Многострадальная бабкинская земля ничем не защищена, вполне можно купить ее, и теперь уже с другой целью перелопатить — дабы стоял здесь, на берегу реки, за высоким забором какой-нибудь очередной дворец солидного семейства.
И всё же — как похожа судьба Бабкино на судьбу вишневого сада в знаменитой чеховской пьесе!… Собственно, с Бабкино всё и началось… Ну, то есть вызревал тут «синдром вишневого сада» — это когда, с одной стороны, полная беспомощность, дряблость интеллигентов, а с другой — голый прагматизм предпринимателей, когда исключительно материальная выгода диктует правила игры.
С конца позапрошлого века бабкинская усадьба и ее сад под дамокловым мечом угрозы утраты – в реальном и литературном исполнении: сначала у реальных Киселевых — владельцев усадьбы, потом «У знакомых» — литературных (есть такой у Чехова рассказ, основанный во многом на бабкинских реалиях) и, наконец, у чеховской Раневской в «Вишневом саде».
Раневская потому и появилась, что Антон Павлович почувствовал: частные утраты непутевых хозяев — дворян по происхождению — и частная погибель «какого-то» вишневого сада – отнюдь не случайны. Вот и продолжение истории нелитературного, невыдуманного — нашего Бабкино в том же духе: за Киселевыми — владельцы Котляревские. А они, по той же причине, что у Киселевых, продают имение за долги с торгов. Вот тут-то и появился Лопахин — в виде реального мануфактурщика Алексея Колесникова. Нет, он землю не отдал в аренду под дачи (как намеревался это сделать Лопахин), а занялся устройством в имении швейного производство по пошиву белья… А для этого запланировал перекроить всю усадьбу. И вряд ли выдержал бы бабкинский сад и парк конкуренцию с бельем, да тут подоспела революция. Естественно, не для сбережения дворянской усадьбы, а для того, чтоб – гори всё огнем!
Правда, гореть стало попозже — в 1929 году. И не всё сразу. Еще в начале 50-х некоторые заброшенные постройки доживали свой век, а потом их растащили на дрова. Но самое кощунственное — срыта сама земля, на которой стоял главный усадебный дом, съедена карьером — песок забирали… Да и в других местах следы зубов экскаватора. Даже самый свирепый из Лопахиных, пожалуй, не додумался бы до этого! Что им Чехов — у новых Лопахиных одна путеводная звезда, она под названием – ВЫГОДА.
Ну, а потом наелись вдоволь — получили то, чего желали, и отошли. И сейчас здесь, в полном смысле слова, мерзость запустения, место отвратительной свалки…
Правда, у новейших Лопахиных найдутся капиталы и по-крупнее капитала того предприимчивого купца начала ХХ века. Многострадальная бабкинская земля ничем не защищена, вполне можно купить ее, и теперь уже с другой целью перелопатить — дабы стоял здесь, на берегу реки, за высоким забором какой-нибудь очередной дворец солидного семейства.
С другой стороны, если зацикливаться на возмущении, то так и просидим всю жизнь на «праведном гневе», ничего не сделав для сохранения того, что не измеряется денежными купюрами и является духовной опорой жизни человека. Короче говоря, пора покончить с «синдромом вишневого сада»! Чтобы сказать в итоге – ВИШНЕВЫЙ САД не продан!
Антон Чехов вспоминает Бабкино.
Проблемы – и те, что на поверхности, и те, что внутри и скрыты Чеховым от посторонних глаз, — не могли исчезнуть, раствориться, но всё же, пусть на короткое время, они отступали в те благословенные летние дни в Бабкино.
Позади первое бабкинское лето семьи Чеховых – длинное дачное лето 1885 года: оно начиналось в начале мая и закончилось в конце сентября.
В письме из Москвы 1 октября 1885 года Антон Чехов вспоминает Бабкино. Письмо адресовано Марии Владимировне Киселевой. Но прежде чем привести строки письма, всё же стоит напомнить о той замечательной среде общения, сложившейся в Бабкино, об удивительной её атмосфере, о которой, право, хочется сказать – подарок судьбы.
Сестра Чехова, Мария Павловна, в своих воспоминаниях как-то обмолвилась: «…Самые люди собирались в Бабкине точно на подбор». Да уж… Начиная с хозяев усадьбы Бабкино – дворян Алексея Сергеевича и Марии Владимировны Киселевых.
Мария Владимировна Киселева — внучка выдающегося просветителя, писателя и издателя Н.И. Новикова. Она получила хорошее образование, в том числе музыкальное (в числе ее учителей знаменитый композитор А.С. Даргомыжский), обладала литературными способностями — писала рассказы, сотрудничала в ряде детских журналов. Умная, начитанная, обладавшая художественным чутьем – недаром Чехов в своих письмах (а переписка длилась до начала 1900-го года) будет поверять ей свои глубинные, сокровенные мысли о литературном творчестве. Отец М.В. Киселевой, Владимир Петрович Бегичев, – воспитанник Московского университета, драматург, актер – любитель, в прошлом инспектор репертуара московских императорских театров, а затем и управляющий театрами. Он был весьма колоритной и заметной фигурой артистической Москвы.
Алексей Сергеевич Киселев, занимавший должность земского начальника, происхождения еще более знатного. Его отец, Сергей Дмитриевич, — полковник лейб- гвардии Егерского полка, с 1837 года Московский вице-губернатор. В числе его московских знакомых А.С. Пушкин. С женой С. Д. Киселева Елизаветой Николаевной Ушаковой А.С.Пушкин был в добрых, дружеских отношениях. Павел Дмитриевич Киселев, русский посол в Париже, крупный дипломат в период правления Николая I, приходился дядей А. С. Киселеву. А.С. Пушкин, хорошо знавший Павла Дмитриевича Киселева, назвал его «самым замечательным из наших государственных деятелей».
Однако причастность Киселевых к «сливкам общества» не сделала их высокомерными. Не было в них и тени какой-либо сословной заносчивости. А ведь Чехов никогда и нигде не скрывал, что предки его были крепостные крестьяне, что семья его – из разорившихся лавочников провинциального портового города, сбежавших из Таганрога в Москву в поисках безбедной жизни. Но может быть, тут сказывался некий «эффект почитания» Чехова как писателя? Так ведь ни Антон Чехов, ни его окружение не знали тогда, что «Антон Чехов – великий русский писатель»…
Доброжелательными, сердечными, почти родственными сложились отношения Чеховых с семейством Киселевых — Алексеем Сергеевичем, Марией Владимировной и их детьми Сашей (Чехов называл ее в шутку то Василисой, то Василисой Пантелеевной) и Сережей. И не случайно позже Сережа (Котафей Котафеевич — по «версии» опять же Антона Павловича) жил некоторое время в семье Чеховых в Москве на Садово-Кудринской. «Милые и добрые люди», — скажет Чехов о Киселевых, ставших друзьями Чеховых на долгие годы.
Итак, вот что обитателям Бабкино пишет Чехов: «…В моей бедной душе до сих пор нет ничего, кроме воспоминаний об удочках, ершах, вершах, длинной зеленой штуке для червей… о камфарном масле, Анфисе, дорожке через болото к Дарагановскому лесу, о лимонаде, купальне… Не отвык еще от лета настолько, что, просыпаясь утром, задаю себе вопрос: поймалось что-нибудь или нет? В Москве адски скучно, несмотря ни на что… Был сейчас на скачках и выиграл 4 р. Работы пропасть… Кланяюсь Алексею Сергеевичу так, как коллежские регистраторы кланяются тайным советникам или отец Сергий — князю Голицыну. Сереже и Василисе, которых я каждую ночь вижу во сне, салют и почет. А за сим, пожелав Вам здоровья и хорошей погоды, пребываю преданный А. Чехов».
Конечно же, Чехов вспоминает ещё о многом другом, о чем не упомянул в письме: о чудесной природе Бабкино — об этих, его же словами, «за душу хватающих пейзажах», о встречах с новыми, интересными, талантливыми людьми – гостями Бабкино, о музыкальных и литературных «сходках» в гостеприимном доме Киселевых …
В конце концов, бабкинское лето – это замечательный отдых: тут, кроме рыбалки, охота, ягодно — грибные походы в Дарагановский лес и, конечно же, купание в речке. Кстати, именно в то лето была построена купальня. Вот в тут-то и произошел тот занятный случай, который так великолепно описал Чехов в своем юмористическом рассказе «Налим»…
Нет, проблемы – и те, что на поверхности, и те, что внутри и скрыты Чеховым от посторонних глаз, — не могли исчезнуть, раствориться, но всё же, пусть на короткое время, они отступали в те благословенные летние дни в Бабкино.
А впереди в судьбе Чехова еще два замечательных бабкинских лета…
Елена Штейдле. Краеведческое общество «Наследие»
Бабкино: с какого бока Истринскому району припёка?
Да, был и такой вопрос…Он возник, когда краеведческим обществом «Наследие» и Истринским районным отделением охраны памятников была выдвинута инициатива восстановления парка Бабкино как первого этапа возрождения всего комплекса усадьбы Бабкино. Что ж, попытаюсь ответить. Но прежде чем ответить на сей вопрос, хочется напомнить (ну, на всякий случай…), что жил такой писатель Антон Павлович Чехов, и так случилось, что пересеклась его судьба с нашим истринским краем. Так вот именно в усадьбе Бабкино пребывание А.П.Чехова на истринской земле было наиболее длительным и плодотворным. Здесь состоялось становление Чехова как писателя, многие из рассказов, написанных в Бабкино, вошли в золотой фонд русской литературы, немало сюжетов последующих своих произведений Чехов почерпнул из жизни обитателей усадьбы и окрестных деревень. Не в последнюю очередь свое вдохновение А.П. Чехов черпал в исключительно красивой природе Бабкино, которой писатель неизменно восхищался, говоря о ней – «за душу хватающие пейзажи»…
В Бабкино протекала его дачная жизнь, позже Антон Павлович Чехов вспоминал о ней с теплотой и благодарностью.
Оценивая значение усадьбы Бабкино для истории нашего района, нельзя не учитывать и тот знаменательный факт, что здесь жил и творил выдающийся русский художник И.И. Левитан – друг Чехова. Уже вдали от Бабкино, мысленно возвращаясь на берега Истры,
Левитан писал: «Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты».
Известно также, что усадьбу посещали видные деятели культуры конца XIX века.
Сохранились план, фотографии и макет усадьбы Бабкино. В перспективе возможно восстановление комплекса усадебных построек.
Кроме историко-культурной значимости, Бабкино обладает значительным эколого-эстетическим, рекреационным и туристическим потенциалом. На территории парка возможно проведение разнообразных историко-культурных, театральных, учебно-просветительских мероприятий.
Немаловажна и большая историко- культурная насыщенность окрестностей Бабкино – если учитывать близость Бабкино к Новоиерусалимскому монастырю, к Преображенской церкви в с. Бужарово и Казанской в д. Полевшине. Безусловно, это является дополнительным фактором привлекательности Бабкино с точки зрения туризма.
Таким образом, основания для возрождения усадебного комплекса Бабкино весьма значительные. И это возрождение, без сомнения, будет способствовать повышению культурного статуса, престижа Истринского района.
Хотя, полагаю, есть вещи и по — важнее престижа. Это – воспитание ума, души и совести человека. В двух словах об этом не скажешь. Но одно несомненно — зримое восстановление чеховских священных мест имеет прямое к этому отношение.
Так с какого же бока Бабкино Истринскому району припёка? Ответ, по-моему, очевиден: Бабкино – это и не сбоку, и не припёка.
Елена Штейдле.
Чеховское Бабкино: будет ли оно возрождено?
Истринское районное отделение охраны памятников о проделанной работе.
Напомню, что краеведческим общество «Наследие» и Истринским районным отделением охраны памятников была выдвинута инициатива возрождения усадьбы Бабкино. Вскоре с этой инициативой ознакомилась Чеховская комиссия Российской Академии наук.
Однако в начале весьма непростого и длительного процесса возрождения усадьбы необходимо решить задачу защиты территории усадьбы от возможных посягательств на нее тех, кто, мягко говоря, далек от целей возрождения мест, связанных с именами А.П. Чехова и И.И.Левитана. Этой защитой является статус памятника истории и культуры. Что же сделано для приобретения территорией усадьбы этого статуса?
Истринское районное отделение охраны памятников обратилось в Министерство культуры Московская области, после получения соответствующей консультации была начата работа по составлению комплекта документации для ходатайства перед Министерством культуры Московской обл. по присвоению территории парка бывшей усадьбы Бабкино статуса охраняемого памятника истории и культуры. Данная работа была завершена к марту 2007 года.
В этот же период районное отделение охраны памятников получило приглашение на Чеховские международные чтения в Мелихово в качестве участников. На Чтениях был представлен доклад о достопримечательностях Истринского района, связанных с А.П. Чеховым. В нем, в частности, были изложены перспективы возрождения усадьбы Бабкино. Истринская инициатива была одобрена участниками Чтений.
Кроме того, районное отделение охраны памятников инициировало включение Истринского района в число муниципальных образований Московской области, участвующих в подготовке и проведении празднования 150-тия со дня рождения А.П.Чехова в 2010 году, оно разработало план мероприятий Истринского района, посвященных юбилею А.П.Чехова.
Один из пунктов этого плана, позже утвержденного Губернатором Московской области Б.В. Громовым, — «Разработка проекта мемориально-исторической территории парка усадьбы Бабкино». Но, опять же, реализация этого пункта невозможна без статуса памятника истории и культуры.
Так что же со статусом? Несколько месяцев комплект документации находился на рассмотрении в Министерстве культуры Московской области. В июле 2007 г. был получен ответ, суть которого заключается в следующем: основания для отнесения территории бывшей усадьбы Бабкино к объектам культурно-историческим значения признаны достаточными, однако необходимы сведения о правовом режиме использования земельного участка данной территории.
Надо сказать, в процессе подготовки документов, Истринское отделение охраны памятников обращалось с запросом о правовом режиме в Истринский филиал ФГУ «Земельная кадастровая Палата», однако ответ получила невразумительный. К сожалению, сложности с документом о правовом режиме продолжились. Документ стал настоящим камнем преткновения.
Наконец, в октябре 2007 г. Министерство культуры направило письмо в Администрацию Истринского района по вопросам территории Бабкино. Но по некоей причине ответ из Администрации не последовал.
Затем Истринское отделение охраны памятников направило вторичный запрос о правовом режима территории. На этот раз ответ, полученный в апреле 2008 г., содержал вполне конкретную информацию: указанная территория расположена на землях категории «земли запаса».
Фактически это означает, что территория может быть освоена в качестве мемориально-исторической, поскольку не находится в частном владении. Полученный документ был направлен в Министерство культуры.
Казалось бы, есть все основания полагать, что мы очень близки к благополучному завершению истории со статусом, но у Министерства появились новые вопросы. Впрочем, в данном случае, разрешимые, а потому надеемся, что в ближайшее время Министерство культуры примет положительное решение в отношении дальнейшей судьбы чеховского Бабкино.
Елена Штейдле.
Памятное место, связанное с именами А.П. Чехова и И.И.Левитана, получило статус выявленного объекта культурного наследия.
Три года усилий, в том числе по преодолению всяческих препонов, всё же оправдались! Многострадальная бабкинская земля бывшей усадьбы Бабкино, которую безжалостно использовали когда-то в качестве карьера, а потом превратили в место свалки, теперь под защитой государства. Это памятное место, связанное с великими именами А.П. Чехова и И.И.Левитана, получило статус выявленного объекта культурного наследия. А ведь было немало скептиков!…
Вот текст распоряжения Министерства культуры Московской области за подписью первого заместителя министра культуры Правительства Московской области Т.Е. Ширшиковой: «Министерство культуры Московской области информирует, что в соответствии с распоряжением Министерства культуры Московской области от 01.07.09 № 249-р «Памятное место, на котором располагалась усадьба «Бабкино», связанная с жизнью и творчеством писателя А.П. Чехова и художника И.И.Левитана, 2-я пол. XIX в.», расположенное по адресу: Истринский муниципальный район, Бужаровское сельское поселение, д. Бабкино отнесено к выявленным объектам культурного наследия».
Статус объекта культурного наследия – своего рода охранная грамота от посягательств на данную территорию частных лиц, преследующих цели садово-дачного и коттеджного строительства. Кроме того, согласно закону об объектах культурного наследия, на охраняемой территории «устанавливается особый режим использования земель, ограничивающий хозяйственную деятельность и запрещающий строительство, за исключением применения специальных мер, направленных на сохранение и регенерацию историко – градостроительной или природной среды объекта культурного наследия.»
Полученный статус должен стать отправной точкой для возрождения парка усадьбы «Бабкино», а в будущем и всего усадебного комплекса.
У Истринского района есть достаточные предпосылки встать в один ряд со знаменитыми священными уголками России, связанными с именами А.П. Чехова и И.И.Левитана. От нашей заинтересованности, от осознания важности поставленной задачи во многом будет зависеть реализация этих предпосылок.
Проведению проектно-изыскательских и восстановительных работ должна предшествовать проработка и согласование многочисленных правовых, земельных вопросов. И, разумеется, требуются большие материальные средства муниципалитета. Несомненно, потребуется и привлечение внебюджетных средств – инвестиционных средств бизнеса, коммерческих структур, средств спонсоров и благотворителей Истринского района.
Впереди работа, масштабы которой весьма значительны, если не сказать – огромны. Но имена великих соотечественников А.П.Чехова и И.И.Левитана стоят наших усилий, стоит усилий достояние культуры, которое должно принадлежать нашим современникам и будущим поколениям.
Хочу выразить признательность за оказанную мне помощь в работе старожилу деревни Бабкино Римме Георгиевне Дудинской, краеведу Евгению Константиновичу Иноземцеву и главному архитектору музея «Новый Иерусалим» Виктору Петровичу Гришину, а также всему краеведческому обществу «Наследие» за моральную поддержку.
Елена Штейдле . Ответственный секретарь Истринского районного отделения охраны памятников.
«Куда бы мы ни направились, что бы ни увидели, мы чувствуем - он уже был здесь, он это видел, он это уловил ранее нас», - пишет о своем любимом английском художнике Тернере Рескин. Такое же чувство охватыает нас в окрестностях Истры.
Здесь жил Чехов. И когда мы читаем брызжущие смехом страницы его затейливых рассказов, ещё подписанных именем «Антоши Чехонте», мы как бы вновь гуляем по приветливым истринским дорогам, по бескрайним истринским лесам, вновь стоим у прозрачных студёных вод Истры. Ещё целы в неглубоких истринских водах позеленелые сваи купальни, с постройкой которой связана ловля налима («Налим»).
Брат писателя Михаил Чехов так и пишет об этом рассказе: «Описан с натуры». Где-то рядом, тут же на бережку, с удочкой в руках простаивала часами мисс Матьюз - «Дочь Альбиона»... гувернантка приезжавших в Бабкино гостей», - вспоминает тот же Михаил Чехов в статье «Антон Чехов на каникулах». По вечерам над Бабкиным нависают туманы, скрывая в белесоватой сумрачной мгле одинокого путника. И кажется что вместе с ним уходит такое простое, земное счастье. Ведь так, вероятно, и думала бедная «Верочка», зябко кутаясь в отсыревший платок, затаив горе неразделённой любви. Свидетельство брата писателя полностью подтверждает это. «Описанный в «Верочке» сад при лунном свете с переползавшими через него клочьями тумана - это сад в Бабкине».
Герои Чехова вросли в истринские пейзажи, и мы чувствуем их присутствие в этих местах. Эта связь так сильна и так органична, что наше воображение готово любые пейзажи, обильно разбросанные в произведениях Чехова, обнаружить именно здесь. Знаток чеховского творчества Ю. Соболев даже более позднюю «Чайку» связывает с истринскими местами. «Около дома - над обрывом - площадка. Здесь, по преданию, особенно любил сидеть Чехов. Здесь зародилась у него мысль о «Чайке», - пишет он.
Случайна ли в Чехове эта проникновенная любовь к красоте истринских мест? Ведь он не был единственным писателем, чья судьба прихотливо вплелась в историю «заштатного» городка Воскресенска - нынешней Истры. Его фамилия скорей заключает обширный список: В. А. Жуковский, М. Ю. Лермонтов, А. И. Герцен, Н. М. Языков, М. П. Погодин, Ю. Ф. Самарин, П. В. Шумахер, Б. М. Маркевич.
Только один А. П. Чехов принял её в горнило своего творчества. Истра для молодого чеховского таланта оказалась плодотворнейшей почвой. Он один пережил её как писатель. В письме к Н. А. Лейкину (25 июня 1884 г.) А. П. Чехов подчёркивает своё сугубо писательское отношение к истринским местам: «Монастырь поэтичен. Стоя на всенощной в полумраке галлерей и сводов, я придумываю темы для «звуков сладких». Тем много...». Именно в Истре, с которой связано свыше семи лет его писательской юности, в значительной мере сформировался и окреп его талант.
Время сохранило своеобразный облик этого городка вплоть до трагических дней осени 1941 года. Проходя по тишайшим, приветливым улицам, где каждый поворот как бы раскрывал перед вами затейливый фон очередного рассказа Чехова, хотелось именовать Истру «Чеховским заповедником». И в этом лежит суровая боль её невознаградимой утраты. В декабре 1941 года была выиграна великая битва за Москву. Обессилевший враг, отбрасываемый всё дальше и дальше на запад, в бессильной злобе мстил памятникам, садам и жилищам. Он взорвал неповторимый Новоиерусалимский монастырь, сжёг Истру, вырубил на костры яблони и заминировал прославленный Чеховым город. Теперь новая Истра, как феникс, вырастает из пепла. Город восстанавливается, и память о Чехове оживает здесь с новой силой.
В 1884 году, когда Чехов уже жил в Истре, Д. И. Менделеев, говоря о пейзажах Куинджи, утверждал, что лрирода по-разному влияет на человеческие характеры. Истринская природа оказалась близкой внутреннему миру Чехова; он один из всех писателей, побывавших здесь, оказался певцом этих мест. Знаменательно, что другие места не вызывали в нём творческого отклика с такой силой, как это было в Истре.
После семилетней связи с любимым городком лето 1888 года Чехов про водит в Луке, и брат его Михаил Чехов, уже привыкший к тому, что окружающая обстановка подсказывает А. П. Чехову темы, не без недоумения записывает: «...Жизнь на Украине почему-то не давала ему столько тем, как в предшествовавшие годы в Бабкине: он интересовался ею только платонически».
«Тема дается случаем», - пишет Чехов в одном из своих истринских писем. Случай же привел его к Истре. В 1880 брат его, Иван Павлович, был назначен учителем в местное приходское училище. У одинокого Ивана Павловича, только что покинувшего подвальное обиталище Чеховых на Трубной, вдруг оказалась просторная, обставленная и рассчитанная на большую семью квартира. С первыми весенними днями мать писателя с его сестрой и младшим братом перебираются в Воскресенск (так раньше называлась Истра). Сначала Антон Павлович бывает здесь лишь наездами, но постепенно Истра привлекает его всё сильней и сильней. В местной интеллигенции молодой писатель встретил чуткую, приветливую и внимающую среду. Здесь «выписывали в складчину положительно все до одного выходившие в то время толстые журналы». «Как писателю Антону Чехову нужны были впечатления, и он стал их теперь черпать для своих сюжетов из той жизни, которая окружала его в Воскресенске: он вошёл в неё целиком. Как будущему врачу ему нужна была медицинская практика, и она тоже оказалась здесь к его услугам».
Больница, где Чехов проходил медицинскую практику, оставляла не мало времени для творческих наблюдений. Её главный врач, П. А. Архангельский, вспоминает: «Нередко он садился на табуретку в кабинете врача в каком-нибудь свободном уголке и оттуда наблюдал своими проникновенными глазами...».
Врачи знали о его литературных трудах, и однажды у одного из них шутливо вырвалось: «...Наверное Антон Павлович на нас заработает не один пятачок!» Многое увидел здесь начинающий писатель. «Больница сблизила его с больнымикрестьянами, открыла перед ним нравы их и низшего медицинского персонала и отразилась в тех произведениях Антона Павловича, в которых изображаются врачи и фельдшера («Хирургия», «Беглец», «Токарь»). «Он часто проводил в лечебнице время с утра и до окончания приёма, - читаем мы в записях доктора Архангельского, - иногда запаздывал домой к обеду, у меня оставался и обедать. Помню: идёшь, бывало, часов в 9 утра в больницу и видишь, как из-за кладбища по берёзовой аллее подвигается велосипед с огромным передним колесом, а на нём кто-нибудь из братьев Чеховых в сопровождении остальных; попеременно садясь и падая, они достигали, наконец, больницы; Антон Павлович обыкновенно оставался и шёл со мною в больницу, а братья или следовали по дороге дальше, или же возвращались назад».
Доктор П. А. Архангельский был далеко незаурядной личностью. «Слава его, как врача-терапевта, была настолько велика, что к нему съезжались на практику студенты-медики последних курсов и даже молодые врачи». «Сам Павел Арсеньевич слыл очень общительным человеком, и около него всегда собиралась для практики медицинская молодёжь, из которой многие потом сделались врачебными светилами...
Часто, после многотрудного дня, собирались у одинокого Архангельского, создавались вечеринки, на которых говорилось много либерального и обсуждались литературные новинки. Много говорили о Щедрине, Тургеневым зачитывались в запой. Пели хором народные песни - «Укажи мне такую обитель», со смаком декламировали Некрасова... Эти вечеринки были для меня школой, где я получил политическое и общественное воспитание и где крепко и навсегда сформировались мои убеждения, как человека и гражданина», - вспоминает М. Чехов.
Эти его слова мы вправе применить и к самому Антону Павловичу. Доктор Архангельский, как бы подытоживая свои воспоминания о Чехове, так характеризует его дальнейший жизненный путь: «Он не сделался врачом-практиком, но остался тонким диагностом душевных состояний человек, и чутким изобразителем горестей людских». Чикинская больница в г. Истре не только дала медицинскую школу студенту Чехову, она явилась и писательской школой, вырабатывая в нём умение наблюдать и анализировать.
Уже первые чикинские сюжеты Чехова говорят о пристальном интересе молодого писателя к простому люду, крестьянам, рыболовам, охотникам. Воскресенск славился своеобразием своих трактиров. Писателю тут большая пожива. Творческое усердие здесь у всех и во всем. Антон Павлович - гость этих трактиров, и, даже предпочитает не в лавках, а здесь забирать кое-какие продукты. В письме к издателю «Осколков» Н. А. Лейкинуон перечисляет свои первые докторские гонорары: «...лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 руб.» и т.д. И не без грусти заканчивает: «все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты!».
Центром всей Воскресенской жизни, по свидетельству М. Чехова, была семья полковника Маевского. С детьми Маевских Аней, Соней, Алёшей, участниками дальних прогулок, Антон Павлович очень дружил и описал их вечера в рассказе «Детвора». В доме Маевских у Чехова зарождается также идея будущих «Трёх сестёр». «Здесь же брат, сообщает нам М. П. Чехов, - познакомился с другими офицерами батареи и вообще с военной жизнью, что оказало ему впоследствии услугу в создании «Трёх сестёр». Поручик этой батареи, Е. П. Егоров, был близким, приятелем братьев Чеховых и упомянут Антоном Павловичем в его рассказе «Зелёная коса». Впоследствии этот Е. П. Егоров вышел в отставку с таким же желанием «работать, работать, работать», как и барон Тузенбах в «Трёх сестрах». В городе долгие годы хранится предание о том, что замысел «Трёх сестёр» зарождается здесь. Однако память о даче, где жил Маевский, стёрлась давно, но легендарный дом «трёх сестёр» знает весь город. Накануне воины 1914 года в Воскресенске побывал чехововед Юр. Соболев, и местные старожилы смогли сообщить, ему даже фамилию «трёх сестёр». Это - сестры Менгалёвы. Одна из сестёр был начальницей гимназии. «К нашему удивлению,- пишет Ю. Соболев, - знал об этом и ямщик, с которым совершали мы наш путь по этим местам. Он провёз нас по кривой уличке и показал большой каменный белый дом.
Вот тут и жили эти три сестры, - сказал он, показывая кнутовищем на фасад...».
»Быть может, - добавляет от себя Соболев, - и в самом деле жили тут те, что носили милые имена Маши, Ольги и Ирины...
Кто знает...
Но в воспоминаниях о нашей поездке эпизод с домом «трёх сестёр» едва ли - не самый волнующий...».
Через переулок от дома Маевского стояло здание приходской школы, куда Чехов приезжал к брату (1881 г. и 1882 г.) и где жил в летние месяцы (1883 г. и 1884 г.)
В дни Великой Отечественной войны с особой остротой вспоминалось, что здесь Чеховым был написан рассказ «Признательный немец», вскрывающий всю черноту души будущих «сверхчеловеков». Осенью 1941 года они пришли в этот тихий, жизнерадостный город и сожгли дом, где жил и творил великий писатель
Почерневшие кирпичи да печи с осыпавшимися изразцами стоят сейчас на том месте, где был дом приходского училища. От всей колоссальной усадьбы остались только, въездные ворота тяжелой кирпичной кладки, с чугунными гремящими ручками.
Дом приходского училища находился близ городской площади и граничил одной стороной владения с местным собором. Трактир Банникова также стоял здесь, на площади. Когда спадала жара, Антон Павлович появлялся на улицах.
»Вечером же, - пишет он в одном из писем отсюда, - хожу на почту к Андрею Егорычу получать газеты и письма, причём копаюсь в корреспонденции и читаю адресы с усердием любопытного бездельника. Андрей Егорыч дал мне тему для рассказа «Экзамен на чин». Простота нравов в городе была патриархальная. Служба здесь была делом спокойным, домашним. Почта работала не каждый день, и во-время переслать рассказ в очередной номер журнала было делом не лёгким. Виндавской (ныне Калининской) железной дороги тогда еще не было, и до ближайшей станции - Крюково, (теперешняя Октябрьская железная дорога) - было 20 вёрст. Чехов ищет почтовых оказий, сообщая в последующем письме о своих затруднениях редактору: «Пришлось поклониться толстой богомолке. Если богомолка поспеет на станцию к почтовому поезду и сумеет опустить письмо в надлежащее место, то я торжествую, если же бог не сподобит её послужить литературе, то рассказ получите Вы с этим письмом».
И все же Воскресенск не обеспечивал Чехову ту долю спокойствия и тишины, которые столь нужны для сосредоточенного писательского труда. Вот почему, когда в 1885 году помещики Киселёвы предложили поселиться на лето в их имении Бабкине, верстах в четырех от Воскресенска, пленённая парком, рекою, прудами, дружная чеховская семья с восторгом перекочевала сюда.
Об исключительном значении трёх лет жизни в Бабкине для творчества Чехова его брат Михаил Павлович говорит так: «...во всех почти рассказах того времени можно увидеть ту или иную картину Бабкина, то или иное лицо из бабкинских обывателей или из обывателей, тяготевших к Бабкину деревень». Вспомним, что первые творческие успехи Антона Павловича падают именно на эти годы. Основной чертой новых друзей Чехова было то, что «семья Киселёвых была из тех редких семей, которые умели примирить традиции с высокой культурностью». И. Грабарь в своей монографии о Левитане даёт им такую характеристику: «Хозяева именья Киселёвых, типичная семья Ьопз у1уап1:5, превращали жизнь в сплошной праздник, полный остроумного шутовства и какой-то бесшабашной богемы».
Тесть Киселёва, В. П. Бегичев был долгие годы связан с крупнейшими представителями русского искусства. На его московской квартире, приезжая из Петербурга, останавливался А.С. Даргомыжский, и автор «Тарантаса», В. А. Сологуб. Бывали у него запросто А. Н. Островский и П. И. Чайковский. Б. М. Маркович по дружбе с Бегичевым жил в Бабкине за год до Антона Павловича и писал здесь свою «Бездну» и «Чад жизни». Долгое время, будучи директором московских императорских театров, Бегичев стоял в центре московской театральной и художественной жизни. И своими рассказами о ней он как бы вводил начинающего писателя, «внука крепостного» Чехова, пока только «газетчика», в святилище высокого, официального искусства, светских салонов, толстых журналов, уважаемых редакций. «Мы, братья Чеховы, по целым часам засиживались у него», - вспоминает Михаил Чехов. Облик В. П. Бегичева, своеобразный и увлекательный, просился под пытливое писательское перо. Маркевич запечатлевает его как Ашанина в «Четверть века назад», а Антон Павлович, вспоминая о нём, создаёт образ графа Шабельского в своём «Иванове». Некоторые сюжеты написанных в Бабкине рассказов целиком почерпнуты из вечерних, за чаем, бесед с Бегичевым: «Ему, - записывает брат писателя, - Антон Чехов обязан своими рассказами «Смерть чиновника» (случай, действительно происшедший в Московском Большом театре) и «Володя».
Дочь его, Мария Владимировна, сама писала в журналах и долгие последующие годы поддерживала переписку с Антоном Павловичем. Сближала их также обоюдная страсть к рыболовству.
Муж её А. С. Киселёв, племянник некогда знаменитого дипломата графа П. Д. Киселёва, был здешним земским начальником. Однако его камера больше обслуживала забавы бабкинских гостей, чем «творила суд и расправу» в местном деревенском населении, «...бывало, судили Левитана, - вспоминает М. Чехов. «Киселёв был председателем суда, Антон Павлович - прокурором, специально для чего гримировался. Оба были в мундирах, шитых золотом. Антон Павлович говорил обвинительную речь, которая всех заставляла умирать от хохота».
В Бабкине завязывается крепкая дружба Чехова с Левитаном. Задумчивые заводи Истры, лирические тропинки в зеленой чаще, холмы, по которым взбираются вековые ели, привлекли молодого художника в деревню Максимовку, верстах в двух от Бабкина, по другую сторону Истры, но здесь Левитан прожил недолго. Облюбовав для него отдельный флигелёк, Чеховы быстро перетащили его в Бабкино: вместе гуляли, искали зайцев и вечерами устраивали «театр для себя»: «...Вдруг Левитан на ослике и в простынях, одетый бедуином, выезжал на закате, на луг, за реку и устраивал там вечернюю мусульманскую молитву, а Антон Павлович из-за кустов стрелял по нему холостым зарядом; Левитан падал, и всем домом мы устраивали его похороны».
Страсть к шутке и мистификации не была только любопытным курьезом в сложной чеховской биографии. Подчас эта страсть являлась как бы самопроверкой еще не осуществленных драматургических замыслов будущего писателя. Вспомним, что шутки и забавы предшествуют приобщению Чехова к литературе. «Чуть не каждый день, - пишет его брат о жизни Чеховых в доме на Трубной, - он выступал у себя в семье, в своих собственных импровизациях. То он читал лекции и изображал при этом старого профессора, то выступал в роли зубного врача, то представлял афонского монаха. Его первое произведение, напечатанное им в «Стрекозе» («Письмо к ученому соседу»), представляет собою именно одну из его лекций, которую он в лицах разыгрывал перед нами». Эта особенность чеховского характера находит благоприятную почву именно здесь, в Бабкине.
День в Бабкине начинался рано. «Часов в семь утра брат Антон уже сидел за столиком, сделанным из швейной машины, поглядывал в большое квадратное окошко на великолепный вид и писал».
В деловом распорядке бабкинских дней креп талант Антона Павловича. Пожалуй, ни один врач не верил так в обновляющие силы открытого им нового курорта, как Чехов в «свое» Бабкино. Нет корреспондента, которого бы он не звал сюда. Солидного Н.А. Лейкина он готов соблазнить «богомольем» и природой, в отношении которой он обещает ему «нечто такое, чего (он) нигде и никогда не видел». А.С. Лазареву-Грузинскому обещает: «если приедете сию минуту, то попадете как раз к центру времени и пространства...вышлю Вам на станцию своего лейб-кучера Алексея с тележкой, который берет за доставку юмористов очень дешево. Алексея узнаете по: 1) глупости, 2) растерянному взгляду и 3) № «Нового времени», который я велю держать ему в руках». Сохранились и дружеские увещевания архитектору Ф.О. Шехтелю, будущему автору здания МХАТа: «Бросьте Вы Вашу архитектуру! Вы нам ужасно нужны...» «Если не приедете, то желаю Вам, чтобы у Вас на улице публично развязались тесёмки...».
Чехов особенно дорожил Бабкиным и Воскресенском. Здесь для него все было близким. Поэтому, попадая сюда, невольно начинаешь видеть все в каком-то особом, «чеховском» свете. Летающие у Бабкина чайки заставили Ю. Соболева поверить, что и «Чайка» рождалась здесь. Даже киселёвский дом ему казался...»похожим на тот дом, который показывают в Художественном театре в первом акте «Иванова»... И кажется, что сейчас с балкона раздастся голос старика Бегичева, описанного Чеховым в лице графа Шабельского, а из дома польются мелодии рыдающей виолончели». Ко времени приезда Соболева в Бабкино оно уже стало купеческим владением. Там, где некогда в киселевском доме шел рассказ о Тургеневе, Чайковском, игрался Бетховен и Лист, там выросла «Ремесленная школа Алексея Колесникова». И «все же, - пишет Соболев, - веет здесь «чеховским» настроением» того далекого времени, когда жил здесь он, молодой, такой веселый, остроумный». Сила всесокрушающего времени отступает перед светлой памятью великого писателя.
В километре от Бабкино, по ту сторону Истры, за топким болотом, на высоких холмах Максимовки, стоит древняя Полевшинская церковь. Еще в допетровские времена неизвестным строителем сложены ее строгие стены, выведена легкая колоколенка, а у прохода в ограде поставлена затейливая сторожка.
Чеховы часто бродили возле этих мест, и одиночество Полевшинской церкви постоянно волновало воображение писателя. Службы в ней бывали только раз в год - «на Казанскую». Одинокий сторож жил в сторожке, изредка указывая дорогу заблудившейся тройке, да вызванивал ночные часы, нарушая унылым колокольным звоном веселье бабкинских вечеров. В думах об этом-то стороже Антон Павлович создаёт свою «Ведьму» и «Недоброе дело».
Солнечный бабкинский мир властно жил в душе Чехова. Даже зимою, в Москве память его свято хранит былые радости. «В моей бедной душе, - пишет он Киселёвой, - до сих пор нет ничего, кроме воспоминаний об удочках, ершах, вершах, длинной зелёной штуке для червей... о камфарном масле, Анфисе, дорожке через болото к Дарагановскому лесу, о лимонаде, купальне... просыпаясь утром, задаю себе вопрос: поймалось что-нибудь или нет?». Эта повышенная жизненная радость, запёчатлённая Чеховым в рассказах, очерках и шутливых надписях под рисунками, через десять лет поразит его самого. «Недавно я, -пишет Антон Павлович в 1895 году, - взглянул в старые «Осколки», уже наполовину забытые, и удивился задору, какой сидел тогда в вас и во мне...».
Память писателя так любовно бережёт воспоминания о Бабкине, что достаточно малейшего внешнего повода, чтобы оно возникло перед глазами писателя. Глядя в окна своего кабинета в даме Корнеева, он пишет (1887 г.): «Зелёные деревья Садовой напоминают мне Бабкино, в котором я отшельником провёл три года незаметных...». Отдыхая летом 1891 года в Алексине, он мыслями возвращается к Бабкину: «...когда над нашим парком нависли дождевые облака... я вспомнил, как в такую погоду мы ходили в Максимовку к Левитану и как Левитан грозил застрелить нас из револьвера». Бабкинские события так прочно живут в его памяти, что ими он пользуется как арсеналом для невесёлых уже сравнений: «Насчёт собственного жития могу смело сказать то же самое, что сказали попы, уезжая от Вас после обеда: «Ни здоровья ни радостей, а так, чорт знает что...».
Принято думать, что, уехав в августе 1887 года из Бабкина, Чехов более здесь не появлялся. Обычно всех биографиях как бы проводится резкая черта, отделяющая «бабкинское» и «послебабкинское». Между тем, в течение ещё пяти лет в переписке писателя мы встречаем указания на его бабкинские поездки.
«6 Января 1888 г.» он пишет Киселёвой: «...обратный путь показался коротким, ибо было светло и тепло, но, увы! приехав домой, я сильно пожалел, что этот путь был обратным...». Через месяце небольшим (15 февраля) он пишет самому Киселёву: «Насчёт поездки в Бабкино на масляной неделе вся моя шайка разбойников решает так ехать!». В святочные дни 1890 года та же тема: «Московский воздух трещит: 24 градуса. Рассчитывал поехать завтра в деревню к Коклену Младшему...» (Так звал Антон Павлович сына Киселёвых). «Завтра я еду в Бабкино». «Был в деревне у Киселёвых...» Такие фразы пестрят в его письмах и в последующие годы.
Бабкино становится синонимом молодости для А. П. Чехова. Побывать здесь - для него значит вернуться к лучшим и радостным дням. В 1896 году Чехов пишет Киселёву из Мелихова: «Все постарели, стали положительнее, часто напеваем те романсы, которые пели Михаил Петрович (тенор Владиславлев) и Мария Владимировна (Киселёва). Хотелось бы поехать к Вам, даже очень бы хотелось...». Ницца и та не в состоянии стереть память о солнечном Бабкине. В 1897 году Чехов пишет отсюда Киселёвой: «Здесь очень хорошо, но тем не менее всё-таки я с удовольствием провёл бы Рождество не здесь, а в Бабкине, которое мне так мило и дорого по воспоминаниям».
Но если поездки в Бабкино затруднительны, то возможна может быть иная связь с этими местами творческой юности. Чехов шутливо пишет Киселёву из Мелихова в 1892 году: «Как бы Вы обязали нас, если бы на свой счёт провели телефон из Бабкина в Мелихово...».
Время стирает некогда крепкую нить дружбы. Киселёвы продают Бабкино, и новая служба Алексея Сергеевича заставляет их покинуть Подмосковье.
Тоска по Москве, ставшей символом культурной и деятельной жизни, не покидает Чехова в годы его пребывания в Ялте. В 1903 году, за год до смерти, врачи неожиданно признают этот «парикмахерский город» вредным для его разрушенных лёгких и к радости Антона Павловича рекомендуют ему поселиться в окрестностях любимой Москвы. Некоторое время прожив под Нарой в имении Якунчиковой, он серьёзно задумывается над покупкой в Подмосковье имения или хоть дачи: Воспоминания юности влекут его в Звенигород и Воскресенск. В своё время в 1884 году, за несколько недель своей жизни в Звенигороде, где Антон Павлович заменял уехавшего в отпуск врача, он подарил нам «Мертвое тело» и «На вскрытии». «Приезжал в Чикино, - вспоминает М. Чехов, - и звенигородский врач С. П. Успенский, молодой человек из семинаристов... говоривший на «о» и со всеми обращавшийся на «ты».
Послушай, Антон Павлов, - обратился он к Чехову, - я поеду в отпуск, а заменить меня некем. Послужи, брат, ты за меня. Моя Пелагея будет тебя кормить. И гитара есть...».
Невесёлые встречи ждут Антона Павловича в Звенигороде. Друзей своей юности приходится ему искать на кладбищах: «видел могилу С. П. Успенского; решётка пока цела, крест уже упал, подгнил».
С какой-то особой теплотой и грустью пишет он о городке, так много давшем его творчеству: «...он, всё такой же скучный и приятный». Двое суток прощального, последнего свидания Чехова с Воскресенским он прожил в имении Зинаиды Морозовой - Покровском - Рубцове, некогда принадлежавшем Голохвастовым, родственникам Герцена, где последний останавливался в 1829 году. Три километра, что отделяют его от города да, не явились препятствием для Чехова, и он не раз посещает милый его душе городок.
У нас нет свидетельских показаний, как герои чеховских рассказов встретили своего автора. Остался ли он для них прежним «лекарем и уездным врачом» или же всероссийская слава Антона Павловича встала между ними невидимым, но непреодолимым барьером? Сам Чехов упоминает об этом скупо: «В Воскресенске видел фельдшера Макарыча!». Кто этот «фельдшер Макарыч»? Не один ли их тех, на ком Антон Павлович зарабатывал свои «пятачки», с кого списывал свою «хирургию»? «Видел Э.И. Тышко. Постарел, похудел, на костылях. Мне он очень обрадовался...» Э.И. Тышко, раненый в войну 1877-1878 годов, офицер, завсегдатай дома Маевских, постоянно ходил в черной шелковой шапочке. «Тышечка в шапочке» - так часто встречается в чеховских письмах, что как бы приобретает самостоятельное литературное существование. Но постарел не только он, постарело всё. «Очень состарился», - пишет Чехов об одном из тех домов, где он некогда бывал.
Чехов был целомудренно скрытным в показе своих переживаний. Даже короткого свидетельства он не оставил нам о своей встрече с местами, где его писательская юность нашла столько вдохновений. Но возможность обосновать свой приют здесь вновь влекла его, и он серьезно задумывался над вопросом о приобретении небольшого владения в Воскресенске. Неимоверная цена остановила Чехова, и он не без грусти вспоминает в письме к сестре о своем отказе пожить здесь еще раз: «есть одно чудесное местечко за церковью, на высоком берегу, со спуском к реке, со своим собственным берегом и с чудесным видом на монастырь... Я не купил и не куплю, так как цены в Воскресенске теперь необычайные. За этот клочок земли в одну-полторы десятины с домиком просят десять тысяч. Я бы четыре тысячи дал. Уж очень хороший вид, простор, застроить никак нельзя, и чистенькое местечко, незагаженное, и берег свой, можно верши ставить...». Крохотная усадьба, о которой писал Чехов, прихотливо вкрапленная в один из истринских тупичков, сохранилась вплоть до наших дней. Она также стояла над крутым речным берегом и как бы манила к себе рыболовов и любителей речных далей. Декабрьский пожар 1941 года погубил и ее.
История многолетней дружбы Чехова и полюбившихся ему солнечных взгорий, потаенных тропинок, оврагов в малине, подернутых ряской прудов закончена. В спокойной коляске больной Чехов навсегда покидает истринское приволье, чтобы через год уехать умирать на чужбину. А в Чикине и сейчас по ночам поют соловьи, в прозрачных истринских водах изредка шевельнется ленивый налим, листва перешептывается на холмах у Максимовки и, не спеша, зарастают бабкинские аллеи. Все здесь верно хранит добрую память о милом Антоше Чехонте, так любившем эти места и так обессмертившем их.
Б. Зименков
(«Подмосковные», литературные места (серия изданий),
Государственный Литературный музей. Москва, 1946 год.)
Сегодня немыслимо представить художника без работы на натуре – великолепные русские пейзажисты Саврасов и Шишкин и не менее превосходные мастера французского Барбизона Руссо и Милле в середине XIX столетия открыли миру пленэрную живопись. Их последователь, подаривший миру более тысячи «пейзажей настроения», Исаак Левитан, руководствуясь советами учителей и французскими альбомами, пришел к собственному неповторимому стилю. Для пленэра необходима натура, в поисках которой мастера кисти забирались в неведомые дали, отыскивая их через знакомых, друзей или коллег. Часто это были усадьбы, с их буйной природой, чарующими садами, музыкой по вечерам, театральными постановками, рыбалкой и охотой. Усадьба давала возможность работать и отдыхать. Здесь завязывались дружеские и любовные отношения - это была маленькая жизнь.
Личность и размах художественного творчества Исаака Ильича Левитана представляют собой поистине уникальное явление XIX столетия. При этом для профессионалов и любителей искусства еще во многом неизвестным остается значение в жизни и творчестве художника усадеб, с которыми было связано более 10-ти лет его жизни, самые яркие впечатления юности и зрелой поры, о чем свидетельствуют дневники современников, статьи, письма. Усадьбы Бабкино Киселевых, Затишье, Мелихово Чеховых, Болдино, Островно Ушаковых, Горка Турчаниновых, Успенское С.Т. Морозова, Богородское Олениных, Дугино Н.В. Мещерина, Гарусово, Берново, Покровское становились для Левитана и его друзей приютом, импульсом для творчества, дарившим миру шедевры русской живописи.
Одной из самых светлых страниц усадебной жизни Левитана стало лето 1885 г., а затем 1886 г., проведенные в окрестностях Нового Иерусалима. Имение находилось в пяти верстах от Воскресенска (сейчас г. Истра). Иван Павлович Чехов, работавший в Воскресенске учителем, познакомился с Алексеем Сергеевичем Киселевым - владельцем усадьбы Бабкино - коллежским секретарем, племянником русского посла и друга А.С. Пушкина графа Николая Киселева. Чеховы стали часто бывать в семье Киселевых, а с 1885 года три лета подряд жили у них на даче в Бабкине, где «не говоря уже о действительно очаровательной природе, к услугам были и большой английский парк, и река, и леса, и луга, и самые люди собрались в Бабкине точно на подбор». Киселевы были культурны и образованы. Матери А. С. Киселева - E. H. Ушаковой Пушкин посвящал стихи. Жена Киселева - Мария Владимировна была дочерью бывшего директора московских императорских театров В. П. Бегичева. Она сотрудничала в ряде детских журналов, и Антон Павлович неоднократно помогал ей, давая критические замечания на ее рассказы. Живший летом в усадьбе В. П. Бегичев был близко знаком с А. С. Даргомыжским, П. И. Чайковским, А. Г. Рубинштейном и А. Н. Островским. Его рассказы и воспоминания были очень интересны для молодого Чехова.
Семья Чеховых занимала отдельный флигель. Работая за столиком у большого окна, Антон Павлович любовался красотой бабкинского пейзажа. «Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево, кусочек Киселевского дома... Слушал я, как поет соловей, и ушам не верил». Бабкинские впечатления широко отразились в чеховских произведениях. «Во всех почти рассказах того времени, - вспоминает М. П. Чехов, - можно увидеть ту или иную картину Бабкина», то или иное лицо из жителей Бабкина и окрестных деревень. «Дочь Альбиона», «Налим», «Верочка» - лишь небольшая часть рассказов, написанных на основе бабкинских впечатлений. Впоследствии Чехов неоднократно бывал в Бабкине наездами. В 1897 году, тяжело больной, он писал из Ниццы М. В. Киселевой: «Здесь очень хорошо, но, тем не менее, все-таки я с удовольствием провел бы Рождество не здесь, а в Бабкине, которое мне так мило и дорого по воспоминаниям».
С Антоном Павловичем Левитана связывала нежная дружба, и естественно, что Чеховы были очень обрадованы, узнав, что Левитан живет по соседству с ними. Однако не обошлось без волнений: однажды Антону сообщили о том, что у художника вновь начались часто мучившие его приступы. Несмотря на ночь и проливной дождь братья Чеховы с фонарями отправились в Максимовку. Долго сидели у постели больного художника, шутили, острили, и Левитан, поддавшись общему настроению, успокоился. Вскоре после этого он поселился вместе с Чеховыми в Бабкине, в отдельном маленьком флигельке.
Бабкино. "Вид с висячего балкона". С рисунка М. Я. Чехова
И. И. Левитан. "К вечеру. Река Истра"
Нередко А. П. Чехов и И. И. Левитан ходили на охоту в Дарагановский лес, расположенный около Максимовки. На опушке леса, вспоминает М. П. Чехов, «стояла одинокая Полевщинская церковь (сейчас памятник архитектуры XVII века), всегда обращавшая на себя внимание писателя. В ней служили всего только один раз в год, на Казанскую, и по ночам до Бабкина долетали удары колокола, когда сторож звонил часы. Эта церковь с ее домиком для сторожа у почтовой дороги, кажется, дала брату Антону мысль написать «Ведьму» и «Недоброе дело».
Несомненно, Бабкино сыграло выдающуюся роль в развитии таланта юных Левитана и Чехова. Молодежь, поселившаяся в имении, наполняла все вокруг кипучей энергией. Вставали в Бабкино рано, с семи утра юный писатель и художник уже работали, потом гуляли по парку, играли в крокет. Из развлечений предпочитали рыбалку, Мария Владимировна простаивала часами с удочкой на берегу и вела литературные беседы с гостями усадьбы. Левитан цитировал множество стихов о природе Тютчева, Фета, Некрасова и Пушкина. Здесь царили шутки, юмор и всяческие забавы. Над флигелем Левитана однажды появился стишок:
А вот и флигель Левитана,
Художник милый здесь живет,
Встает он очень-очень рано
И тотчас чай китайский пьет.
Позвав к себе собаку Весту,
Дает ей кринку молока.
И тут же, не вставая с места,
Этюд он трогает слегка.
В истории Бабкино есть еще одна любопытная страница, связанная с сестрой А.П. Чехова - Марией. В 1885 году, когда началась бабкинская дачная «эпопея» семьи Чеховых, Марии Чеховой было 22 года. Она заканчивала историко-филологический факультет Московских высших женских курсов профессора В.И. Герье и была на пороге самостоятельной жизни. Лето 1885 года стало для Маши своеобразным рубежом. Бабкинское общество (помимо дворян Киселевых - владельцев усадьбы, его составляли весьма образованные, художественно одаренные гости усадьбы) оказалось ее первым опытом светского общения. Она впервые ощутила себя взрослой и привлекательной барышней. «Редко в нашей дальнейшей жизни было столько искреннего веселья, юмора, сколько было их в Бабкине», - вспоминала Мария Павловна Чехова. Главными зачинщиками веселых бабкинских «мероприятий» была семья Чеховых. И неудивительно - Чеховы были неистощимыми выдумщиками шуточных импровизаций, розыгрышей, представлений. Непременной участницей их была и обаятельная Мария. Более того, в Бабкине она была всеобщей любимицей. К тому времени Левитан стал своим человеком в семье Чеховых.
Мария Павловна Чехова вспоминала: «Левитан стал постоянно бывать у нас и сделался для нашей семьи близким человеком … Ближе всего Левитан сошелся с нашей семьей, когда мы поселились в красивом имении Бабкино под Новым Иерусалимом … Я не помню, в каком году я познакомилась с Исааком Ильичом Левитаном, но приблизительно это было в начале 80-х годов, когда Антон Павлович уже переехал в Москву. Левитан учился вместе с братом Николаем в Училище живописи, ваяния и зодчества. Одно время они и жили вместе в номерах на Садовой, где обычно ютилась бедная учащаяся молодежь. Как-то я зашла к брату. Сижу, разговариваю, - входит его товарищ. Коля познакомил нас. «А сестга Чехова уже багышня!» - как бы удивленно сказал товарищ брата, здороваясь со мной. Это и был И. И. Левитан. Он сильно картавил, не произносил звука «р», а вместо «ш» у него получалось «ф», меня, например, он всегда называл Мафа».
Итак, Левитан в Бабкино. Счастливое это время было для Левитана как художника! По словам Антона Чехова, Левитан «чуть не сошел с ума от восторга, от богатства материала» - богатства чудесной природы Бабкино и его окрестностей. Ему вторит брат Михаил: «Бабкино сыграло выдающуюся роль и в художественном развитии творца русского пейзажа И.И. Левитана». Будучи очень эмоциональным, крайне импульсивным человеком, Левитан временами впадал прямо-таки в жесточайшую меланхолию, с другой стороны, эта же предельная, обостренная до болезненности впечатлительность помогала Левитану творить. А в Бабкино - с его радушными, добросердечными Киселевыми, с близкой по духу семьей Чеховых («милая Чехия» - как говорил Левитан) - ему было так хорошо, как редко где бывало. Это было желанное и, увы, совсем не часто посещавшее художника состояние душевного равновесия.
После ужина в главном усадебном доме Киселевых зажигались все лампы. Собирались гости, в том числе московские - певцы, музыканты, актеры. М.П. Чехова, вспоминала: «Представьте себе теплый летний вечер, красивую усадьбу, стоящую на высоком крутом берегу, внизу реку, за рекой громадный лес, ночную тишину... Из дома через раскрытые окна и двери льются звуки бетховенских сонат, шопеновских ноктюрнов... Киселевы, мы всей семьей, Левитан сидим и слушаем великолепную игру на рояле Елизаветы Алексеевны Ефремовой - гувернантки детей Киселевых... Иногда пел гостивший у Киселевых бывший премьер московского Большого театра тенор М. П. Владиславлев. Пела и сама Мария Владимировна Киселева».
Кстати, и сам Левитан отличался музыкальностью. Рассказывали, что Исаак Левитан неплохо пел романсы, подыгрывая себе на гитаре. Именно в Бабкино с Левитаном случилось нечто им непредвиденное: он влюбился. И удивительным было то, что влюбился он не в очередную гостью - молодую московскую актрису, не в «новенькую», а в такую знакомую ему Мафу - Машу Чехову.
Вскоре все стены флигеля Левитана не вмещали всего того, что было написано. Об этом лете, о дружбе, о молодости напоминает картина «Река Истра» (1885-1886, ГТГ), подаренная Чехову. Об этой картине М.П. Чехова вспоминала: «Картина эта написана в 1885 г. и представляет собою вид на реку Истру со стороны усадьбы Бабкино, в которой в то время жили Чеховы и Левитан. Усадьба эта находилась на высоком берегу, несколько отстоявшем от самой реки. Большой дом, в котором жили владельцы Бабкина Киселевы, был построен у самого обрыва этого берега от него открывался широкий вид на окрестности. На этой картине, на горизонте, чуть обозначена деревня Сафонтьево, а справа - тянущийся к горизонту Дарагановский лес». «Бабкинский период» Левитан посвящает пленэрной живописи. В еще одной знаменитой работе видно, насколько тонко молодой художник чувствует обаяние и поэтичность природы: в 1885 г. в Бабкино Левитан начал писать «Березовую рощу», дописанную позже в Плесе в 1889 г. Мария Чехова вспоминала: «Левитан иногда прямо поражал меня, так упорно он работал… Стены его «курятника» быстро покрывались рядами превосходных этюдов». В Бабкино и окрестностях Левитан написал около 20 картин и этюдов, Федоров-Давыдов с грустью заметил: «… конечно не все «бабкинские» этюды дошли до нас. Их сохранилось сравнительно немного». Парадокс бабкинского периода в жизни Левитана заключен в том, что из воспоминаний и писем современников мы очень подробно о нем знаем, но самих живописных работ Левитана сохранилась лишь малая часть: «К вечеру. Река Истра» (Башкирский худ. Музей), «Река Истра», «Усадьба Бабкино» (ялтинский музей А.П. Чехова), «Бабкино» (музей А. Чехова в Таганроге), «Осенний лес» (Музей-усадьба В. Д. Поленова), «Половодье» (Гос. Худ. Музей Белоруссии), «Река Истра», «Портрет Антона Павловича Чехова» (ГТГ) и работы из частных собраний.
Современное состояние Бабкино плачевно, и о замечательной его истории теперь можно говорить лишь в прошедшем времени: в 1929 году сгорел главный усадебный дом, уцелевшие в годы Великой Отечественной войны флигели и часть надворных служб усадьбы оказались в запустении и в середине 50-х годов были разобраны на стройматериалы, а единственно сохранившееся от усадьбы - парк обезображен карьером и превращен в место свалки. Но краеведы верят, что возрождение усадьбы еще возможно, т.к. сохранились план строений усадьбы, фотографии, иконографический материал и макет усадьбы Бабкино. Хочется надеяться, что меры, принятые для сохранения этого уникального историко-архитектурного и мемориального памятника позволят вдохнуть новую жизнь в этот уголок Подмосковья, отмеченный именами Левитана и Чехова.
Трудно переоценить значение Бабкино в творческой судьбе художника, в пространстве усадьбы он работал и отдыхал, пребывал в художественных поисках, наслаждался обществом хозяев и гостей, здесь были созданы благоприятные условия для рождения новых шедевров живописи. После мрачных меблированных комнат Москвы для Левитана усадьба с ее невероятными пейзажами должно быть казалась раем. Не случайно в одном из писем Левитан признался: «Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты».
Источники и литература .
1. А.А. Федоров-Давыдов. Исаак Ильич Левитан. Жизнь и творчество. - М., 1966.
2. Н.И. Сергиевская. Левитан. – М., 2010.
3. Левитан. Письма. Документы. Воспоминания. - М., 1956.
4. В.А. Петров. Исаак Ильич Левитан. - СПб., 1993.
5. С. Пророкова. Левитан. - М., 1960.
6. Е. Кончин. Загадочный Левитан. - М., 2010.
7. Российская газета от 14.08. 2009. «Усадебный комплекс Бабкино взят под защиту» И. Огилько.
8. С. Голубчиков. К истории усадьбы Бабкино. http://ns.istra.ru/opus4.html.
Поблизости от Полевщины находилась усадьба Бабкино. В 1864 г. при сельце Бабкине было имение статского советника Владимира Александровича Рукина. В 1874 г. оно перешло во владение И.И. Репера, и с 1875 по 1877 г. было во владении Ф.И. Пехлера.
В 1880 г. имением в сельце Бабкино владел дворянин Алексей Сергеевич Киселев, племянник министра Государственных имуществ, члена Государственного совета, дипломата, генерала от инфантерии, генерал-адъютанта, графа П.Д. Киселева.
В Бабкине три лета (1885-1887) жили Чеховы. Они здесь бывали наездами и на Рождество или Пасху. Познакомился с Киселёвыми первым Иван Павлович Чехов.
Брат Михаил Павлович описал в воспоминаниях, как это произошло: «Верстах в двадцати пяти от Воскресенска, в котором учительствовал мой брат Иван Павлович, находилась Павловская слобода, в которой стояла артиллерийская бригада. К этой бригаде принадлежала и та батарея с полковником Маевским во главе, которая квартировала в Воскресенске. По какому-то случаю в Павловской слободе был бригадный бал, на котором, конечно, должны были присутствовать и офицеры из Воскресенской батареи. Поехал туда с ними и мой брат Иван Павлович.
Каково же было его удивление, когда по окончании бала привезшие его туда Воскресенские офицеры решили заночевать в Павловской слободе, а ему с утра уже нужно было открывать свое училище в Воскресенске; к тому же была зима, и отправиться домой пешком было невозможно. На его счастье, из офицерского собрания вышел один из приглашенных гостей, который уезжал в Воскресенск и которого тут же дожидалась тройка лошадей.
Увидев беспомощного Ивана Павловича, человек этот предложил ему место в своих санях и благополучно доставил его в Воскресенск.
Это был А. С. Киселев, живший в Бабкине, в пяти верстах от Воскресенска, племянник русского посла в Париже графа П.Д. Киселева. Этот граф Киселев умер в Ницце, в своем собственном дворце и оставил своим трем племянникам большие капиталы и всю обстановку. Часть этой обстановки очутилась в Бабкине у одного из его племянников -Алексея Сергеевича. Этот Алексей Сергеевич был женат на дочери известного тогда директора императорских театров в Москве В.П. Бегичева - Марии Владимировне.
У них были дети - Саша (девочка) и Сережа, о которых не раз упоминается в биографии Антона Чехова. Таким образом, познакомившись за дорогу с моим братом Иваном Павловичем, А. С. Киселев пригласил его к себе в репетиторы,- так и зародилась связь чеховской семьи с Бабкином и его обитателями. Началась она с того, что наша сестра Маша, познакомившись через Ивана Павловича с Киселевым и сдружившись с Марией Владимировной, стала подолгу гостить в Бабкине, а затем с весны 1885 г. и вся семья Чеховых переехала на дачу туда же....
Бабкино сыграло выдающуюся роль в развитии таланта Антона Чехова. Не говоря уже о действительно очаровательной природе, где к нашим услугам были и большой английский парк, и река, и леса, и луга, и самые люди собрались в Бабкине точно на подбор. Семья Киселевых была из тех редких семей, которые умели примирить! традиции с высокой культурностью. Тесть А.С. Киселева, В.П. Бегичев, описанный Маркевичем в его романе «Четверть века назад» под фамилией «Ашанин», был необыкновенно увлекательный человек, чуткий к искусству и литературе, и мы, братья Чеховы, по целым часам засиживались у него в его по-женски обставленной комнате и слушали, какой рассказывал нам о своих похождениях в России и за границей.
Ему Антон Чехов обязан своими рассказами «Смерть чиновника» (случай, действительно происшедший в московском Большом театре) и «Володя»; «Налим» также написан с натуры (действие происходило при постройке купальни); «Дочь Альбиона» - все окружение бабкинское.
Мария Владимировна была внучкой известного издателя, гуманиста-писателя Новикова, сама писала в журналах, была страстной рыболовкой и по целым часам простаивала с моим братом Антоном и сестрой Машей с удочкой на берегу и вела с ними литературные беседы.
По парку, как выражался сам брат Антон, «бродила тень Болеслава Маркевича», который только за год перед тем жил в Бабкине и писал там свою «Бездну»». В.П. Бегичев хорошо знал Маркевича, в 1860 г. они вместе писали водевиль «Китайская роза»
Болеслав Михайлович Маркевич родился в 1822 г., в Петербурге в дворянской семье. Детство провел в Киеве и в Волынской губернии. До четырнадцати лет он воспитывался дома под руководством гувернеров и приглашенных учителей; рано в нём обнаружились литературные наклонности.
В 1835 г. переведенный им с французского рассказ «Золотая монета» был опубликован в «Детском журнале». После переезда родителей в Одессу, Болеслав Михайлович в 1836 г. поступил в пятый класс гимназии при Ришельевском лицее в Одессе, а в 1838 г. - юридический факультет того же лицея. По окончании в 1842 г. полного курса в лицее Маркевич поступил на службу в Петербургскую палату государственных имуществ и спустя три года был назначен чиновником особых поручений при том же министерстве.
В 1848 г. Маркевич был переведен на службу к московскому военному генерал-губернатору с определением при нем чиновником особых поручений, каковую службу и исполнял до 1853 г.
В 1849 г. он был пожалован в звание камер-юнкера, а в 1853 г. перемещен на вакансию секретаря при председателе департамента военных дел Государственного Совета. Маркевич преуспевал по службе благодаря широким светским связям, которыми был обязан только самому себе - красивой наружности, драматическому таланту. Маркевич - Чацкий - остался в памяти многих современников. Он умел развлечь общество, особенно дамское, «своим умом, остротами, анекдотами и пением, и даром чтения». Талант открыл ему дорогу не только в аристократические салоны, но и в императорский дворец. На вечерах у императрицы Марии Александровны он с успехом декламировал произведения писателей, со многими из которых - с И.С. Тургеневым, А.К. Толстым, Ф.И. Тютчевым, П.А. Вяземским, А.Н. Майковым, Я.П. Полонским, Н.С. Лесковым -поддерживал (зачастую инициировал) дружеские или приятельские отношения. Болеслав Маркевич перешел на службу сверхштатным чиновником особых поручений при министре внутренних дел, а отсюда в 1866 г. -в Министерство народного просвещения.
Пожалованный в звание камергера в 1866 г., Маркевич служил чиновником особых поручений при министре, а затем состоял с 1873 г. членом особого комитета по рассмотрению книг, издаваемых для народа, и членом совета министра с 1873 по 1875 г. Человек приятный в обществе, занимательный рассказчик, прекрасный декламатор, устроитель домашних театров и пикников, он был типичным «чиновником особых поручений» на все руки и был принят в аристократических сферах.
Граф С.Д. Шереметев писал: «Впервые видел я Маркевича в обществе в клубе сельских хозяев, собиравшихся в залах Дворянского собрания... Это была говорильня, в которой изощрялись в искусстве красно говорить, что тогда входило в моду, и здесь многие готовили себя к более широкой деятельности и пробовали свои силы...Говорил речи и красивый мужчина с важной осанкой с откинутой курчавой с сильной проседью головой; говорил он спокойно, плавно, парламентарно; не только говорил, но и стоял по всем правилам искусства. Это был Б. Маркевич. В другой раз помню его во дворце В.К. Елены Павловны. Я видел, как к нему приветливо обратился Государь. Маркевич стоял в дверях и опять-таки очень картинно. В это же время встречал я его на собраниях и на публичных чтениях у графа А.К. Толстого и у Кушелевых. Наконец, одно время он часто бывал у С.М. Шереметевой и читал ей свою повесть «Марина из Алого Рога». Жизнь его протекала бурно, испытывал он много перемен фортуны: судить его не считаю себя в праве, но знаю, что чтение его доставляло большое наслаждение, а фигура его была; недюжинная. Его дружба с Катковым, его ссора с ним, всё это фазисы; его сложной карьеры, начавшейся в Москве при дворе графа Закревского».
В 1860-1870-е гг. социальная роль Болеслава Маркевича изменилась. Близость к высшим кругам петербургской бюрократии положила начало новому этапу его биографии. Светский балагур, ловелас, актер-любитель уступил место влиятельному чиновнику, искушенному в закулисных тайнах политической борьбы и завоевавшему «значение в обществе», благодаря своей исключительной осведомленности, настолько признанной, что даже В. П. Мещерский, издавая журнал «Гражданин», обращался к нему «за указаниями злоб дня».
В эти годы положение Маркевича было довольно сложным, нередко вынуждавшим его лавировать. Вращаясь постоянно в придворном кругу и в высших чиновных слоях, Б.Маркевич вместе с тем был абсолютно предан М. Н. Каткову: служил проводником его внутриполитического курса, посредником в его конфликтах с властями и, главное, -его тайным информатором. Маркевич регулярно посылал Каткову обстоятельные письма, часто ложившиеся в основу статей, заметок и даже передовых «Московских ведомостей», причем избегал почтовой связи и нередко шифровал важнейшие сведения (самые влиятельные лица фигурировали под условными именами).
Начало своей литературной карьере Маркевич положил в 1873 г., когда его «Марина из Алого Рога» подняла шум и заставила самого автора обратить внимание на свои беллетристические способности. В «Русском вестнике» Маркевич с 1878 г. начал печатать свою трилогию: «Четверть века назад», «Перелом» (1880) и «Бездна» (1883-1884 - не окончена). Произведения Маркевича имели большой успех во всех слоях общества. Б. Маркевич был любимым писателем императора Александра III , в публичных библиотеках его романы зачитывались до дыр. Не в последнюю очередь популярность эта объяснялась тем, что многие его герои «списаны с натуры», и, как правило, легко узнавались.
Современник писал: «Вступив в литературу очень поздно, уже с седыми волосами, он принес с собой громадный жизненный опыт, массу типов, впечатлений и наблюдений...» В его романах видели «верное отражение эпохи Александра II ».
Михаил Чехов писал о жизни в Бабкине: «Певец, когда-то знаменитый тенор, Владиславлев, сделавший славу популярному романсу «За рекой на горе лес зеленый шумит», в котором он по целой минуте выдерживал верхнее «ре» в слове «эх!..», жил тут же и распевал свои арии и романсы. Пела и Мария Владимировна. Е. А. Ефремова каждый вечер знакомила с Бетховеном, Листом и другими великими музыкантами. Киселевы были близко знакомы с Даргомыжским, Чайковским, Сальвини. Тогда композитор П.И. Чайковский, только незадолго перед тем выступивший со своим «Евгением Онегиным», волновал бабкинские умы; часто поднимались разговоры о музыке, композиторах и о драматичном искусстве.
Очаровательные дети бегали по расчищенному английскому парку, перекидывались с братом Антоном шутками и остротами и оживляли жизнь. Охотник Иван Гаврилов, необыкновенный лгун, как и все охотники, садовник Василий Иванович, деливший весь растительный мир на «трапику» и «ботанику», плотники, строившие купальню, крестьяне, больные бабы, приходившие лечиться, наконец, сама природа - все это давало брату Антону сюжеты и хорошо настраивало его.
Просыпались в Бабкине все очень рано. Часов в семь утра брат Антон уже сидел за столиком, сделанным из швейной машины, поглядывал в большое квадратное окошко на великолепный вид и писал. Работал он тогда в «Осколках» и в «Петербургской газете» и щедро писал о бабкинских впечатлениях.
Обедали тоже рано, около часу дня. Брат Антон был страстным любителем искать грибы и во время ходьбы по лесу легче придумывал темы.
Близ Дарагановского леса стояла одинокая Полевщинская церковь, всегда обращавшая на себя внимание писателя. В ней служили всего только один раз в год, на казанскую, и по ночам до Бабкина долетали унылые удары колокола , когда сторож звонил часы. Эта церковь с ее домиком для сторожа у почтовой дороги, кажется, дала брату Антону мысль написать «Ведьму» и «Недоброе дело».
Возвратившись из лесу, пили чай. Затем брат Антон опять усаживался за писание, позже играли в крокет, а в восемь часов вечера ужинали. После ужина шли в большой дом к Киселевым. Это были превосходные, неповторимые вечера.
В 1890-х гг. имение А.С. Киселева предполагалось к продаже с торгов за неуплату взносов С.-Петербургскому-Тульскому поземельному банку. Усадьба перешла во владение отставного гусарского полковнике Петра Михайловича Котляревского.
В 1905 г. в Бабкино - усадьба Татьяны Константиновны Котляревской (урожденной Шиловской).
Т.А. Аксакова писала: «Дочь Константина Степановича Шиловского Татьяна Константиновна «Тюля», живя с матерью в Петербурге...лет 20-ти вышла замуж за лейб-гусара Петра Михайловича Котляревского. Трудно представить себе людей более разных, чем эти супруги: Татьяна Константиновна, высокая, грузная, спокойная и даже медлительная, с изумительными по красоте и выразительности глазами, темным пушком на верхней губе, и прелестной улыбкой, не была красивой в полном смысле этого слова, но ей сопутствовало какое-то своеобразное очарование. Когда же она брала в руки гитару (а без гитары я ее себе не представляю), тут уже было «все отдай, да мало!».
Особого единения между супругами Котляревскими, кажется, никогда не было, а как только, по причине нехватки денег, кончился вечный праздник, отношения дали трещину. Как раз в это время Татьяна Константиновна встретила у нас Николая Толстого, а Котляревский со своей стороны сильно увлекся венгеркой по имени Эрмина.
По причине всего вышеизложенного Котляревские решили полюбовно разойтись без криков и слёз. Из остатков своего состояния Петр Михайлович купил жене небольшое именьице в Звенигородском уезде при селе Бабкино (известное по пребыванию там Чехова), и как только закончился развод, Тюля обвенчалась с Толстым и переехала на удельную дачу в Быково. Счастье было полное...Совместная жизнь Толстых длилась только полгода и закончилась катастрофой в 1907 г.
Во время пожара горящая крыша дома обрушилась, похоронив под собою шесть человек (погибли Толстой, Шиловский, Перфильев, Алина Кодынец, лакей и горничная). Живыми остались Татьяна Константиновна и Никита Толстой, спавший в нижнем этаже.
Февральская революция на короткий миг показалась очистительной грозой. Но следом за ней на Россию обрушился Октябрьский переворот. Татьяна Толстая с трудом пробирается на Тамбовщину. Там она надеялась спастись от того, что творилось в столицах. Вблизи Бурнака ее ожидало именьице, небольшой дом с садом.
Поезд подходил к Бурнаку не спеша. Она всматривалась в лица солдат и не узнавала тех, кого она еще недавно спасала от смерти, перевязывала и утешала ласковым словом и песней. «Теперь бы я для них и чихнуть бы отказалась» - с горечью напишет она. Все стало бессмысленным и зыбким. Отныне ничего нельзя считать своим, даже собственную жизнь. Придут отберут, украдут, прикажут сдать под угрозой тюрьмы и расстрела. Жизнь казалась страшным миражом. И бежать от нее было некуда.
Графиня Толстая научилась ходить на охоту. Возвращалась с добычей. «Если бы я не любила охоту и природу, я подохла бы в деревне... Уже имею четыре лисьих шкуры своей охоты», писала она друзьям в Москву. Что-то ей удавалось выменять на Бурнакском базаре или в уездном Борисоглебске. «На днях у нас в Борисоглебске, - пишет Татьяна Константиновна - разгромили винный склад - 64 тысячи ведер спирта и водки. Нечаянно подожгли погреба - в огне и в спирту погибло больше 500 человек. Остальные долго продавали по рублю за бутылку и все кругом пьяно».
По сообщению местной прессы, «пьяный разгул сопровождался беспричинной стрельбой, грабежами, убийствами, погромами и расхищением частновладельческих имений». И защищаться было невозможно. Лозунг дня гласил: «За одну каплю революционной крови выпустим ушаты крови эксплуататоров и врагов!». В «эксплуататорах и врагах» числились едва ли не все друзья Татьяны Толстой, которые иногда добирались до ее усадьбы из соседних имений, где надеялись спастись от голода и разрухи. Пустоваловы, Оболенские приходили к ней отдохнуть душой, вспомнить старое, послушать ее пение.
В 1919 г. прибился к ней Петр Викторович Ладыженский, друг Рахманинова и Шаляпина, муж цыганки Анны Александровой. Ему она посвящает целый цикл своих стихов.
Сад Татьяны Толстой примыкал к железной дороге. В двух шагах от забора проходили поезда, набитые мешочниками и солдатней. Женщину, гулявшую в саду, они, разумеется, приветствовали на самом отборном языке. Надежды снова попасть в Москву не было никакой. Когда в двух верстах от нее ограбили и убили помещицу Пустова-лову, мать одного из самых близких ее друзей, того самого ветеринара, она поняла, что конец приближается. «Не правда ли весело жить под дамокловым мечом? - пишет Татьяна Константиновна в одном из своих последних писем. - К риску быть ограбленной и даже убитой я уже притерпелась». Ее сначала внесли в список заложников.
В 1921 г. вышел указ о сдаче всяческого оружия, за не сдачу - расстрел на месте. Когда-то муж привез ей из-за границы женский браунинг и подарил ей. Она и забыла, что незаряженный старый браунинг где-то лежит в столе. Когда к ней в усадьбу нагрянул отряд и спросили ее, есть ли оружие, она сказала: «Нет, можете проверить».
Солдаты стали шарить в комнате и в столе обнаружили злополучный браунинг. Сразу убивать ее не стали, сначала попросили ее попеть. Она пела всю ночь. Но командиры оказались стойкими и не поддались размягчающему воздействию музыки романсов. Утром ехавшая к ней подруга встретила телегу, нагруженную трупами заложников. Татьяну Толстую она узнала по руке, которая свешивалась с телеги».
В 1929 г. дом сгорел, а к нашему времени от бабкинской усадьбы не осталось ничего.