя адептом искусства. У нее в анамнезе, если разобраться, все то же – проблемы с родителями, ограниченность и глупость окружения, всепоглощающее увлечение, поставленное в центре личности. Клэгг собиратель, она творец. Казалось бы, разница очевидна. Но вот что странно: оба героя видят равнодушие и злобу мира, пресловутое всеобщее калибанство. Но Клэгг ощущает себя низшим и ищет равенства, Миранда же, по собственным словам, одна из немногих, и жаждет утвердиться в своем превосходстве. Я могу понять ненависть калибана, но ненависть высшего, более совершенного существа? Разве искусство не для всех? Разве подлинная красота может быть доступна лишь избранным? Клэгг жаждет открыть Миранде себя, но встречает лишь гнев и омерзение – там, в его душе, пусто и мрачно. Миранда же стремится стать настоящим художником, который, по ее же мнению, именно что раскрывает себя миру. Но вот какая штука: там, в ее душе, нет ничего подлинного и достойного демонстрации. Ее идеалы лживы и надуманны, она очарована идеей искусства, не понимая искусства. Точно так же Клэгг очарован любовью к Миранде, не понимая ни любви, ни Миранды. Миранда обманывается сама и, не понимая этого, обманывает Клэгга.

Мелочная, глупенькая, полная предрассудков, импульсивная девочка. Бросается из крайности в крайность. Ее метания – не порывы творческой души, а совершенно естественные реакции не до конца сложившейся и незрелой личности. Дикарь и мещанин Клэгг куда более целен и последователен. И это при том, что он был лишен столь многого. Он рвется к своей мечте любыми средствами, а когда понимает, что был обманут, находит в себе силы отвергнуть ложный идеал. Миранда же даже не пытается бороться за жизнь, она ослеплена заблуждениями, пытается расставить по полочкам свои пластмассовые идеалы, не понимая, что бабочки в неволе долго не живут.

Так что перед нами вовсе не чудовище и ангел, но два человека, по-разному прошедшие свои жизненный путь и одинаково затерявшиеся во мраке. Нелепо оправдывать преступление Клэгга, но не менее странно делать из Миранды идеал. Тысячи пар, если разобраться, делают друг с другом то же самое. Один мучает другого, удерживает подле себя, старается сделать частью себя, занимаясь этаким психологическим каннибализмом. А второй презирает, ненавидит, но в то же время ощущает некую брезгливую жалость, соучастие и, пусть даже невольно, довольство всеми теми благами, которыми осыпает его мучитель.

Иногда жертвы не так уж безвинны, что, впрочем, не умаляет причиненного им зла. Главное тут в другом.

Миранду обрекло не то, что Клэгг принял ее за ангела.

И даже не то, что им она на самом деле не была.

Девочка сама поверила, что она ангел, и возгордилась этим. И это ее погубило

Оценка: 9

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Закидайте меня помидорами, но у меня из этой славной парочки похититель-жертва большую симпатию вызывает всё-таки похититель. Его, в сущности, и маньяком нельзя назвать. Наверно, каждый из нас в детстве ловил птичек, причем без всяких садистских целей. А Миранда птичка просто замечательная, за ней интересно наблюдать: яркая окраска(внешность), энергичность, некоторая непредсказуемость. Хотя, следует признать, все её хитрости и уловки тупой Калибан разгадывал на дальних подступах. Образ героини показан так, что отпадает всякое желание сочувствовать - остается только брезгливая жалость. Её презрение к Клеггу это даже не искреннее осознание своего превосходства, а скорее защитная реакция ошарашенной жертвы, доспехи, которыми Миранда одновременно хочет укрыться и ранить своего врага. Но Клегга трудно ранить. Да, он будет терпеть насмешки и презрение, битье посуды и проклятия, и эти явления будут вызывать у него глубокое огорчение: так, вероятно, огорчается ребенок, когда пойманная птичка продолжает его клевать или гадит в красивенькую кормушечку. Но у него нет других развлечений, да и птичка ему очень-преочень нравится, поэтому он её не выпустит. А Миранда как будто специально подогревает интерес к себе, соблазняет на дальнейшие наблюдения (кстати, в этом провоцирующем соблазне уличает её и Ч.В.): всеми силами доказывает Клеггу, как она умна, благородна, великолепна, демонстрирует свое творчество, пытается его чему-то учить, дискутировать с ним, в последний день перед освобождением, которое посулил ей Клегг, хочет выглядеть как можно привлекательнее, даже просит застегнуть на ней колье. Ну, что это? Наивность, глупость, бесстрашие? Это просто сущность Миранды. Она - красивая птичка, живая игрушка, и бессознательно стремиться не быть ничем иным. Поэтому вполне достойной её представляется идея соблазнить Клегга и таким образом купить или украсть свободу. Она предприимчива, энергична, но безвольна: объявляет голодовку, но начинает с аппетитом уплетать сразу после того, как почувствовала головокружение, просит бога о помощи, но клянет его и богохульствует, когда от него не спускается десант помощи, пытается играть с Клеггом разные роли, но не выдерживает ни одной из них, планирует побег, но в нужный момент оказывается не способной к решительным действиям. Сидя в темнице, уходит в глубокое самокопание и даже умудряется фиксировать свои успехи в дневнике - вот уж шикарный подарок наблюдателю! Не даром сей ценный научный труд похититель оставляет себе в качестве сувенира. Смерть Миранды очень похожа на смерть птички или хомячка, опочивших от неправильного ухода и тоски по воле, и эмоции у владельца вызывает соответствующие. Понимаю, это звучит чудовищно, да и Клегг - настоящий преступник. У меня нет желания обвинять Миранду и защищать Клегга, хотя с его высказыванием о том, что многие хотели бы совершить нечто подобное, если бы располагали деньгами и возможностями, пожалуй, соглашусь. С оговоркой: не только деньгами и возможностями, но и мотивацией, способностью зациклиться на чем-то и не пресытиться этим чем-то, а так же упорством ну просто огромным. Клегг и Миранда - два существа, которые живут в каждом. Но чтобы выстрелил именно Клегг, и именно Клегг-похититель, а не Клегг, направивший свое упорство и желание, например, на преумножение богатства или карьеру политика, нужен целый ряд факторов. Миранде же нужно всего ничего: любите себя, любуйтесь собой, копайтесь в себе и старайтесь при этом производить на всех вокруг самое потрясающее впечатление(для этого, конечно, придется приобрести кой-какие знания, придумать себе принципы и состряпать мировоззрение) и пожалуйста, вы - Миранда. Поэтому Миранд всегда больше, чем Клеггов, а синичек на улице всегда больше, чем детишек, стремящихся их поймать

Оценка: нет

Дебютный роман Фаулза «Коллекционер» демонстрирует свою «дебютность» более, чем что-либо другое. Фаулз упоминает в предисловии ко второму изданию «Волхва», что его он задумал еще до написания «Коллекционера». На уровне идеи «Волх» - первый роман автора. Это умозаключение сквозит через оба упомянутых романа. В первом своем крупном произведении - «Коллекционере» - Фаулз пробует. Пробует себя как писателя и сочинителя. Нехитрый сюжет о мании молодого человека вкупе со слабым психологическим анализом его образа и образа первого экспоната его коллекции - Миранды, - создает впечатление эдакой писательской разминки, «первого блина» на новой сковороде. У меня сложилось стойкое ощущение, что «Коллекционер» написан только ради тренировки перед написанием «Волхва». Впрочем, «Волхв» представляет собой многозначительный философских трактат помноженный на ноль, но тем не менее написан хорошо.

«Коллекционер» полностью соткан из упражнений для начинающего писателя. Фаулз их с успехом все выполняет, но ощущение «тренировки» это не умаляет. Сюжет, представленный двумя незамысловатыми линиями не представляет собой чего-то выдающегося, хотя его воплощение в словах слагает прекрасное ощущение, сходное с очередным современным триллером с Энтони Хопкинсом, который запоминается ненадолго, но в рекомендации друзьям венчается фразой: «Посмотри, фильм сойдет для одного раза».

Образ главной героини - Миранды - представляет собой разбитую и бережно склеенную тарелку обрывков, ошметков и кусочков мыслей и чувств. Мне кажется, Фаулз ее словами хотел выразить слишком много максималистичных подростковых мыслей и переживаний, что она просто разрывается от их сонма внутри себя. Она переполняется обрывочными суждениями и недосказанностями. Такое впечатление, что когда Фаулз писал «Коллекционера», он делал пометки в блокноте подобного рода: «Не забыть написать об очаровании мужчины среднего возраста... Написать о чувствах М. к матери... Порассуждать об искусстве [подчеркнуто]...», - и проч., и проч., а потом просто переписал их в рукопись. При этом, он отождествлял себя с ЧВ: надменным, подчеркнуто независимым, с высокомерно нудными суждениями. Вероятно, Фаулз читал произведения Кастанеды, во всяком случае, некоторые отголоски его творчества есть и в «Коллекционере». На самом же деле Фаулз является Калибаном и описывает сам себя в образе своего главного героя. Также как и Клегг хочет заполучить новый экспонат в свою коллекцию, Фаулз хочет увидеть свой первый роман готовым и уже изданным, и это превращается в манию автора.

Ничего впечатляющего в романе нет. Привлекателен он лишь своей небезынтересной историей уровня кинотриллера, как я уже говорил. Впрочем, тренировка вышла неплохая, за «Коллекционером» последовал более зрелый и продуманный «Волхв».

Оценка: 6

Книга о взаимоотношениях людей оказавшихся в ролях жертва/маньяк, жизнь/смерть.

Наш начинающий, делающий первые шажки маньяк, это забитый жизнью, безэмоциональный, не шибко интеллектуальный клерк. На него нежданно, негаданно сваливается счастье в виде крупной суммы денег. Только счастье ли это для него. Нет. Это лишь свобода действий для осуществления реальной мечты. Для него счастье заключается в коллекционировании красивых мертвых тел… бабочек.

Какое это удовольствие…сначала выслеживаешь ее, свою любовь, потом ловишь, накидывая сачок. Как она трепещет, как бьется в надежде на жизнь и свободу. Она не понимает, ее смерть уже пришла. Смерть, это он. Бабочка обречена, как только он ее увидел и захотел, захотел в свою коллекцию, ничего пошлого. А потом, какое счастье рассматривать на века сохранившиеся красивые трупы бабочек под стеклом, они такие красивые, такие безропотные, это их предназначение. Мертвая красота.

Влюбляясь, наш герой не придумывает никакого другого способа познакомиться с девушкой мечты, как осуществить все те же, привычные для него действия, что и с бабочками. Он по-другому просто не умеет. Он ее захотел, ничего пошлого, просто ему ее стало надо. Как поется в некой песне «а лучше бы пил и курил», изнасиловал бы, избил и бросил на пустыре. Но ему не это надо. И она это в итоге понимает «Надо быть мертвой, наколотой на булавку, всегда одинаковой, всегда красивой, радующей глаз. Он понимает, что отчасти моя красота – результат того, что я – живая. Но по настоящему живая я ему не нужна. Я должна быть живой, но как бы мертвой».

Наша героиня, милейшая девушка, красивая, беспечная, творческая и простите конечно, но как и любая бабочка достаточно умственно примитивная. Что для бабочек и таких красивых девушек особым минусом не является. Она жертва обреченная на смерть. Мертвая (без внутреннего наполнения) красота. Ее мысли лишь повторение слов учителей, творчество лишь подражание авторитетам. Особенно мне нравиться сценка с обсуждением Над пропастью во ржи, какими же клеше она говорит и как самобытно на ее фоне звучит Калибан (полностью с ним по этой теме согласна). Даже ее любимый ЧВ ей говорил, что ему не нравиться в женщинах и в ней в том числе «…я пишу картины по своему, живу по своему, говорю по своему, – против этого они ничего не имеют. Это им нравится, даже возбуждает. Но они терпеть не могут, когда мне не нравится, что они сами не способны поступать по своему». Она не способна.

Первая реакция, лежащий на поверхности смысл, это недоумение, ненависть к Калибану и сочувствие, жалость и сопереживание Миранде.

Но такой уж ли ужасный и аццкий маньяк наш Калибан, жестокий ли он, агрессивный, безжалостный, психопат… нет. Такая уж ли прекрасная, идеальная, творческая наша Миранда… нет. На мой взгляд, главное достояние книги, это отсутствие положительного/отрицательного героя, а значит, возможность посмотреть на мир и происходящее глазами и жертвы и маньяка, понимая, не оправдывая, но принимая их точки зрения на предмет сложившийся ситуэйшн.

Книга (как в принципе все книги Фаулза) о свободе выбора, что всегда можно выбрать другой путь, не основанный на эмоциональности, низменных желаниях, страхе и т.д. и который зачастую является спасительным для личности, но тут надо понять, что собственно от жизни треба.

Существуют такое мнение в криминалистической психологии, что если маньяк вас по какой-либо причине отпустил, до осуществления его конечной цели, то это не жалость к вам, не сожаление о совершенном, а это он просто выбрал не ту жертву, вы ему более не интересны. Он обманулся, вы своим поведением и отношением к ситуации можно сказать его - обломали. Ах, сколько было возможностей у Миранды его обломать. Да и просто сбежать, вот сцена с топором «И тут... Будто очнулась от скверного сна. Я должна была его ударить – и не могла, и все таки должна была ударить», а на улице машина с ключами... нет, она свой выбор сделала.

пысы. Посмотрела фильм 60-х годов, в стиле Хичкока снято, ну в целом нечего конечно, ожидала, что будет хуже. Такую книгу очень трудно экранизировать, тут же все построено на дневниках, мыслях, а для фильма нужен экшн.

Отдельно мне не понятно постоянное сравнение Коллекционера и Парфюмера. В чем их похожесть!? Никто не рассказывает, все только сравнивают, только вот по каким критериям?!

Оценка: 10

Очень странный язык письма, не приятный. Сюжет скучен - читать было не интересно. Воспринимается как проба пера, особенно с учетом того, что роман первый. Героям сопереживать не хотелось - уж слишком они плоские в своих образах, до абсурда. Дневник Миранды был утомителен. Роман не зацепил, возможно он рассчитан на более молодую аудиторию, потому как если бы прочел эту книгу я на курсе втором универа - то думаю, что роман мне понравился бы. Предположу, что автор решил показать лишь контрасты, не более того.

Оценка: 3

Это не книга про маньяка. Это книга, отвечающая на вопрос, что подразумевает человек, говоря своему ближнему «Я люблю тебя». Оказывается часто это означает: «Я люблю себя». Даже достигнув зрелости, человек остаётся ребёнком и он хочет играть. Но от дитя взрослый отличается тем, что последнему нужны живые игрушки.

Мудрая книга.

Оценка: 10

Собственно, читать роман поначалу было весьма скучновато. Отчасти это объясняется тем, что еще в студенческие годы ознакомился с его содержанием – один мой друг пересказал мне сюжет. Отчасти – тем, что первая часть романа, описывающая собственно похищение, действительно весьма скучна. Честно говоря, я начал впадать в недоумение – как этот второсортный триллер признали общепринятой мировой классикой?

Дневник Мирандны расставил все по местам. Нет, «Коллекционер» - это не просто повесть о маньяке. Это книга о столкновении двух миров, двух мировоззрений, двух человеческих типов, двух крайностей.

Сначала о Миранде. Это образованная девушка, молодая художница, разбирающаяся в искусстве. По ее дневнику видно, что она ведет насыщенную духовную жизнь, размышляет на сложные темы, многое пытается понять. На первый взгляд, она, будучи еще и жертвой «коллекционера» должна вызывать однозначную симпатию. Но чем больше читатель узнает о ней, тем больше возникает вопросов, тем больше она вызывает жалости вместо восхищения. Несмотря на свое опасное положение, она ведет себя так, как будто ничего понимает происходящего. Заводит с Клеггом отвлеченные разговоры о политике и искусстве, закатывает совершенно детские истерики по поводу мещанской обстановки в его доме, пытается заниматься его эстетическим воспитанием. Дневник почти наполовину посвящен рефлексии по поводу ее несостоявшейся любви и по поводу избранности таких как она – «деятелей искусства».

Вопрос в том, является ли она тем, кем себя считает? Достаточно ли просто знаний в области эстетики, чтобы причислить себя к некой высшей касте? Ведь, в отличие от своего наставника, она вовсе не прославилась как художник. Вся ее гордость – это только результат его влияния. Она способна тешить себя утопическими фантазиями, но совершенно не может постоять за себя, даже когда все обстоятельства обеспечивают ей преимущество. Перед лицом смертельной опасности, в полной власти сумасшедшего, она может бить фарфоровых уточек и громить обстановку, возмущаясь низменными вкусами похитителя. Человеку, совершенно не разбирающемуся в литературе, она подсовывает «Над пропастью во ржи» и удивляется, что он ничего не понял. (Дело в том, что эта безыскусная повесть, на мой взгляд, сильнее всего впечатляет людей искушенных, уставших от языковых причуд, закрученных сюжетов, многослойных метафор и прочей словесной экзотики. Она больше всего похожа на стакан ледяной чистой воды.) Иными словами, Мирадна полностью оторвана от реальности, она живет в полной одержимости своей культурной миссией, не понимая, насколько серьезны обстоятельства. Ее даже больше пугает гипотетическая ядерная война, чем реальная опасность разозлить «коллекционера».

Она строит бредовые теории, противопоставляя «коллекционеров» «художникам» (интересно, кто бы помнил всех этих пламенных революционеров кисти, если бы не прагматичные ценители и «бездушные» искусствоведы?), но совершенно не в состоянии разобраться в мотивациях Клегга, делая одну опаснейшую ошибку за другой. Неудивительно – слишком уж она наивна, бесконечно наивна для жестокого мира, со своими черно-белыми схемами и топорной логикой максималиста.

Нет, нельзя сказать, чтобы она была совершенно неправа. Действительно, большинство людей не понимает настоящего искусства, и это большая трагедия человечества – потому, что в результате оно наступает с каждым поколением на те же грабли. Действительно, общество зачастую уничтожает или калечит психологически тех, кто представляет собой «отклонение к совершенству». Но эстетическое чутье – это еще не повод причислять себя к избранным. И время ли рассуждать о мире во всем мире, если твой мир сузился до размеров особняка, из которого вряд ли удастся выйти живым?

Что касается самого «коллекционера», Клегга, его образ не столь удачен. С самого начала он представлен весьма примитивным и неприятным человеком, несмотря даже на то, что повествование в первой части ведется от его лица (а это должно вызвать хотя бы нейтральное отношения читателя, ведь так проще понять и оправдать действия персонажа). По-настоящему он раскрывается только в последней, третьей части книги, где обнаруживается и разрушается его двойственность. В нем словно бы уживаются два человека – забитый, отягощенный предрассудками трус, и настоящий монстр, уверенный в себе хищник. И до определенного момента первая половина его личности старается игнорировать существование второй. Только постоянный стресс, завершившийся сильнейшим шоком, заставил Клегга сорвать маску наивного, хорошо воспитанного простачка, «порядочного человека». Он наконец понял, чего он на самом деле хочет и как ему хочется жить.

Проблема в том, что Миранда слишком просто воспринимает своего похитителя. Она думает, что Клегг – простой обыватель, даже причисляет его к лицемерной массе. Но его лицемерие – иного рода. Он лжет даже себе, он даже не понимает себя, боится признаться себе в своих желаниях. У него есть черта, которая роднит его с Мирандой – это уверенность в своей избранности, только проявляется эта черта постепенно. Он так же одержим своим нравственным превосходством, постоянно мысленно упрекает всех окружающих в высокомерии.

Однако именно эта неосознанность жизни выглядит как-то фальшиво. Уже до меня другие рецензенты подмечали, что Клегг, при его увлечении, до странного мало уделяет внимания своей коллекции, практически не интересуется энтомологией. Его собирательство выглядит каким-то механическим, инстинктивным. Очень странно, что его страсть к коллекционированию не послужила раньше катализатором к освобождению страстей. Такое ощущение, что до того, как Клегг похитил Миранду, он по-настоящему не испытывал увлеченности. Может ли человек до такого возраста пребывать в подобном заторможенном, инфантильном состоянии? Впрочем, психически нормальным Клегга назвать сложно.

В чем же схожесть, что заставляет объединить эти противоположности? Дело в том, что и Миранда, и Клегг – пленники общества, его стандартов и условностей. И та, и другой всеми силами пытаются вырваться из навязанных им рамок, только делают это по-разному. Ницше сказал бы, что они обладают изначально рабским сознанием и не способны освободиться по-настоящему, обреченные на бесконечный бунт. Они не свободны, но бесконечно стремятся к свободе. Беда только в том, что в этом стремлении одна сотворила себе кумира, а второй – превратил свою жизнь в садистскую игру. Как бы они не противопоставляли себя обществу, но любое их действие отталкивается от этого противопоставления, и, в конечном итоге, обществом же и продиктовано. И Миранда, со своей достойной Дон Кихота борьбой с фарфоровыми уточками, и ее похититель, всегда старающийся подчеркнуть свое превосходство над людьми из своего же сословия – оба они полностью являются порождениями общества, его «системными ошибками».

Могла ли Миранда избавиться от своих предрассудков? Я не Ницше, поэтому скажу – может быть. С Клеггом все хуже – он практически сумасшедший (это становится видно, в третьей части, когда он, собираясь сделать одно, делает совершенно противоположное). Но все получилось так, как получилось в итоге.

Достоинства произведения:

хорошо показаны результаты пагубного влияния неправильного воспитания и социальных условностей на личность;

также хорошо показана история становления маньяка;

продемонстрированы две противоположные крайности человеческих характеров;

дневник Миранды, при всех его наивности и радикализме, отлично раскрывает тему подавления личности в современном обществе.

Недостатки:

первая часть скучновата и может отпугнуть читателя, ждущего от «Коллекционера» насыщенного в смысловом отношении текста;

характер самого «коллекционера» раскрыт хуже, чем характер его жертвы (возможно, Миранда ближе автору и позиционируется как условно положительный персонаж?).

Итог: зачастую «раскрученные», общепризнанные книги оказываются не столь уж интересными и впечатляющими. Все же в первую очередь «Коллекционер» - психологический триллер, книга о становлении маньяка, о том, как человек, сам того не осознавая, шаг за шагом превращается в чудовище. Что же касается социальной проблематики – на мой взгляд, автор не смог на 100% раскрыть противостояние двух человеческих типов, двух зарождающихся социальных явлений. Отчасти он сам загнал себя в эту ловушку – Клегг не слишком склонен к рефлексии, вдобавок слишком патологичен, и, вопреки предположениям Миранды, вовсе не вписывается в тип «воинствующей посредственности». В сущности, убеждениям и философским выкладкам Миранды не противопоставлено ничего, так как «коллекционер» не задумывается о своих убеждениях и не философствует. Именно этот момент зачастую приводит читателей (особенно молодых) к неверному выводу о том, что дневник узницы является «рупором» авторских идей. Уже потом становится понятно, что размышления героини наивны и крайне несвоевременны. «Коллекционер» - это книга о том, что в человеческом обществе, как в дикой природе, есть хищники и жертвы. Может ли общество вырваться из этой модели и как это сделать? Автор не предлагает панацеи от насилия и социальной несправедливости – и уже этим книга хороша. «Коллекционер» - это скорее предостережение, чем поучение; скорее вопрос, чем ответ.

Оценка: 8

Не понимаю, если честно, как можно сравнивать «Коллекционера» и «Парфюмера». В свое время «Парфюмер» мне показался дешевой и малопривлекательной книгой, этаким трюком, сальным номером, чья цель лишь удивить и поразить читателя любой ценой. «Коллекционер» же стоит совсех других слов. Это произведение, написанное первоклассным языком. Это философия психологии стильно впаянная в текст.

Меня потрясла эта книга. В первую очередь, наверное, тем что коллекционер вызвал у меня жалость. Почему? Ведь он мерзавец... Дело, наверное, в таланте писателя. Он создал его настолько живым, настолько настоящим, что неосознанно начинаешь его жалеть. Он же просто не умеет любить...Он коллекционер, и это самое страшное, что может с человеком случиться.

Любопытно еще и то, что образ Миранды теряется перед образом Клегга. Яркая, умная и интересная Миранда перед серым, малочувствительным и неглубоким Клеггом...

Может быть, это еще и книга-предостережение. Каждый из нас в той или иной степени коллекционер. Кто-то коллекционирует друзей, кто-то победы, а кто-то и бабочек... Главное не увлечься...

Эта книга на многое заставляет посмотреть по-другому. Игра мотивов, стремлений и предельных возможностей. Борьба живого и каменного, когда непонятно окажется камень способным на чувства или нет.

Оценка: 10

Коллекционер - это притча. И не о борьбе Добра и Зла, Черного и Белого, а о том, как трудно пробиться чему-то яркому на фоне обычной мещанской серости.

Оценка: 10

Для меня в первую, во вторую и в третью очередь эта гениальность заключается в том, какое количество эмоций, мыслей, вопросов генерируют его произведения (по крайней мере те два романа, которые я прочитал). Одним словом, отклик. Как писал сам Фаулз в предисловии к «Волхву» (точнее к его переизданию): «Его идея – это отклик, который он будит в читателе, а заданных заранее «верных» реакций, насколько я знаю, не бывает.». Мне кажется, что это в полной мере относится и к любому произведению вообще, не только к «Волхву», не только к произведениям Фаулза, а вообще к любому, не только к литературному.

За последние два года (без малого) у меня отклик, по-настоящему сильный, будоражащий, не позволяющий долго ещё расслабиться, отпустить из головы мысли, размышления о только что прочитанном, полноценно переключиться на иное, начать читать/смотреть что-то другое, вызвало всего 3 произведения, и два из них - романы Джона Фаулза.

Основная часть повествования разделена на 2 части, которые ведутся от лица двух главных героев. И каждая из них формирует полноценный образ каждого из персонажей, они получаются настолько настоящими, что вызывали реакцию почти на физическом уровню. До чего же пару раз неодолимо чесались руки дать в морду этому...бану (здесь возможно зашифрован Калибан, а не то, что вы подумали). За его исключительную инфантильность, пустоту, а главное за то, что он ничего с этим не пытается сделать, а только пеняет другим, что они не так делают, что они не хотят понять его, понять, что у него тоже есть эмоции, что он тоже умеет чувствовать. Наверное, во многом столь сильные эмоции по отношению к Фредерику заключаются ещё в том, что находил в нём ряд черт, в которых я угадывал себя (к счастью, прошлого, давнего себя) и это было довольно-таки болезненно. Говорит ли это о том, что он мог измениться?... Что могло что-то пойти по-другому (Миранду пока оставим за скобками), что могло не произойти того, что произошло, что он не стал тем, кем стал в итоге. Не уверен, совсем даже не уверен. В первую очередь по тому, что я так и не увидел предпосылок к тому. Да, возможно, преступления бы не случилось, но стал бы он принципиально другим? Вопрос...

Дойдя до этой точки размышлений неизбежно возникает новый вопрос. А какова причина возникновения таких людей? Вариантов можно накидать множество. Самые очевидные (высказанные в самом романе) - воспитание, атмосфера в которой рос Фредерик, то, что его недолюбили ну и конечно же классовая разница (на это особое внимание позже обращал сам Фаулз). Но, ведь не каждый человек презирает другого, не своего класса (и тут даже не важно к какому классу кто принадлежит - «Многим» или «Немногим», презрение взаимно и обоюдоостро). А раз путей, приведших Фредерика именно в эту точку (до деревянного ящика) было множество, так ли было сильно влияние Миранды на то, что было после этого ящика? Вопрос...

Тут мы подошли к образу второго главного героя, которого мы ранее оставили за скобками. Миранда. Кто она, что за человек и какова её роль во всем произошедшем? Первые два вопроса не вызвали особого интереса у меня, потому что, на мой взгляд, плюс минус обычный человек, каких полно вокруг. Даже её пороки не особо меня возмутили. Да, сноб; да, заносчива; да, самодовольна, ну и что? Каждый из нас, конечно же, белый и пушистый, без пороков и недостатков. А чем вышеозначенные пороки хуже многих других? По-моему, ничем. Но помимо пороков видно достаточно иных, положительных, черт. А главное, главное видно, что с течением времени (в рамках книги) она растёт над собой. Да, растёт не равномерно, да, её «кидает» из стороны в сторону в том, какой она хочет быть. Но это нормально, это поиск, она ищет себя, а в таком деле редко когда наталкиваешься сразу на правильный путь. Как правило, наоборот, ты набьёшь себе кучу шишек на лбу, натрёшь множество мозолей по пути к себе. Она была слишком молода (не с точки зрения простого количественного исчисления прожитых лет) и неопытна. И в этом плане её жаль. Да, она наделала много ошибок в общении с Фредериком; да, она несомненно подтолкнула его к тому, что случилось после. Но на мой взгляд - это не вина её, скорее беда. А может могла она всё же что-то сделать? Вопрос...

Вопросы, вопросы... Нашёл ли я на все из них ответы, которые бы меня устроили? Ни в коей мере. Расстроен ли я этим? Ничуть!

До чего же всё-таки гениален Фаулз.

Оценка: 9

Спойлеры и исключительно субъективное мнение.

Для начала, буквально пара фраз о названии. Название - это отражение финала, оно как будто завершающий штрих, ведь дело вовсе не в бабочках. Так и бывает: сперва гоняешься за чем-то единственным, прекрасным, удивительным, думаешь только об этом, отдаёшь всего себя. А потом, когда это портится или когда оказывается у тебя, начинаешь искать новый экземпляр, а потом новый, и новый. Герой ведь не был маньяком, и именно Миранда сделала его таким. Он стоял на краю пропасти, за шаг до падения, и Миранда толкнула его в спину, и он упал, и произведение оборвалось на той высокой пронзительной ноте, когда Фредерик рухнул вниз.

Весь текст прописан от первого лица. Знаю, есть личности, почему-то не переваривающие повествования от первого лица, но в произведениях подобного плана это - идеальное решение. Только как бы излагая мысли персонажа на бумагу, можно избежать авторской оценки и позволить читателю полностью прочувствовать весь хаос, творящийся в головах героев. Стоит отметить и прекрасную стилизацию - лишь талантливый писатель может стилизовать текст под не очень грамотный, обрывочный и прочее так, что никто не подумает: «Ага, он сам малограмотен», ведь под покрывалом этой стилизации всё равно ощущается красивый язык. Многие сравнения и описания настолько яркие и сочные, что хочется перечитывать по нескольку раз и выписывать в цитатник не ради смысла, а ради красоты формы.

Персонажи. Они в «Коллекционере» настолько неоднозначны, что рассуждать о них можно часами, а отношение к ним способно меняться с каждой прочитанной страницей. Начну с Миранды, девушка-бабочка, ставшая первым, возможно, самым ярким, экземпляром коллекции Фредерика. Потрясающий образец лицемерия, нарциссизма, юношеского максимализма и снобизма. Она презирает серое большинство, хотя сама слеплена из того же теста. Она - серая, как и Фредерик, и единственное её отличие, поднимающее её над Фредериком - образование. Она кичится своей якобы способностью понимать искусство, своей добродетелью, да и самой собой - тоже. Но она пустышка, потому что, как верно заметил Ч.В., полюбить она неспособна, пусть и с оговоркой «возможно», а любое искусство рождается из любви и сопутствующим ей чувствам. А Миранда даже ненавидеть неспособна, в ней есть только серая жалость. Она - самая настоящая бабочка. Бабочки летят на огонь - яркий, красивый, и Миранда летит на внешнюю красоту. Пусть даже и понимает, что неправа, и всё равно продолжает лететь. Испытание роскошью она не выдержала, сломалась и продалась, как бы ни пыталась себя оправдывать, да и все её оправдания выглядят сухими, поверхностными, словно она просто знает, что это неправильно и что нужно написать, как всё это плохо, но не осознаёт до конца. Единственное, что подкупает в ней - отчаянная жажда жить. Миранда, по-сути, не виновата в том, что она - такая, такой её сделали воспитание, образование, круг её общения. Но если в человеке есть глубина, то она никуда не денется, ни под каким воспитанием, а у Миранды этой глубины нет. Она мыслит абстрактными категориями, повторяет чужие слова, словно попугай, и своё мнение у неё проскальзывает не так уж часто. У Миранды есть крылья, но высоко взлететь она не может, вот и кружит, как бабочка, над землёй, а не летает в вышине, как птица. И я с трудом могу поверить в то, что Миранде двадцать лет. Я бы дала ей не больше семнадцати.

Ч.В. Персонаж, с мнением о котором я так и не определилась. Он слишком много судит, слишком много и показушно рассуждает, и вместе с тем есть в нём что-то. Даже сказать больше нечего.

Фредерик. Воплощение абсолютной пустоты. Он не серый, как Миранда, он бесцветный. Не удивительно, что он так цеплялся за Миранду и выдуманную им самим любовь - как он сам сказал, больше у него и нет ничего. Моё отношение к нему колебалось от сочувствия (ведь он, так же, как и Миранда, не виноват, по большей части) до непонимания, но финал всё перечеркнул, оставив только отвращение. Он, словно трусливый хорёк, бегал туда-сюда, не в силах привести «любимой» женщине врача. Думаю, он хотел, чтобы она умерла. Может, желал освободиться от её влияния на себя, может, сам не хотел жить и жаждал для себя трагической кончины рядом с её телом. Но горе его не было долгим, потому что любви-то он не испытывал, только болезненную одержимость, вызванную страхом остаться совсем одному.

С книгами Фаулза, в частности с «Коллекционером» и «Мантиссой» все идет именно по такому сценарию. Страх приступить к чтению - аннотация уже готовит нас к анализу и препарированию психологического дуэта «охотник-жертва». Понимаешь, что это сильная серьезная вещь. Тут будет некуда скрыться, почти нет заглавных персонажей (кроме тех, что живут в воспоминаниях девушки), ни лихо закрученного действия. Ты остаешься один на один с этими двумя, а точнее с Коллекционером. Книга не даст читателю расслабиться, заставит думать...

Первым конечно было ощущение осдака в душе, сочуствие жертве, и реакция эта нормальная, естественная... Загубленная судьба девушки по вине и по прихоти некоего непонятного субъекта. Еще острее это ощущение трагедии, когда автор будто специально подчеркивает, что герой - личность ничем не примечательная, ни в жизни не состоялся, нет в его душе смелых порывов. Самые большие его подвиги в жизни - выигрыш в лотерею. Да еще так факт, описание того, сколь трепетно и скурпулезно он относиться к своей коллекции. И заметьте, возможно сами жертвы его занимают даже меньше, чем сам процесс.

Но когда чувства потихоньку успокаиваются, понимаешь что за ценную книгу держишь в руках. И дело даже не в мастерстве Фаулза как писателя. На мой вкус его описательные моменты бывают иногда излишне затянуты. Ценность книги в том, что перед нами дуэль, настоящая ожесточенная. Это не дуэль добра со злом, как может показаться. И не противостояние «прекрасного» и «ужасного». Это противостояние всей серости, никчемности обыденной жизни и красоты мира и произведений искусства. Главное, как бы отчаянно ни сражалась главная героиня, у нее нет возможности остаться в живых. Умирать она начала став художником и бросив вызов повседневности.

Бабочки - очень емкий образ. Бабочка, пойманная ребенком, оказывается в грубых и неосторожных руках. Погибает как правило. Но много ли бабочек переживают суровую зиму? Автор хотел подчеркнуть, что личность творческая, в душе которой живет и смятение и сомнения не способна к долгому полету и быстро сгорает. А посредственность - посредственность бесстрастна, а потому цепко держится за жизнь. Потому что редко задается вселенскими вопросами. Но яркий окрас бабочек ее всегда прельщает.

Еще, мне кажется, у Фаулза промелькнула что-то от Достоевского. В какой-то момент своей жизни Коллекционер задается вопросом - «а способен ли я», «имею право». Правда когда получает утвердительный ответ, теряется, и со свойственной его внутреннему миру скудости решает оставить «все как есть». Пусть бьется дура-бабочка о стенки клетки... Что так что сяк - ее час пробьет скоро.

Ну а мастерство Фаулза как всегда, на высоте. Если он в состоянии, управляя лишь чувствами и эмоциями двух персонажей держать нас в напряжении на протяжении всего романа.

Ну а с Зюскиндом я бы Коллекционера не сравнивала. На поверхности лишь сюжетный ход - гибель невинной жертвы. У Фаулза главное показать как «искусство» гибнет сталкиваясь с реальной жизнью, плюс психология человека. В парфюмере - рассуждение о сопоставимости шедевра, произведения искусства и цены, которую приходиться заплатить за него. Согласимся ли мы жить в идеальном мире, если будем знать, что он был построен на загубленной жизни всего-лишь на всего одного ребенка?

Almeg , 10 февраля 2017 г.

Мне трудно определить свою позицию к этому роману.

Оценить его как нечто цельное у меня не получается.

С одной стороны, я вижу, что это – обычный манифест, который лишь прикидывается романом. Автор в первую очередь ставил перед собой публицистические задачи, и только во вторую – художественные. И мне такой подход к литературе не нравится.

С другой стороны, пропасть между двумя мирами главных героев показана весьма убедительно, то есть, проиллюстрировал свои идеи Фаулз весьма удачно – здесь не поспоришь. Только вот убедить-то в непреодолимости этой пропасти автор меня сумел, но проблема в том, что убедил он меня чисто рассудочно, никаких эмоций текст у меня не вызвал, несмотря на то, что автор явно (особенно под конец) старался пробить меня на эмоции. Но так как весь предыдущий текст меня упорно убеждал в том, что я читаю именно манифест, я уже не смог отделаться от этого ощущения до самого конца, не смог поверить в реальность трагедии.

Точно так же, как и судьба девушки, не тронуло меня и ее мировоззрение. Возможно, автор специально сделал ее чуть более прекраснодушной, романтичной, наивной, чем следовало в рамках реалистической прозы, чтобы контрастнее оттенить равнодушие ее тюремщика, но в моем случае эта гиперболизация сыграло скорее в минус. В этом опять-таки я вижу излишний крен в публицистичность: мол, равнодушие в первую очередь губит самых лучших. На мой взгляд, получилось бы убедительнее (с художественной точки зрения), если бы героиня была чуть больше похожа на обычную девушку – такую, которых мы видим каждый день.

А вот образ главного героя удался Фаулзу на все сто – здесь даже мне придраться не к чему. Впечатление, что с подобными людьми никогда не получится договориться – полное. На мой взгляд – это главная удача автора.

Оценка: 6

Зачин невероятно привлекателен. Кстати, ничего, что тут в описании прямым текстом даётся завязка, кульминация и развязка одновременно? «Первым экземпляром» - серьёзно? Это же невероятный поворот сюжета! Из трагичной истории (может даже и любви) это превращается в историю эгоистичного маньяка-почти убийцы. Что одновременно и принижает чувства персонажа, и углубляет сюжет.

В первой главе Фредерик ещё вызывал сочувствие, но в третьей - только отвращение. За то, что считает, будто имеет право творить такую гадость. С Мирандой то же самое: вначале жалость, потом презрение к её снобизму. И тому, как она восхищается другим снобом. На самом деле, всё отвращение перетягивает на себя как раз этот художник, а Миранда получает его долю только за то, что он ей нравится. Ни одной приятной черты в нём не вижу. НИ ОДНОЙ. Но всё равно жаль её было в конце, да.

Оба мира - и рабочий класс, и «мир искусства» вызывают неприязнь. Первые слишком приземлённые. Вторые слишком возвышенные. Серьёзно, тогда существовали адекватные люди?