Назад
Вперёд
Внимание! Предварительный просмотр слайдов используется исключительно в ознакомительных целях и может не давать представления о всех возможностях презентации. Если вас заинтересовала данная работа, пожалуйста, загрузите полную версию.
Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.
Послание апостола Иакова (1; 8)
Цель урока:
- Раскрыть духовно-нравственный смысл повести Н.В. Гоголя "Вий".
Задачи урока:
- Развивать навыки критического мышления, вырабатывать навык внимательно вчитываться в каждое слово и соотносить прочитанное со своими мыслями.
- Вовлекать студентов в размышления о назначении и смысле жизни, о необходимости противостоять злу через работу над своей душой.
- Развивать навыки сопоставления различных режиссёрских кинотрактовок художественного произведения.
ХОД УРОКА
Вызов
Вступительное слово учителя.
Сегодня часто цитируют слова Мити Карамазова из последнего романа Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы": "Тут дьявол с Богом борются, а поле битвы - сердца людей". Не случайно именно эти слова взяты как название темы нашего урока, посвящённого изучению повести Н.В. Гоголя "Вий". СЛАЙД 1.
Скажите, как вы понимаете смысл этих слов. (Звучат ответы учащихся).
Действительно, борьба за душу и сердце человека является главной темой этого одного из самых загадочных произведений Н.В. Гоголя.
В качестве эпиграфа к уроку взяты слова из Послания апостола Иакова: "Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих", имеющие самое прямое отношение к главному герою повести "Вий".
Думаю, что некоторые из вас слышали об этом произведении и раньше. Пожалуйста, очень коротко скажите, что вам уже известно о повести "Виий"?
(Общий смысл нескольких прозвучавших ответов сводился к тому, что "Вий" - очень страшное произведение, в котором мёртвая ведьма оживает и вызывает ужас у главного героя, читавшего над ней молитвы; здесь изображено множество чудовищ во главе с Вием, из-за козней которых главный герой в финале погибает).
Спасибо за ответы. Действительно, за повестью "Вий" закрепилась репутация одного из самых "страшных" произведений русской классики. На прошлом уроке мы говорили о духовных исканиях Н.В. Гоголя, о его высокой религиозности, о том, насколько ответственно относился писатель к своему творчеству; работая с отдельными фрагментами его книги "Выбранные места из переписки с друзьями", вы поняли, что писатель всегда ставил перед собой очень серьёзные и важные задачи. Исходя из темы нашего занятия, сформулируйте его цель. (Звучат ответы учащихся).
Спасибо. Теперь посмотрите на слайд (Цель урока: раскрыть духовно-нравственный смысл повести Н.В. Гоголя "Вий"). СЛАЙД 2.
Разминка "Верные /неверные утверждения" .
Как уже выяснилось, кое-что о повести "Вий" вам уже известно. Прежде чем начнём работу с текстом, предлагаю разминку "Верные /неверные утверждения". Разделитесь на 4 группы.
Познакомьтесь со следующими ниже утверждениями о повести "Вий". Предположите, какие из них правильные, а какие неверные. СЛАЙДЫ 3-6.
Повесть "Вий" входит в цикл "Вечера на хуторе близ Диканьки".
Главного героя повести "Вий" зовут Фома и он является богословом.
Главный герой учится в духовном училище.
Дочка сотника просила, чтобы отходную по ней читал Хома, т.к. была наслышана о его высокодуховной жизни.
Сотник приехал в бурсу и слезно умолял Хому согласиться на чтение отходной по его дочери.
Хома никогда не встречался с панночкой до ее смерти.
Панночка так безобразна, что Хома от ужаса не смотрит на нее.
Перед кажым ночным приходом в церковь Хома поститcя и усиленно молится.
После второй ночи в церкви Хома поседеет.
Хома несколько раз пытался убежать от сотника.
Вий - это забавный маленький гном.
Вий приводит с собой множество чудовищ.
Хома закрывает глаза, чтобы не видеть Вия, и потому погибает.
Приятели Хомы после его гибели усиленно молятся об упокоении его души
В повести "Вий" добро побеждает зло.
Повестью "Вий" Гоголь хотел напугать читателя.
Хорошо. Спасибо. В ходе занятия мы будем уточнять правильность или неправильность ваших предположений.
Запишем: "Вий" - третья повесть сборника "Миргород". В основу ее сюжета, по признанию самого Н.В. Гоголя, положен фольклорный источник: "...вся эта повесть есть народное предание". Как большинство произведений Гоголя, "Вий" загадочен, и многое здесь не сразу становится понятным. Причина заключается и в самой художественной манере писателя: о страшных и безотрадных вещах он пишет с юмором, активно используя фантастику и фольклорные источники. В связи с этим В.Ю. Троицкий справедливо утверждает: "Художественное своеобразие гоголевских повестей не только в необычности материала, но и в приемах его использования. Это приемы неожиданного "столкновения" смешного и страшного, веселого и печального, таинственного и обыденного..." .
Осмысление
На этой стадии начинается обсуждение проблематики повести. Вопросы учителя акцентируют внимание ребят на тех важных моментах, которые могли остаться незамеченными при первичном домашнем прочтении текста. Особую роль в осмыслении проблематики повести играет просмотр отрывков из фильмов "Вий" (СССР,1967) Константина Ершова и "Ведьма"(2006) режиссера Олега Фесенко.
Кто такой Хома Брут? Где он учится (что такое бу рса?)? Почему его называют философом? (Фамилия Брут напоминает об имени римского сенатора (олицетворение предательства), имя Хома - о средневековом философе и богослове Фоме Аквинском, а также о библейском сомневающемся апостоле Фоме, одном из двенадцати учеников Христа (олицетворение сомнений). СЛАЙД 7.
БУ"РСА, [латин. bursa , букв. кошель] (устар. презрит). Духовное училище, семинария [первонач. общежитие, где воспитанники содержались на казенный счет]. || собир. Воспитанники этого училища, бурсаки. Ушаков грамматики и риторы - ученики младших классов в духовных семинариях; философы и богословы - ученики старших классов.
Какие нравы царят в б у рсе ? (Все предоставлены сами себе, хотя за хулиганские выходки их наказывают; но о их нравственности наставники не заботятся. Бурсаки из бедных семей, и часто им даже нечего есть, поэтому они опустошают чужие огороды).
В какое время развиваются события повести? Что такое вакансии?
"Самое торжественное для семинарии событие было вакансии - время с июня месяца, когда обыкновенно бурса распускалась по домам ". СЛАЙД 8 .
С кем отправляется на вакансию философ Хома Брут? СЛАЙД 8 .
"Один раз во время подобного странствования три бурсака своротили с большой дороги в сторону, с тем чтобы в первом попавшемся хуторе запастись провиантом, потому что мешок у них давно уже был пуст. Это были: богослов Халява , философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець . Богослов Халява был рослый, плечистый мужчина и имел чрезвычайно странный нрав: все, что ни лежало, бывало, возле него, он непременно украдет. В другом случае характер его был чрезвычайно мрачен, и когда напивался он пьян, то прятался в бурьяне, и семинарии стоило большого труда его сыскать там. <:> Ритор Тиберий Горобець еще не имел права носить усов, пить горелки и курить люльки:и потому характер его в то время еще мало развился; но, судя по большим шишкам на лбу, с которыми он часто являлся в класс, можно было предположить, что из него будет хороший воин".
Можно ли Хому назвать верующим?
(Безбожником он себя, конечно, не считает и по-своему в Бога верует, но, как говорит апостол Иаков: "И бесы веруют, и трепещут", т.е. мало просто верить, надо пытаться и жить соответственно - по заповедям Господним. А это как раз сложнее всего, причём многие, как и Хома, даже и не понимают необходимости жить по заповедям).
Какой образ жизни ведёт герой? Назовите основные черты его характера. Какие его качества вызывают у вас симпатию? Что отталкивает в его поведении?
("Философ Хома Брут был нрава веселого. Любил очень лежать и курить люльку. Если же пил, то непременно нанимал музыкантов и отплясывал тропака. Он часто пробовал крупного гороху, но совершенно с философическим равнодушием, - говоря, что чему быть, того не миновать". Хома очень безалаберный, и, увы, заповеди, о которых знает, нарушает постоянно, не испытывая никаких угрызений совести. Он прожорлив, нечист на руку, но делает всё это как-то легко и играючи, как будто не понимая, что обжираться и воровать - это грех. Он вообще не особо задумывается о нравственной стороне своих поступков).
Однако, ребята, то, что с ним происходит дальше, должно заставить его очень серьёзно задуматься и принять какие-то меры:Что именно с ним происходит? Какие силы и когда вмешиваются в жизнь Хомы Брута?
(Хома и его товарищи остановились на ночлег у ведьмы, которая вскоре нападет на Хому, "оседлает" для полёта по небу).
Зачитаем эпизод, в котором описан полёт Хомы. Какие чувства он испытывает, когда летит с ведьмой по небу?
(Что-то необъяснимое: жутко и в то же время сладко - неведомая сила будто затягивает его, и Хома беспомощен перед этой страшной и таинственной силой).
СЛАЙД 9 . Просмотр отрывка из к/ф "Вий" (1967). Эпизод "Полёт с ведьмой".
Итак, перепуганный Хома не хочет никуда идти, а возвращается в бурсу. Как ему следует себя вести ?
(Как человек верующий, он должен усиленнее помолиться, исповедоваться; ведь не случайно именно с ним произошло такое - есть над чем задуматься:)
(Его вызывает к себе пан ректор и заставляет ехать в дом богатого сотника, у которого дочь при смерти: Сотник настаивает, чтобы отходную по ней читал именно Хома).
Какова реакция Хомы на этот приказ ректора? ("Темное предчувствие говорило ему, что ждет его что-то недоброе. Сам не зная почему, объявил он напрямик, что не поедет". Однако его никто не спрашивает, а просто обязывают ехать: В дороге он напивается и даже забывает, куда и зачем ехал; но, приехав, узнаёт, что панночка уже умерла. Наутро Хому приглашает сотник и сообщает о последнем желании своей дочери).
Почему ему приходится молиться над гробом дочери сотника?
(Это загадка для всех, особенно для Хомы, уверенного, что он никогда не видел панночку. Сотник предполагает, что Хома прославился высокодуховной жизнью: "-Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнию своею и богоугодными делами, и она, может быть, наслышалась о тебе". Реакция Хомы комична: "-Я святой жизни? -произнес бурсак, посмотрев прямо в глаза сотнику. -Что вы это говорите! да я, хоть оно непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга"). Правда, посмотрев в лицо умершей, Хома с ужасом узнает в ней ту самую ведьму, с которой они летели над землёй и которую он избил. Поразительно это изображение мертвой красоты, кажущейся более живой, чем сама жизнь!)
Как вы думаете, почему именно Хому выбрала панночка в качестве жертвы своих злых чар?
(Возможно, это месть за то, что он её избил до смерти. Наверное, это попускается для того, чтобы он устрашился и задумался.
Он способствовал этому всей своей жизнью: пьянством, разгулом, беспечностью, обжорством и воровством).
Обратите внимание, как выглядит церковь, куда приносят умершую? Почему здесь царят мрак и запустение ?
(Наверное, потому, что люди совсем далеки от Бога - они давно изгнали Его из своей жизни, как и Хома, поэтому и церковь своим видом наводит ужас).
Проанализируйте поведение Хомы перед каждым из трёх приходов в храм для чтения молитв по усопшей девушке: чем можно объяснить его удальство и бесшабашность?
(В шумной компании казаков болтают об умершей, уверяя, что она была ведьмой. Хоме очень даже не по себе от того, что он слышит, но он опять "для храбрости" выпивает и идёт в храм).
Как Хома ведёт себя в храме? Что он читает наряду с церковными молитвами и к чему это в итоге приводит? Чем завершается каждая из ночных встреч с ведьмой?
Чтение и обсуждение эпизодов.
Итак, первый приход Хомы в церковь . Приложение 1.
Расслабленность Хомы просто поразительна: даже испытывая страх и ужас, он продолжает зевать, вместо молитв читает заклинания и мечтает о куреве, т.е. он ничуть не вразумляется кошмарами и молитвы не усиливает даже в храме.
СЛАЙД 10 .Просмотр отрывка из к/ф "Вий" (1967). Эпизод "Первый приход Хомы в церковь".
Поведение перед вторым приходом Хомы в церковь: ":он проспал до обеда. Когда он проснулся, все ночное событие казалось ему происходившим во сне. Ему дали для подкрепления сил кварту горелки. За обедом он скоро развязался, съел почти один довольно старого поросенка..После обеда философ был совершенно в духе. Он успел обходить все селение, перезнакомиться почти со всеми; из двух хат его даже выгнали... Но чем более время близилось к вечеру, тем задумчивее становился философ".
Второй приход Хомы в церковь. Приложение 1.
Подумайте, при каких условиях Хома, учившийся в духовной семинарии , сумел бы победить нападки ведьмы? Как ему следовало вести себя?
(Однозначно надо было задуматься и начать, наконец-то, молиться. Вместо обжорства и плясок можно было совсем не есть. Откуда у него только аппетит после такого кошмара?! Тем более, судя по его же словам, на дворе пост:)
Как Хома ведёт себя после этой кошмарной ночи? Расскажите.
Ребята пересказывают содержание эпизода.
Познакомимся с интересным и справедливым утверждением Н.Рыбиной из статьи "О природе фантастического в "Вии" , подтверждающими наши наблюдения. СЛАЙД 9.
Итак, герою остаётся ещё одна ночь. Зачитываем содержание эпизода. Приложение 1.
Как вы поняли смысл внутреннего призыва не глядеть на чудовищ? "Не гляди!" - шепнул акой-то внутренний голос философу".От чего должен отказаться Хома?
(Вий - это символ зла, и Хома должен был найти в себе силы отказаться от этого зла - от своего разгильдяйства, расслабленности и распутства. Но и в этот страшный и переломный момент он идёт на поводу у своих слабостей, не в силах побороть самого себя. И что же? Он сразу становится доступен Вию - так как сам открывает доступ злу в свою душу).
СЛАЙД 12. (Из статьи Н. Рыбиной "О природе фантастического в "Вии" ).
СЛАЙД 13-14 . Теперь предлагаю вашему вниманию просмотр финальных эпизодов из к/ф "Ведьма"(2006) режиссера Олега Фесенко.
Краткий комментарий к фильму: веселый и обаятельный журналист Айван известен своим пристрастием к светским тусовкам и публичным скандалам. А потому предложение босса отправиться исследовать природу загадочных явлений, происходящих в отдаленном городе, воспринимает без особого энтузиазма, но отправляется в путь. К вечеру его автомобиль оказывается на заброшенной дороге, которая приводит героя к старому дому, где заблудившемуся путнику удается найти приют. Когда часы бьют полночь, на пороге комнаты журналиста появляется очаровательная молодая женщина. У Айвана и в мыслях нет, что объятия прекрасной незнакомки обернутся настоящим кошмаром...
В отличие от советской постановки, близкой к гоголевскому тексту, фильм Олега Фесенко снят по мотивам повести и финал у него иной, чем в первоисточнике. Итак, посмотрим, как в этом фильме показан третий приход в церковь, оказавшийся смертельным для Хомы.
В чём принципиальное различие в поведении героев, молящихся у гроба ведьмы? В процессе просмотра начните заполнять сравнительную таблицу "Поведение Хомы Брута и журналиста Айвана".
Просмотр отрывка из к/ф ""Ведьма" (2006). Эпизод "Третий приход Айвана в церковь. Финал".
Посмотрите на СЛАЙД 15. и начинайте оформление таблицы в тетради.
Размышление
На этой стадии урока происходит обобщение и систематизация наблюдений и знаний, полученных в ходе обсуждения повести и просмотра отрывков из к/ф "Вий" и "Ведьма", оценка этих наблюдений и знаний, осознание и усвоение полученной информации.
Результатом просмотра стало составление (с выборочным обсуждением) сравнительной таблицы "Поведение Хомы Брута и журналиста Айвана". Приложение 2.
Итак, вы поняли, в чём принципиальное различие в поведении Хомы Брута и журналиста Айвана?
Если считающий себя верующим Хома в храме продолжает зевать, приходит нетрезвый, вместо молитв читает заклинания, то Айван честно признаёт, что он в Бога не верит и раньше никогда о Нём не думал. Однако пришло время поверить:И герой находит силы от всего сердца попросить помощи свыше, направляет на ведьму крест с возгласом, идущим от сердца: "Верую!", и ведьма превращается в пепел. У Гоголя отсутствует эта деталь: Хома не берёт в руки распятие. Кроме того, он не вкладывает в слова молитв (которые знает лучше Айвана) части своей души, поэтому и душа его оказывается доступна Вию. Обратимся к теме нашего урока и к эпиграфу. СЛАЙД 16.
Подумайте, почему Н.В. Гоголь - писатель высокой религиозности - изобразил столько жутких чудовищ в повести? Итак, с какой целью Н.В. Гоголь - писатель высокой религиозности - "пугает" читателей? О чём заставляет задуматься повесть "Вий"? (Звучат ответы учащихся).
Заканчивается урок завершающим словом учителя :
В подтексте повести "Вий" настойчиво звучит вопрос о том, кто же действительно страшен: уродливый вий с огромными веками, все эти летающие гробы и мертвецы или несчастный Хома Брут, который перед каждым приходом в Церковь вместо того, чтобы усиленнее помолиться, пытается заглушить страх вином и пустыми словами о том, что ему "совсем не страшно". Разгул злых сил ночью - это результат того, как человек прожил день. Хома живет без Бога, поэтому его молитва, кощунственно смешанная с заклятиями, бессильна, а душа, за которую ведется ожесточенная борьба, оказывается беспомощной. Знаменателен и финал повести : оскверненную церковь предают полному запустению, разгул нечистой силы в церкви свидетельствует о падении нравственных устоев жителей хутора. Этот финал можно назвать пророческим, если вспомнить советский период нашей истории. Как тогда относились к святыням? (Звучат ответы учащихся).
Верно, храмы разрушали, использовали как складские помещения, тюрьмы, кинотеатры, спортзалы:Напомню о судьбе Даниловского монастыря, где сначала был похоронен Н.В.Гоголь. Посмотрите на СЛАЙД 17.
Зло фантастического мира у Гоголя тесно взаимодействует со злом реальной действительности, а все мистические события во многом обусловлены жизненными установками и поведением самих людей. Товарищей Хомы ничуть не вразумляет его гибель, и вместо того, чтобы в церкви помолиться об упокоении его души, идут "поминать" несчастного товарища в кабак. Думается, не только к Хоме Бруту, но ко всем героям повести можно отнести слова апостола Иакова, взятые нами в качестве эпиграфа к уроку: "Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих". Подумайте, какое отношение имеют эти слова к вам:
Список литературы.
- Троицкий В.Ю. Словесность в школе. - М., 2000. C. 235.
- Рыбина Н. "О природе фантастического в "Вии".
- http:// www.gogol.ru >
История семинариста Хомы Брута (Леонид Куравлев) и ведьмы (Наталья Варлей) всегда считалась одним из самых страшных произведений русской литературы, и именно такой она и предстала на экране. Семинарист...
История семинариста Хомы Брута (Леонид Куравлев) и ведьмы (Наталья Варлей) всегда считалась одним из самых страшных произведений русской литературы, и именно такой она и предстала на экране. Семинарист Хома вынужден читать отходную молитву по панночке, которая оборачивается ведьмой. Нечистая сила атакует храм, в котором по ночам выполняет свои обязанности Хома, устраивает шабаш и, наконец, истребляет бедного бурсака.
Фильм насквозь пронизан ощущением страха, леденящего ужаса, который испытывал Хома, и это ощущение передавалось зрителю. Панночка оживает и зовет Хому к себе, гроб с ведьмой взмывает в воздух, несчастного бурсака окружает нечистая сила всех мастей… Чувствуется, что художник фильма пересмотрел множество гравюр XIX века с изображением призраков. А сам Вий - жуткое чудовище с опущенными гигантскими веками - получился страшным и очень натуральным.
Его свита из карликов, чертей и всяческих уродцев выглядела так, как будто фильмы ужасов создавались в СССР постоянно - все было снято с большим мастерством, фильм отличался высококачественными спецэффектами.
Многие поклонники этой ленты уверены, что через несколько лет после выхода на экраны фильм попал в орбиту действия неких магических сил. Имели место даже попытки обобщить удивительные истории, связанные с экранной жизнью ленты. Например, однажды фильм решили показать отдыхающим на одном из морских лайнеров.
Как только заработал кинопроектор, двигатель судна остановился. Сеанс сразу же прервали. Когда двигатель заработал, решили возобновить показ, но на этот раз в небе разразилась гроза. С тех пор «Вия» не показывали отдыхающим.
Вий - в украинской демонологии грозный старик с бровями и веками до самой земли. Вий не может ничего видеть сам по себе, но если удастся нескольким силачам поднять ему брови и веки железными вилами, тогда ничего не может утаиться перед грозным его взором: взглядом своим Вий убивает людей, разрушает и обращает в пепел города и деревни.
В этнографии высказывается допущение, что именно с образом Вия связано поверье о сглазе - о том, что от плохого взгляда все гибнет или портится.
В одной из сказок встречается упоминание о том, что Кащею Бессмертному поднимают веки семью вилами. Это указывает на его родство с Вием.
Существует два предположения о происхождении имени Вия: первое - украинское слово «вії»(укр.) (произносится - «вийи»), что в переводе с современного украинского языка - «ресницы», т.е. слово, имеющее отношение к векам этого персонажа, и второе - со словом «виться», т.к. образ Вия напоминает какое-то растение: ноги его овиты корнями и весь он покрыт засохшими кусками земли.
Есть и ещё одно пояснение, кто такой Вий.
Вий - царь подземного мира, брат Дыя. Воевода Чернобога. В мирное время он тюремщик в Пекле. Он держит в руке огненный бич которым потчует грешников. У него смертоносный взгляд который скрыт под огромными веками или ресницами. Человек, не выдерживавший взгляда Вия, умирал.
«Вий» - художественный фильм, снятый в 1967 году в СССР по одноимённой повести Н. В. Гоголя. Один из лидеров советского кинопроката 1968 года (32,6 млн. зрителей). Многократно упоминается как первый и единственный фильм ужасов снятый в СССР. Хотя авторы планировали сделать романтическую фильм-сказку, экранизацию классического произведения.
Первый советский ужастик «Вий» снимали в 1967 году, с приключениями. Артистам казалось, что злые чары упырей распространялись даже за пределы съемочной площадки… В выстроенную на «Мосфильме» церковь рабочие старались лишний раз не заходить. Между тем в советском триллере пролилась лишь одна капля крови: ведьма-панночка, пугая философа, пустила кровавую слезу.
Картина была еще «в запуске», а ее уже купили девять стран мира. В советском прокате фильм занял символическое 13-е место.
Существуют легенды, что фильм обладая особым, мистическим флёром, странным, по большей части негативным, образом сказался на судьбах своих создателей. Актёры, в частности Наталья Варлей, всячески то отрицают это, то подтверждают.
В 1970-х фильм был закуплен для зарубежного проката: в США (под прокатным названием «Viy or Spirit of Evil»), Аргентине (под прокатным названием «Viy, espíritu del mal»), Финляндии (под прокатным названием «Velho») и Франции (под прокатным названием «Vij»).
До этого повесть Гоголя экранизировалась в России дважды: в 1909 году Василий Гончаров снял немой короткометражный фильм, а в 1916 году Владислав Старевич создал полнометражную картину. Обе работы, к сожалению, не сохранились до наших дней.
Идея экранизации „Вия“ принадлежит известному советскому режиссёру, на тот момент директору киностудии Мосфильм, Ивану Пырьеву. Лишь по причине острой нехватки времени он предложил снять картину двум учащимся Высших режиссёрских курсов Союза кинематографистов СССР Георгию Кропачёву и Константину Ершову.
Съемки фильма производились в Богородчанском районе Ивано-Франковской области. Массовку- бурсаков-семинаристов - набирали в Чернигове.
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Николай Васильевич Гоголь
Вий
© ООО ТД «Белый город», 2014
© Маланьина Е. С., 2014
* * *
Николай Васильевич Гоголь
И. Ф. Анненский
О формах фантастического у Гоголя
Речь, читанная на годичном акте гимназии Гуревича 15 сентября 1890 года (Отрывок)
…Представителем формы фантастического у Гоголя мы возьмем «Вия». Основной психологический мотив этого рассказа – страх. Страх бывает двоякий: страх перед сильным и страх перед таинственным – мистический страх. Так вот здесь изображен именно мистический страх.
Цель автора, как он сам говорит в примечании, рассказать слышанное предание о Вии как можно проще. Предание действительно передано просто, но если вы подвергнете анализу этот так естественно и свободно развивающийся рассказ, то увидите сложную психическую работу и увидите, как безмерно далеко отстоит он от предания. Поэтическое создание как цветок: прост с виду, а в действительности ведь бесконечно сложнее всякого паровоза или хронометра.
Поэту надо было прежде всего заставить читателя почувствовать тот мистический страх, который послужил психической основой предания. Явление смерти, представление о жизни за гробом всегда особенно охотно расцвечивались фантазией. Мысль и воображение нескольких тысяч поколений пристально и безнадежно устремлялись в вечные вопросы о жизни и смерти, и эта пристальная и безнадежная работа оставила в душе человека одно властное чувство – боязнь смерти и мертвецов. Это чувство, оставаясь в существе своем одинаковым, изменяется бесконечно в формах и группировке тех представлений, с которыми оно связывается. Мы должны быть введены в область если не произведшую предания (корни его часто уходят слишком глубоко), то хоть поддерживающую, питающую его. Гоголь указывает в конце рассказа на руины, воспоминание о смерти Хомы Брута. Вероятно, эти заглохшие и таинственные руины, заросшие лесом и бурьяном, и были именно тем толчком, который побудил фантазию произвести предание о Вии в данной форме. Но, чтобы стать и художественным, предание должно было быть поставлено на почву бытовую и психическую.
Первая часть рассказа, по-видимому, составляет эпизод в рассказе. Но это только по-видимому – на самом деле это органическая часть рассказа. Здесь рисуется нам та среда, в которой поддерживалось и расцвечивалось предание. Среда эта – бурса. Бурса своеобразное status in statu1
Государство в государстве (лат.).
Казачество на школьной скамье, всегда впроголодь, сильное физически, с мужеством, закаленным розгой, страшно равнодушное ко всему, кроме физической силы и удовольствий: наука схоластическая, непонятная, то в виде какого-то несносного придатка к существованию, то переносящая в мир метафизический и таинственный.
С другой стороны, бурсак близок к народной среде: ум его часто под корой учености полон наивных представлений о природе и суеверий; романтические странствования на каникулах еще более поддерживают связь с природой, с простонародьем и легендой. Хома Брут верит в чертовщину, как Явтух и Дорош2
Явтух и Дорош – персонажи из повести «Вий».
Но он все же человек ученый. Монах, которому всю жизнь виделись ведьмы и нечистые духи, выучил его заклинаниям. Его фантазия воспиталась под влиянием различных изображений адских мук, дьявольских искушений, болезненных видений аскетов и подвижников. В среду наивных мифических преданий в народе он, книжный человек, вносит книжный элемент – предание писаное. Тут видим мы проявление того исконного взаимодействия грамоты и природы, которое создало пестрый мир нашей народной словесности.
Что за человек Хома Брут? Гоголь вообще любил изображать средних заурядных людей, каков этот философ.
Хома Брут молодец, сильный, равнодушный, беспечный, любит плотно поесть и пьет весело и добродушно. Он человек прямой: хитрости у него, когда он, например, хочет отпроситься от своего дела или бежать, довольно наивные. Он и лжет-то как-то не стараясь; в нем нет и экспансивности – он слишком ленив даже для этого. Гоголь с редким мастерством поставил в центр страхов именно этого равнодушного человека: надо было много ужасов, чтобы доконали они Хому Брута и поэт мог развернуть перед своим героем всю страшную цепь чертовщины.
Проследим только, как постепенно сгущается в рассказе чувство страха: начиная с момента, когда сотник послал в Киев за Хомой, даже комические сцены (например, в бричке) невеселы, потом идет сцена с упрямым сотником, его страшные проклятия, красота мертвой, толки дворни, дорога до церкви, запертая церковь, лужайка перед ней, залитая луной, тщетные старания себя ободрить, которые только сильнее развивают чувство страха, болезненное любопытство Хомы, мертвая грозит пальцем… Ваше напряженное чувство несколько отдыхает за день. Вечер – тяжелые предчувствия, ночь – новые ужасы. Вам кажется, что уже все ужасы исчерпаны, но поэт находит новые краски, т. е. не новые краски – он сгущает прежние. И при этом никакого шаржа, никакой художественной лжи. Страх сменяется ужасом, ужас – смятением и тоской, смятение – оцепенелостью. Теряется граница между я и окружающим, и Хоме кажется, что заклинания говорит не он, а мертвая. Смерть Хомы, вы это чувствуете, а после анализа и понимаете, есть необходимый конец рассказа – заставьте его проснуться от пьяного сна, вы уничтожите все художественное значение рассказа.
Вий3
Вий – есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы4
Грамматики и риторы – ученики младших классов в духовных семинариях; философы и богословы – ученики старших классов.
С тетрадями под мышкой, брели в класс. Грамматики были еще очень малы; идя, толкали друг друга и бранились между собою самым тоненьким дискантом; они были все почти в изодранных или запачканных платьях, и карманы их вечно были наполнены всякою дрянью, как-то: бабками, свистелками, сделанными из перышек, недоеденным пирогом, а иногда даже и маленькими воробьенками, из которых один, вдруг чиликнув среди необыкновенной тишины в классе, доставлял своему патрону порядочные пали5
Пали – семинарское выражение: удар линейкой по рукам.
В обе руки, а иногда и вишневые розги. Риторы шли солиднее: платья у них были часто совершенно целы, но зато на лице всегда почти бывало какое-нибудь украшение в виде риторического тропа: или один глаз уходил под самый лоб, или вместо губы целый пузырь, или какая-нибудь другая примета; эти говорили и божились между собою тенором. Философы целою октавою брали ниже: в карманах их, кроме крепких табачных корешков, ничего не было. Запасов они не делали никаких и все, что попадалось, съедали тогда же; от них слышалась трубка и горелка иногда так далеко, что проходивший мимо ремесленник долго еще, остановившись, нюхал, как гончая собака, воздух.
Рынок в это время обыкновенно только что начинал шевелиться, и торговки с бубликами, булками, арбузными семечками и маковниками дергали наподхват за полы тех, у которых полы были из тонкого сукна или какой-нибудь бумажной материи.
– Паничи! паничи! сюды! сюды! – говорили они со всех сторон. – Ось бублики, маковники, вертычки, буханци хороши! ей-богу, хороши! на меду! сама пекла!
Другая, подняв что-то длинное, скрученное из теста, кричала:
– Ось сусулька! паничи, купите сусульку!
– Не покупайте у этой ничего: смотрите, какая она скверная – и нос нехороший, и руки нечистые…
Но философов и богословов они боялись задевать, потому что философы и богословы всегда любили брать только на пробу и притом целою горстью.
По приходе в семинарию вся толпа размещалась по классам, находившимся в низеньких, довольно, однако же, просторных комнатах с небольшими окнами, с широкими дверьми и запачканными скамьями. Класс наполнялся вдруг разноголосными жужжаниями: авдиторы6
Авдиторы – ученики старших классов, которым доверялась проверка знаний учеников младших классов.
Выслушивали своих учеников; звонкий дискант грамматика попадал как раз в звон стекла, вставленного в маленькие окна, и стекло отвечало почти тем же звуком; в углу гудел ритор, которого рот и толстые губы должны бы принадлежать, по крайней мере, философии. Он гудел басом, и только слышно было издали: бу, бу, бу, бу… Авдиторы, слушая урок, смотрели одним глазом под скамью, где из кармана подчиненного бурсака выглядывала булка, или вареник, или семена из тыкв.
Когда вся эта ученая толпа успевала приходить несколько ранее или когда знали, что профессора будут позже обыкновенного, тогда, со всеобщего согласия, замышляли бой, и в этом бою должны были участвовать все, даже и цензора, обязанные смотреть за порядком и нравственностию всего учащегося сословия. Два богослова обыкновенно решали, как происходить битве: каждый ли класс должен стоять за себя особенно или все должны разделиться на две половины: на бурсу и семинарию. Во всяком случае, грамматики начинали прежде всех, и, как только вмешивались риторы, они уже бежали прочь и становились на возвышениях наблюдать битву. Потом вступала философия с черными длинными усами, а наконец и богословия, в ужасных шароварах и с претолстыми шеями. Обыкновенно оканчивалось тем, что богословия побивала всех, и философия, почесывая бока, была теснима в класс и помещалась отдыхать на скамьях. Профессор, входивший в класс и участвовавший когда-то сам в подобных боях, в одну минуту, по разгоревшимся лицам своих слушателей, узнавал, что бой был недурен, и в то время, когда он сек розгами по пальцам риторику, в другом классе другой профессор отделывал деревянными лопатками по рукам философию. С богословами же было поступаемо совершенно другим образом: им, по выражению профессора богословия, отсыпалось по мерке крупного гороху,
что состояло в коротеньких кожаных канчуках7
Канчук – плеть.
В торжественные дни и праздники семинаристы и бурсаки отправлялись по домам с вертепами8
Вертеп – старинный кукольный театр.
Иногда разыгрывали комедию, и в таком случае всегда отличался какой-нибудь богослов, ростом мало чем пониже киевской колокольни, представлявший Иродиаду или Пентефрию, супругу египетского царедворца. В награду получали они кусок полотна, или мешок проса, или половину вареного гуся и тому подобное.
Весь этот ученый народ, как семинария, так и бурса, которые питали какую-то наследственную неприязнь между собою, был чрезвычайно беден на средства к прокормлению и притом необыкновенно прожорлив; так что сосчитать, сколько каждый из них уписывал за вечерею галушек, было бы совершенно невозможное дело; и потому доброхотные пожертвования зажиточных владельцев не могли быть достаточны. Тогда сенат, состоявший из философов и богословов, отправлял грамматиков и риторов под предводительством одного философа, – а иногда присоединялся и сам, – с мешками на плечах опустошать чужие огороды. И в бурсе появлялась каша из тыкв. Сенаторы столько объедались арбузов и дынь, что на другой день авдиторы слышали от них вместо одного два урока: один происходил из уст, другой ворчал в сенаторском желудке. Бурса и семинария носили какие-то длинные подобия сюртуков, простиравшихся по сие время: слово техническое, означавшее – далее пяток.
Самое торжественное для семинарии событие было вакансии – время с июня месяца, когда обыкновенно бурса распускалась по домам. Тогда всю большую дорогу усеивали грамматики, философы и богословы. Кто не имел своего приюта, тот отправлялся к кому-нибудь из товарищей. Философы и богословы отправлялись на кондиции,
то есть брались учить или приготовлять детей людей зажиточных, и получали за то в год новые сапоги, а иногда и на сюртук. Вся ватага эта тянулась вместе целым табором; варила себе кашу и ночевала в поле. Каждый тащил за собою мешок, в котором находилась одна рубашка и пара онуч. Богословы особенно были бережливы и аккуратны: для того чтобы не износить сапогов, они скидали их, вешали на палки и несли на плечах, особенно когда была грязь. Тогда они, засучив шаровары по колени, бесстрашно разбрызгивали своими ногами лужи. Как только завидывали в стороне хутор, тотчас сворочали с большой дороги и, приблизившись к хате, выстроенной поопрятнее других, становились перед окнами в ряд и во весь рот начинали петь кант9
Канты – духовные песни.
Хозяин хаты, какой-нибудь старый козак-поселянин, долго их слушал, подпершись обеими руками, потом рыдал прегорько и говорил, обращаясь к своей жене: «Жинко! то, что поют школяры, должно быть очень разумное; вынеси им сала и что-нибудь такого, что у нас есть!» И целая миска вареников валилась в мешок. Порядочный кус сала, несколько паляниц10
Паляница – пшеничный хлеб.
А иногда и связанная курица помещались вместе. Подкрепившись таким запасом, грамматики, риторы, философы и богословы опять продолжали путь. Чем далее, однако же, шли они, тем более уменьшалась толпа их. Все почти разбродились по домам, и оставались те, которые имели родительские гнезда далее других.
Один раз во время подобного странствования три бурсака своротили с большой дороги в сторону, с тем чтобы в первом попавшемся хуторе запастись провиантом, потому что мешок у них давно уже был пуст. Это были: богослов Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець.
Богослов был рослый, плечистый мужчина и имел чрезвычайно странный нрав: все, что ни лежало, бывало, возле него, он непременно украдет. В другом случае характер его был чрезвычайно мрачен, и когда напивался он пьян, то прятался в бурьяне, и семинарии стоило большого труда его сыскать там.
Философ Хома Брут был нрава веселого. Любил очень лежать и курить люльку. Если же пил, то непременно нанимал музыкантов и отплясывал тропака. Он часто пробовал крупного гороху, но совершенно с философическим равнодушием, – говоря, что чему быть, того не миновать.
Ритор Тиберий Горобець еще не имел права носить усов, пить горелки и курить люльки. Он носил только оселедец11
Оселедец – длинный клок волос на голове, заматывавшийся за ухо; в собственном смысле – сельдь.
И потому характер его в то время еще мало развился; но, судя по большим шишкам на лбу, с которыми он часто являлся в класс, можно было предположить, что из него будет хороший воин. Богослов Халява и философ Хома часто дирали его за чуб в знак своего покровительства и употребляли в качестве депутата.
Был уже вечер, когда они своротили с большой дороги. Солнце только что село, и дневная теплота оставалась еще в воздухе. Богослов и философ шли молча, куря люльки; ритор Тиберий Горобець сбивал палкою головки с будяков, росших по краям дороги. Дорога шла между разбросанными группами дубов и орешника, покрывавшими луг. Отлогости и небольшие горы, зеленые и круглые, как куполы, иногда перемежевывали равнину. Показавшаяся в двух местах нива с вызревавшим житом давала знать, что скоро должна появиться какая-нибудь деревня. Но уже более часу, как они минули хлебные полосы, а между тем им не попадалось никакого жилья. Сумерки уже совсем омрачили небо, и только на западе бледнел остаток алого сияния.
– Что за черт! – сказал философ Хома Брут, – сдавалось совершенно, как будто сейчас будет хутор.
Богослов помолчал, поглядел по окрестностям, потом опять взял в рот свою люльку, и все продолжали путь.
– Ей-богу! – сказал, опять остановившись, философ. – Ни чертова кулака не видно.
Но между тем уже была ночь, и ночь довольно темная. Небольшие тучи усилили мрачность, и, судя по всем приметам, нельзя было ожидать ни звезд, ни месяца. Бурсаки заметили, что они сбились с пути и давно шли не по дороге.
Философ, пошаривши ногами во все стороны, сказал наконец отрывисто:
– А где же дорога?
Богослов помолчал и, надумавшись, примолвил:
– Да, ночь темная.
Ритор отошел в сторону и старался ползком нащупать дорогу, но руки его попадали только в лисьи норы. Везде была одна степь, по которой, казалось, никто не ездил. Путешественники еще сделали усилие пройти несколько вперед, но везде была та же дичь. Философ попробовал перекликнуться, но голос его совершенно заглох по сторонам и не встретил никакого ответа. Несколько спустя только послышалось слабое стенание, похожее на волчий вой.
– Вишь, что тут делать? – сказал философ.
– А что? оставаться и заночевать в поле! – сказал богослов и полез в карман достать огниво и закурить снова свою люльку. Но философ не мог согласиться на это. Он всегда имел обыкновение упрятать на ночь полпудовую краюху хлеба и фунта четыре сала и чувствовал на этот раз в желудке своем какое-то несносное одиночество. Притом, несмотря на веселый нрав свой, философ боялся несколько волков.
– Нет, Халява, не можно, – сказал он. – Как же, не подкрепив себя ничем, растянуться и лечь так, как собаке? Попробуем еще; может быть, набредем на какое-нибудь жилье и хоть чарку горелки удастся выпить на ночь.
При слове «горелка» богослов сплюнул в сторону и примолвил:
– Оно конечно, в поле оставаться нечего.
Бурсаки пошли вперед, и, к величайшей радости их, в отдалении почудился лай. Прислушавшись, с которой стороны, они отправились бодрее и, немного пройдя, увидели огонек.
– Хутор! ей-богу, хутор! – сказал философ.
Предположения его не обманули: через несколько времени они увидели, точно, небольшой хуторок, состоявший из двух только хат, находившихся в одном и том же дворе. В окнах светился огонь. Десяток сливных дерев торчало под тыном. Взглянувши в сквозные дощатые ворота, бурсаки увидели двор, установленный чумацкими возами. Звезды кое-где глянули в это время на небе.
– Смотрите же, братцы, не отставать! во что бы то ни было, а добыть ночлега!
Три ученые мужа яростно ударили в ворота и закричали:
– Отвори!
Дверь в одной хате заскрыпела, и минуту спустя бурсаки увидели перед собою старуху в нагольном тулупе.
– Кто там? – закричала она, глухо кашляя.
– Пусти, бабуся, переночевать. Сбились с дороги. Так в поле скверно, как в голодном брюхе.
– А что вы за народ?
– Да народ необидчивый: богослов Халява, философ Брут и ритор Горобець.
– Не можно, – проворчала старуха, – у меня народу полон двор, и все углы в хате заняты. Куды я вас дену? Да еще всё какой рослый и здоровый народ! Да у меня и хата развалится, когда помещу таких. Я знаю этих философов и богословов. Если таких пьяниц начнешь принимать, то и двора скоро не будет. Пошли! пошли! Тут вам нет места.
– Умилосердись, бабуся! Как же можно, чтобы христианские души пропали ни за что ни про что? Где хочешь помести нас. И если мы что-нибудь, как-нибудь того или какое другое что сделаем, – то пусть нам и руки отсохнут, и такое будет, что бог один знает. Вот что!
Старуха, казалось, немного смягчилась.
– Хорошо, – сказала она, как бы размышляя, – я впущу вас; только положу всех в разных местах: а то у меня не будет спокойно на сердце, когда будете лежать вместе.
– На то твоя воля; не будем прекословить, – отвечали бурсаки.
Ворота заскрыпели, и они вошли во двор.
– А что, бабуся, – сказал философ, идя за старухой, – если бы так, как говорят… ей-богу, в животе как будто кто колесами стал ездить. С самого утра вот хоть бы щепка была во рту.
– Вишь, чего захотел! – сказала старуха. – Нет у меня, нет ничего такого, и печь не топилась сегодня.
– А мы бы уже за все это, – продолжал философ, – расплатились бы завтра как следует – чистоганом. Да, – продолжал он тихо, – черта с два получишь ты что-нибудь!
– Ступайте, ступайте! и будьте довольны тем, что дают вам. Вот черт принес каких нежных паничей!
Философ Хома пришел в совершенное уныние от таких слов. Но вдруг нос его почувствовал запах сушеной рыбы. Он глянул на шаровары богослова, шедшего с ним рядом, и увидел, что из кармана его торчал преогромный рыбий хвост: богослов уже успел подтибрить с воза целого карася. И так как он это производил не из какой-нибудь корысти, но единственно по привычке и, позабывши совершенно о своем карасе, уже разглядывал, что бы такое стянуть другое, не имея намерения пропустить даже изломанного колеса, – то философ Хома запустил руку в его карман, как в свой собственный, и вытащил карася.
Старуха разместила бурсаков: ритора положила в хате, богослова заперла в пустую комору, философу отвела тоже пустой овечий хлев.
Философ, оставшись один, в одну минуту съел карася, осмотрел плетеные стены хлева, толкнул ногою в морду просунувшуюся из другого хлева любопытную свинью и поворотился на другой бок, чтобы заснуть мертвецки. Вдруг низенькая дверь отворилась, и старуха, нагнувшись, вошла в хлев.
– А что, бабуся, чего тебе нужно? – сказал философ.
Но старуха шла прямо к нему с распростертыми руками.
«Эге-ге! – подумал философ. – Только нет, голубушка! устарела». Он отодвинулся немного подальше, но старуха, без церемонии, опять подошла к нему.
– Слушай, бабуся! – сказал философ, – теперь пост; а я такой человек, что и за тысячу золотых не захочу оскоромиться.
Но старуха раздвигала руки и ловила его, не говоря ни слова.
Философу сделалось страшно, особливо когда он заметил, что глаза ее сверкнули каким-то необыкновенным блеском.
– Бабуся! что ты? Ступай, ступай себе с богом! – закричал он.
Но старуха не говорила ни слова и хватала его руками. Он вскочил на ноги, с намерением бежать, но старуха стала в дверях и вперила на него сверкающие глаза и снова начала подходить к нему.
Философ хотел оттолкнуть ее руками, но, к удивлению, заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались; и он с ужасом увидел, что даже голос не звучал из уст его: слова без звука шевелились на губах. Он слышал только, как билось его сердце; он видел, как старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлой по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна. Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам в себе: «Эге, да это ведьма».
Обращенный месячный серп светлел на небе. Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле. Леса, луга, небо, долины – все, казалось, как будто спало с открытыми глазами. Ветер хоть бы раз вспорхнул где-нибудь. В ночной свежести было что-то влажно-теплое. Тени от дерев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину. Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине. Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. Он опустил голову вниз и видел, что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко и что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря; по крайней мере, он видел ясно, как он отражался в нем вместе с сидевшею на спине старухою. Он видел, как вместо месяца светило там какое-то солнце; он слышал, как голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звенели. Он видел, как из-за осоки выплывала русалка, мелькала спина и нога, выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета. Она оборотилась к нему – и вот ее лицо, с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем вторгавшимися в душу, уже приближалось к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим смехом, удалялось, – и вот она опрокинулась на спину, и облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали пред солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности. Вода в виде маленьких пузырьков, как бисер, обсыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде…
Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? Но там что? Ветер или музыка: звенит, звенит, и вьется, и подступает, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью…
«Что это?» – думал философ Хома Брут, глядя вниз, несясь во всю прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось, как будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом хватался за него рукою. Изнеможденный, растерянный, он начал припоминать все, какие только знал, молитвы. Он перебирал все заклятья против духов – и вдруг почувствовал какое-то освежение; чувствовал, что шаг его начинал становиться ленивее, ведьма как-то слабее держалась на спине его. Густая трава касалась его, и уже он не видел в ней ничего необыкновенного. Светлый серп светил на небе.
«Хорошо же!» – подумал про себя философ Хома и начал почти вслух произносить заклятия. Наконец с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и вскочил, в свою очередь, к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагом побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой. Земля чуть мелькала под ним. Все было ясно при месячном, хотя и неполном свете. Долины были гладки, но все от быстроты мелькало неясно и сбивчиво в его глазах. Он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех сил колотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? «Ох, не могу больше!» – произнесла она в изнеможении и упала на землю.
Он стал на ноги и посмотрел ей в очи: рассвет загорался, и блестели золотые главы вдали киевских церквей. Перед ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез.
Затрепетал, как древесный лист, Хома: жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им; он пустился бежать во весь дух. Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело. Он уже не хотел более идти на хутора и спешил в Киев, раздумывая всю дорогу о таком непонятном происшествии.
Бурсаков почти никого не было в городе: все разбрелись по хуторам, или на кондиции, или просто без всяких кондиций, потому что по хуторам малороссийским можно есть галушки, сыр, сметану и вареники величиною в шляпу, не заплатив гроша денег. Большая разъехавшаяся хата, в которой помещалась бурса, была решительно пуста, и сколько философ ни шарил во всех углах и даже ощупал все дыры и западни в крыше, но нигде не отыскал ни куска сала или, по крайней мере, старого книша12
Книш – печеный хлеб из пшеничной муки.
Что, по обыкновению, запрятываемо было бурсаками.
Однако же философ скоро сыскался, как поправить своему горю: он прошел, посвистывая, раза три по рынку, перемигнулся на самом конце с какою-то молодою вдовою в желтом очипке13
Очипок – род чепца.
Продававшею ленты, ружейную дробь и колеса, – и был того же дня накормлен пшеничными варениками, курицею… и, словом, перечесть нельзя, что у него было за столом, накрытым в маленьком глиняном домике среди вишневого садика. Того же самого вечера видели философа в корчме: он лежал на лавке, покуривая, по обыкновению своему, люльку, и при всех бросил жиду-корчмарю ползолотой. Перед ним стояла кружка. Он глядел на приходивших и уходивших хладнокровно-довольными глазами и вовсе уже не думал о своем необыкновенном происшествии.
* * *
Между тем распространились везде слухи, что дочь одного из богатейших сотников, которого хутор находился в пятидесяти верстах от Киева, возвратилась в один день с прогулки вся избитая, едва имевшая силы добресть до отцовского дома, находится при смерти и перед смертным часом изъявила желание, чтобы отходную по ней и молитвы в продолжение трех дней после смерти читал один из киевских семинаристов: Хома Брут. Об этом философ узнал от самого ректора, который нарочно призывал его в свою комнату и объявил, чтобы он без всякого отлагательства спешил в дорогу, что именитый сотник прислал за ним нарочно людей и возок.
Философ вздрогнул по какому-то безотчетному чувству, которого он сам не мог растолковать себе. Темное предчувствие говорило ему, что ждет его что-то недоброе. Сам не зная почему, объявил он напрямик, что не поедет.
– Послушай, domine14
Dominus (лат.) – господи.
Хома! – сказал ректор (он в некоторых случаях объяснялся очень вежливо с своими подчиненными), – тебя никакой черт и не спрашивает о том, хочешь ли ты ехать или не хочешь. Я тебе скажу только то, что если ты еще будешь показывать свою рысь да мудрствовать, то прикажу тебя по спине и по прочему так отстегать молодым березняком, что и в баню не нужно будет ходить.
Философ, почесывая слегка за умом, вышел, не говоря ни слова, располагая при первом удобном случае возложить надежду на свои ноги. В раздумье сходил он с крутой лестницы, приводившей на двор, обсаженный тополями, и на минуту остановился, услышавши довольно явственно голос ректора, дававшего приказания своему ключнику и еще кому-то, вероятно одному из посланных за ним от сотника.
– Благодари пана за крупу и яйца, – говорил ректор, – и скажи, что как только будут готовы те книги, о которых он пишет, то я тотчас пришлю. Я отдал их уже переписывать писцу. Да не забудь, мой голубе, прибавить пану, что на хуторе у них, я знаю, водится хорошая рыба, и особенно осетрина, то при случае прислал бы: здесь на базарах и нехороша и дорога. А ты, Явтух, дай молодцам по чарке горелки. Да философа привязать, а не то как раз удерет.
«Вишь, чертов сын! – подумал про себя философ, – пронюхал, длинноногий вьюн!»
Он сошел вниз и увидел кибитку, которую принял было сначала за хлебный овин на колесах. В самом деле, она была так же глубока, как печь, в которой обжигают кирпичи. Это был обыкновенный краковский экипаж, в каком жиды полсотнею отправляются вместе с товарами во все города, где только слышит их нос ярмарку. Его ожидало человек шесть здоровых и крепких козаков, уже несколько пожилых. Свитки из тонкого сукна с кистями показывали, что они принадлежали довольно значительному и богатому владельцу. Небольшие рубцы говорили, что они бывали когда-то на войне не без славы.
«Что ж делать? Чему быть, тому не миновать!» – подумал про себя философ и, обратившись к козакам, произнес громко:
– Здравствуйте, братья-товарищи!
– Будь здоров, пан философ! – отвечали некоторые из козаков.
– Так вот это мне приходится сидеть вместе с вами? А брика знатная! – продолжал он, влезая. – Тут бы только нанять музыкантов, то и танцевать можно.
– Да, соразмерный экипаж! – сказал один из козаков, садясь на облучок сам-друг с кучером, завязавшим голову тряпицею вместо шапки, которую он успел оставить в шинке. Другие пять вместе с философом полезли в углубление и расположились на мешках, наполненных разною закупкою, сделанною в городе.
– Любопытно бы знать, – сказал философ, – если бы, примером, эту брику нагрузить каким-нибудь товаром – положим, солью или железными клинами: сколько потребовалось бы тогда коней?
Навсегда разделавшись с обаянием своего края в «Вечерах», Гоголь в других повестях взглянул оком аналитика на действительность. В «Вие» он в последний раз упоминает персонажей из «Вечеров» — чертей и ведьм. Так же, как и там, здесь переплетается легенда и жизнь. Но жизнь эта уже носит другой оттенок — на сцену выступают будни, и эти будни лишены той идеализации, которая была в «Вечерах». Одной из таких картин, вполне реальных и необыкновенно типичных, является описание бурсы и бурсаков. В нескольких описаниях, в нескольких ярких сопоставлениях передан самый дух этой разнузданной «ученой» толпы, которой гораздо уместнее быть в Сечи, чем на ученической скамье. Ходят они в длинных сюртуках, которые простираются «по сие время»; пьют они и курят так, что не уступили бы любому запорожцу; устраивают между собой грандиозные бои; вечно голодные, промышляют себе всякую снедь «комедиями», да и на руку охулки не кладут. Главный герой повести — Хома Брут — принадлежал к классу философии. Это был один из тех философов, которые говорят густым басом, карманы которых наполнены только крепкими табачными корешками, которые все, что ни попадается, съедают сразу же, от которых далеко разносится запах табака и которых бьют по рукам деревянными лопатками. Один из товарищей его, из числа риторов, тех риторов, которые говорят еще тенором, которые еще не имеют права пить горилки и курить люльки. Гоголь характеризует его в следующих словах: «Философ Хома Брут был нрава веселого, любил очень лежать и курить люльку; если же пил, то непременно нанимал музыкантов и отплясывал трепака». Белинский по поводу этого типа говорит: «Философ Хама — философ не по одному классу семинарии, но философ по духу, по характеру, по взгляду на жизнь. Другой был уже сам почтенный богослов. Богословы были совершенно солидные люди и били их уже не розгами или лопатками, а «отсыпалось им по мерке крупного гороха, что состояло в коротеньких кожаных канчуках». Картина очень живая и, во всяком случае, лишенная какой бы то ни было идеализации. Так же хороша и сцена в шинке, когда выпившие казаки принимаются целоваться: «А ну, Спирид, почеломкаемся». «Иди сюда, Дорощ я обниму тебя!». Один казак преисполнился любознательности и во что бы то ни стало хотел узнать, чему обучают в бурсе. «Не спрашивай, — говорил протяжно резонер, — пусть его там будет, как было, Бог уже знает, как нужно, Бог все знает». Остается упомянуть то место, где говорится о кухне, этом клубе всей дворни богатого сотника, куда всякий заходил под возможным предлогом, чтобы полежать и выкурить люльку, и где говорилось обо всем: «и о том, кто пошил себе новые шаровары, и что находится внутри земли, и кто видел волка».
Фантастический элемент в «Вие» тесно связан с идейным содержанием повести, которое устанавливается при сопоставлении с другими произведениями цикла: реалистическим «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и «Старосветским помещикам» с их отрицательными героями противостоит романтическая повесть «Тарас Бульба» с положительными идеальными героями. «Вий» занимает как бы срединное положение между этими двумя «полярностями». Герой этой повести Хома Брут несомненно имеет в себе некоторые качества, присущие героям «Тараса Бульбы» — физическую силу и красоту, бесстрашие и т. п., которые выделяют его из среды других людей. Но он не современник героев запорожской вольности, он живет в одну эпоху с героями «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — Довгочхуном и Перерепенко, и гнусная действительность не дает развернуться героическим незаурядным свойствам его натуры. В современной Гоголю жизни не было места героическим натурам. Неравная борьба с чертовщиной, в которую вступает герой повести, приводит его к гибели, несмотря на то, что он упорно сопротивляется этой черной силе и даже побеждает страшную ведьму. Тем самым Гоголь хотел сказать, что даже сильные героические натуры не могут вырваться из плена враждебных человеку сил современного общества, что они обречены на гибель или прозябание. В образе Хомы Брута эта мысль особенно ясно выражена. Уже в самом имени героя Гоголь подчеркивает трагизм его судьбы. Сочетание «Хома» и «Брут» не случайно, а сознательно дано писателем, чтобы этим приемом подчеркнуть основную мысль, вкладываемую им в свой образ — о трагической несовместимости героического в человеке с его положением в современном обществе. Брут, как известно, — античный римский герой-республиканец, убивший Цезаря. И гоголевский герой, названный этим именем, несомненно, ассоциирован с античным Брутом по наличию героических черт в его характере. Но в то же время, он остается Хомой, т. е. недотепой (Хома — в украинском языке имеет значение «недотепа»). Страшная фантастика «Вия» должна быть воспринята как один из приемов гоголевской сатиры на современный общественный строй.
Увлекшись историей Малороссии, Николай Васильевич Гоголь издал в 1835 году сборник под названием «Миргород». В него вошли четыре знаковых произведения: «Старосветские помещики» , «Тарас Бульба», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и одно из самых загадочных и захватывающих сочинений Гоголя – «Вий» . Эта повесть при жизни Николая Васильевича издавалась дважды. Последний раз в 1842 году.
В примечании к книге Гоголь писал, что повесть является народным преданием, а он изложил события в точности так, как слышал их, ничего не изменив. Однако специалисты до сих пор не нашли ни одного фольклорного произведения, которое бы максимально было похоже на повесть «Вий». А имя самого ужасного персонажа сложилось, скорее всего, от украинских слов «вія» (ресница) и «повіко» (веко). Ведь у гоголевского предводителя нечистой силы были очень длинные веки.
В отличие от мистического и даже фантастического содержания, сюжет повести «Вий» достаточно прост и логичен. Три студента киевской бурсы решили на каникулах заняться репетиторством. Они сбились с пути и забрели на какой-то хутор, хозяйка которого оказалась ведьмой. Один из семинаристов по имени Хома Брут приглянулся представительнице темного царства. С этого момента и начались все несчастья философа, приведшие его к смерти.
Уже в первую ночь знакомства ведьма оседлала Хому и заставила его носиться по полям и лесам. Только молитва и наступление утра помогли семинаристу освободиться из этого плена. Хома был так напуган и растерян, что решил не заниматься репетиторством, а вернулся в Киев, чтобы провести каникулы в общежитии бурсы.
Но через несколько дней Брут получил приказ от самого ректора ехать к богатому сотнику и читать молитвы над его умирающей красавицей-дочкой. Такова была последняя воля панночки. Философ сильно испугался этого поручения. А когда увидел лицо усопшей, то сразу признал знакомую ведьму, которая из старухи умела превращаться в молодую девушку.
Три ночи Хома Брут отпевал в церкви покойницу. И каждая служба была ужаснее предыдущей. Ведьма вставала из гроба, летала в нем под куполом храма, но никак не могла найти философа, который обезопасил себя защитным кругом.
Третья ночь оказалась самой страшной и фатальной. На подмогу ведьме в церковь пришло много нечисти, а затем привели начальника гномов по прозвищу Вий. Он и увидел Хому, отчего семинарист умер от страха до первых петухов.
Обсуждая трагическую кончину философа, его друзья пришли к выводу: если бы Брут не посмотрел в глаза Вию, то остался бы жив.
Литературные критики сходятся во мнении, что Хома – типичный представитель Малороссии. Он флегматичен и ленив, а любой стресс снимает чаркой горилки и хорошей закуской. После первого приключения с ведьмой философ отправился «лечиться» в корчму, а после первой страшной ночи в церкви быстро пришел в себя, сытно пообедав.
Сцены обычной жизни причудливо переплетены в повести с элементами мистики и фантастики. Гоголь делает это мастерски. Картины мирного быта и красивой природы органично сменяются фрагментами, полными ужаса и тревоги.
Романтический элемент повести особенно ярко проявлен в описании народных традиций и веры в потусторонний мир. Между его представителями и людьми существует постоянная связь. Так, красавица-панночка превращается в старуху и катается на спине понравившегося парня, забирая у него последние силы.
Реализм Гоголя особенно поражает при описании киевской бурсы. Образование в ней получали избранные, а остальные ученики закаляли там характер. Впрочем, это было не лишним, поскольку выжить в то суровое время могли лишь крепкие натуры. Учеников в бурсе жестоко били и почти не кормили, поэтому юноши были постоянно заняты поиском пропитания. Многие выпускники бурсы держали путь в Запорожскую Сечь, чтоб жить там по законам воли.
Что касается мистики, то Гоголь всегда был известным знатоком сверхъестественных сил. В повести «Вий» такие сцены написаны блестяще. Несмотря на тонкую иронию, эпизоды с нечистой силой леденят сердца читателей не хуже современных триллеров. В основном потому, что характерной особенностью мистических сцен Гоголя является их мажорный тон. Вий, ведьма и прочая нечисть – существа очень мстительные и злобные.
У Гоголя потусторонняя образность реализуется с помощью фантастических приемов. Автор придумывает существа и явления, о которых нет никаких сведений. Чаще всего эта форма фантастики основана на гиперболе. Сам Вий – персонаж из мифического мира, существующий лишь в легендах. У Гоголя это действующее лицо появляется лишь в конце повести и держит читателя в напряжении всю финальную сцену.
Добро и Зло ведут за душу человека постоянную борьбу. Но, если сам человек не хочет совершенствоваться, а просто плывет по течению, то рано или поздно он становится уязвимым. Поэтому будущие духовные пастыри, которые постоянно пьют горилку и заботятся лишь о том, чтобы сытно поесть и хорошо поспать, уже впустили нечисть в свои души. От такого равнодушия Гоголь всячески стремился уберечь современников и потомков.
- «Вий», краткое содержание повести Николая Васильевича Гоголя