ГУСТАВ ФОН АШЕНБАХ
ГУСТАВ ФОН АШЕНБАХ (нем. Gustavvon Aschenbach) - герой новеллы Т.Манна «Смерть в Венеции» (1911). По признанию писателя, существенное влияние на образ ГА. оказала «изнуряюще яркая индивидуальность» композитора Густава Малера, скончавшегося в 1911 г., вскоре после того, как Т.Манн познакомился с ним в Мюнхене. «Я не только дал своему охваченному вакханалией распада герою имя этого великого музыканта, но и наделил его при описании его внешности чертами Малера в полной уверенности, что при такой зыбкой и скрытной связи вещей об узнавании со стороны читающей публики не может быть и речи»,- писал Т.Манн художнику В.Борну 18 марта 1921 г. Причиной подобного признания, сделанного десять лет спустя после опубликования новеллы, послужили девять цветных литографий к «Смерти в Венеции», выполненных В.Борном, придавшим ГА. сходство с Г.Малером. Приведенное свидетельство помогает понять, почему Л.Висконти, экранизировавший новеллу Т.Манна в 1971 г., превратил ГА. из писателя в композитора, ввел в свой фильм эпизоды из романа Т.Манна «Доктор Фаустус» и использовал в фильме фрагменты из третьей и пятой симфоний Г.Малера.
Для понимания образа ГА. необходимо иметь в виду еще одно признание автора: в период работы над «Смертью в Венеции» он пять раз перечитал «Избирательное сродство» И.В.Гете, ибо первоначально задумывал написать новеллу о безответной любви старика Гете к Ульрике фон Леветцов, и только «одно лирически-личное дорожное переживание» надоумило его «заострить ситуацию мотивом «запрещенной» любви».
В результате героем новеллы «о страсти как смятении и унижении» стал ГА.- стареющий писатель, автор всемирно известной эпопеи о жизни Фридриха Прусского, терпеливый художник, являющий собой «сочетание трезвой, чиновничьей добросовестности с темными и пламенными импульсами». Поддавшись внезапному порыву, ГА. приезжает в Венецию, где в отеле на Лидо встречает аристократическое польское семейство, состоящее из матери, трех молоденьких девушек и мальчика лет четырнадцати необычайной красоты. Встреча с Тадзио, так зовут незнакомца, пробуждает в душе ГА. неведомые ранее мысли и чувства. Впервые в жизни он начинает постигать красоту как единственно зримую и осязаемую форму духовности, как «путь чувственности к духу».
Художник, на протяжении всего своего творчества убеждавший читателя, «что все великое утверждает себя как некое «вопреки» - вопреки горю и муке, вопреки бедности, заброшенности, телесным немощам, страсти и тысячам препятствий», ГА. не может и не хочет противостоять хмельному восторгу охватившей его страсти - страсти к чувственной красоте, которую художник может воспеть, но не в состоянии воссоздать.
Окружающая действительность воспринимается им мифически преображенной. Он видит Тадзио то в образе Гиацинта, осужденного умереть, потому что его любят два бога; то в облике прекрасного Федра, которого Сократ обучает тоске по совершенству и добродетели; то в роли Гермеса Психолога - проводника душ в царство мертвых.
Поклонник Аполлона - этого светлого гения принципа индивидуальности, божества нравственного, требующего от своих последователей меры и самоограничения, как представлял его Ф.Ницше, - ГА. не в силах противиться охватившей его страсти, ломающей упорное сопротивление его интеллекта, разрушающей все сдерживающие индивидуума границы. История безысходной любви ГА. к прекрасному Тадзио, разворачивающаяся на фоне зараженной холерой Венеции, находящая выход только через смерть, наряду с «Будденбро-ками», «Доктором Фаустусом» и отрывком «Гете и Толстой. К проблеме гуманизма» отражает важнейшую проблему творчества писателя, - проблему величайшей противоположности природы и духа, жизни и художественного творчества. Позднее, в «Размышлениях постороннего», Т.Манн сформулировал ее следующим образом: «Два мира, взаимоотношения которых эротичны, без явственной полярности полов, без того, чтобы один мир представлял мужское начало, а другой - женское, - вот что такое жизнь и дух. Поэтому у них не бывает слияния, а бывает лишь короткая опьяняющая иллюзия слияния и согласия, и между ними царит вечное напряжение без разрешения...»
Лит.: Манн Т. Письма. М., 1975; Русакова А.В. Томас Манн. Л., 1975.
Е.Г.Хайченко
Литературные герои. - Академик . 2009 .
Австрийская писательница, мастер реалистической прозы, драматург – баронесса Мария фон Эбнер-Эшенбах родилась 13 сентября 1830 г., Здиславиц, Моравия.
Ее отцом был барон Франц Дубский, получивший в 1843 г. титул графа, а матерью – Мари фон Фокель. Фройляйн Фокель была второй и не последней супругой барона Дубского, а потому у Мари было много братьев и сестер – всего в семье воспитывалось семеро детей.
Когда девочке исполнилось 11 лет, отец поручил ей привести в порядок библиотеку ее бабушки в родовом замке. И Мари погрузилась в мир литературы, прочитав все книги, которые ей показались интересными. Взрослые не контролировали то, что она читала, не советовали в выборе книг, не направляли, предоставив девочке возможность развиваться самой.
Однако, воспитание и образование Мари не были пущены на самотек. Ее обучала целая группа родственников и учителей: бабушка с материнской стороны, тетя со стороны отца, чешские служанки, немецкие и французские гувернантки. Естественно, девочка владела несколькими языками: немецким, французским и чешским, причем родным для нее был французский язык.
Живя то в поместье отца в Моравии, то в австрийской столице, Мари имела возможность изучить сразу два общественных слоя, впоследствии изображенных в ее произведениях: моравское крестьянство и австрийскую аристократию.
Когда Мари стала писать о мире аристократии, таком близком и понятном ей, она открыла новую поэтическую грань, вслед за этим у писательницы появилось много подражателей.
В 18 лет Мари вышла замуж за барона, военного инженера.
В 1856 г. Мари решила обосноваться в Вене, где начала осваивать часовое мастерство. Выбранная специальность была в те времена совершенно нетипична для женщин, но Эбнер-Эшенбах это мало заботило. Как и в истории с книгами, она выбирала в жизни то, что ей было действительно интересно.
В 1879 г. Мари окончила учебу и стала коллекционировать наручные часы необычных форм. Сейчас собрание писательницы можно увидеть в венском Музее часов.
Со временем полностью посвятила себя литературе. На протяжении почти двух десятилетий Эбнер-Эшенбах, вдохновленная творчеством Шиллера, писала трагедии. «Мария Стюарт в Шотландии» (1860), поставленная в Карлсруэ, осталась незамеченной. За ней следовали «Мария Роланд» (1867), «Доктор Рыцарь» (1872) и комедия «Мужская верность» (1874). Однако особым успехом они не пользовались.
В 1876 г. вышел ее первый роман «Божена-служанка», который заинтересовал публику. За ним последовали «Афоризмы» (1880) и «Деревенские и дворцовые истории», которые стали настоящим прорывом. О Мари Эбнер-Эшенбах стали говорить, как о первой среди современных немецкоязычных писательниц, выдающейся по глубине наблюдения, объективности изображения и тонкому юмору.
Всю свою жизнь Мари боролась против обычных взглядов ее времени. Ее творчество не было продиктовано необходимостью зарабатывать себе на хлеб и содержать семью. Она писала с убеждением, что ее произведения смогут изменить мысли и взгляды современников, привнести в общество идеи нравственности и гуманизма.
12 марта 1916 г. жизнь успешной 85-летней писательницы оборвалась. Мария Эбнер-Эшенбах умерла в Вене, но захоронена была в семейном склепе графов Дубских в Здиславице.
Женщины Вены в европейской культуре Шиферер Беатрикс
Мария фон Эбнер-Эшенбах (1830–1916)
Мария фон Эбнер-Эшенбах
Графиня Мария Дубски накануне замужества. По литографии Иоганна Непомука Эндера, 1847.
Едва ли кто-нибудь сочтет способной на подобные афоризмы - в произведениях Марии фон Эбнер-Эшенбах такие «шпильки» рассыпаны чуть ли не на каждой странице - женщину, которая, с точки зрения нашего современника, выглядит мягким и уж слишком безобидным существом. Тот факт, что в искусстве афоризма она уверенно заняла второе место в немецкой словесности после Георга Кристофа Лихтенберга, вероятно, покажется многим из нас удивительной неожиданностью - еще один пример того, что даже значительная степень знакомства не избавляет от ошибочных оценок.
Мария фон Эбнер-Эшенбах родилась 13 сентября 1830 года. В моравском замке Ждиславиц появилась на свет баронесса фон Дубски, опередившая на несколько недель рождение будущего императора Франца Йозефа, с которым она разделила и год смерти и очень обязанной которому чувствовала себя всю свою жизнь.
Ее отец, барон фон Дубски, единственный из трех братьев уцелел в освободительных войнах против Наполеона и, пережив тяжелое ранение и французский плен, вернулся в Австрию, чтобы уединиться в своих владениях. За свою жизнь Франц был четырежды женат. И хотя брак с первой женой Конрадиной, баронессой фон Зоргенталь, не дал ему детей, зато прибавил к владениям дом на Ротентурмштрассе, ставший зимней квартирой супругов. Летней резиденцией был замок Ждиславиц. Вторая жена и мать Марии - баронесса Мария фон Фокель - происходила из бюргерской протестантской немецкой семьи. Она родила двух дочерей: Фридерику и Марию. Через две недели после рождения Марии мать умерла.
В третий брак барон фон Дубски вступил с Евгенией, баронессой фон Бартенштайн, благодаря этому союзу на свет появились два мальчика и одна девочка. Евгения стала хорошей матерью также для Фридерики и Марии, которые очень полюбили ее. Но и она вскоре умерла. Ее материнские обязанности взяла на себя вдовая сестра Франца фон Дубски и мать будущего мужа Марии Морица фон Эбнер-Эшенбаха Елена, она стала матерью пятерым детям брата вплоть до его бракосочетания с графиней Ксавериной фон Коловрат. Первым языком, на котором заговорила маленькая Мария, был чешский - язык ее няньки, язык богатого, поощряющего фантазию фольклора; затем - французский, на котором с ней говорили гувернантки. Немецкий был лишь третьим.
Писательский дар пробудился в ней поздно и весьма знаменательным образом - в «Моих детских годах».
«…Для меня самой было полной неожиданностью то, что в толстовском описании детских и юношеских лет я недавно открыла изображение весьма близких мне вещей… У него некоторых из детей одолевают сомнения в истинности того, что их окружает. У меня сомнения переросли в убеждения… Над всем, куда бы ни падал мой взгляд, возникал величественный небосвод, каждый клочок земли расширялся до огромного мира. Но все недоступное моему взгляду было ничем, пустотой. Передо мною простирался мир, позади меня - страшная пустота, серая, немая, мертвая. О, как сжигало меня желание нащупать ее, эту пустоту!.. И я бежала что было сил в глубь сада, до самого забора, и там с быстротой молнии бросала взгляд назад… Но тут все снова принимало образ: кусты, деревья, цветники и лужайки. Мои глаза не успевали уловить мгновенья, взгляд запаздывал… Иногда я принимала дерзкие решения. Если нет людей, если они лишь созданы моим воображением, то я желала вообразить их такими, какими они должны быть, чтобы доставлять радость и удовлетворение мне. Я хотела представить себе папу так, чтобы не бояться его, и гувернантку, которая не мучила бы меня. И преображенного таким образом папу, и полную чистой любви и доброты мадемуазель Генриетту я встречала потом с такой неподдельной доверчивостью, которая вызывала крайнее недоумение и даже была чревата некоторыми наказаниями. Это было также вступительным аккордом к тем переживаниям, которые мне так часто приходилось испытывать позднее… Обживать свою страну лишь в воображении со временем показалось мне недостаточным, и я вступила в переписку с ее обитателями. На лучшей бумаге, какую я только могла достать, писала я крохотные письма и отдавала их на волю ветрам…»
Позднее маленькая Мария стала заполнять стихотворными строчками небольшие тетрадки, которые всегда носила с собой. Если же она знакомила со своими первыми опытами кого-либо другого, например сестру Фритци, то вызывала тем самым парадоксальную реакцию: стихами восхищались до тех пор, пока не узнавали, кто их сочинил, а когда устанавливали авторство, холодно удивлялись и выражали свое неприятие…
«Моя сестра воплощала для меня весь мир, который должен бы любить это (поэтические создания. - Б. Ш.). Она же встречала меня с угрюмым страхом в глазах, как только я приходила к ней со своими стихами. Неужели, возмущалась она, я еще не оставила это несуразное чудачество? До чего же недовольны будут папа, бабушка и тетя, когда узнают об этом! Я понимала, что в чем-то она права, но все же не могла с ней согласиться… При этом она так искренне за меня переживала, что в конце концов разразилась горячими слезами. Я была растрогана и, совершив героическое усилие, пообещала хранить молчание в том случае, если в голове моей вдруг появится „это“, и даже не переносить „это“ на бумагу, а коль скоро меня начнет одолевать искушение, то молча молить Бога дать мне силы устоять перед соблазном… Тупое неприятие моего первого поэтического лепета со стороны самых преданных мне и самых любимых мною людей затянуло мое увлечение литературным творчеством до весьма зрелого возраста, когда меня поощряли к нему другие столь же преданные и любимые люди.
Самые уважаемые - в том числе и моими близкими - авторитеты давно уже заметили мой талантишко и советовали развивать его, но преданнейшие мне люди по-прежнему предпочитали хранить тактичное молчание по поводу злополучных плодов моего духа…»
Даже столь любимая ею бабушка (Фокель) строго отчитала Марию, когда узнала, что стихи, которые сперва так понравились старушке, вышли из-под пера внучки.
И в ту пору, когда признание пришло со стороны, семья в общем-то продолжала не одобрять литературные занятия Марии, исключение составляла, может быть, Ксаверина фон Коловрат, подарившая падчерице в день, когда той исполнилось одиннадцать лет, сочинения Шиллера, так же как и ее кузену Морицу, который был старше Марии на пятнадцать лет и потому являлся для нее «дядей Морицем». Будучи сыном «тети Елены», сестры Франца Дубски, ставшей в трудное время после смерти Евгении матерью пятерых полусирот, он еще тогда почувствовал себя в некоторой степени ответственным за судьбы детей Дубски и следил за их развитием, особенно же внимательно он относился к Марии:
«…Но вот, к моему ужасу, одна из тетрадочек попала в руки дяде, я сунула ее в большую тетрадь, когда, сидя за письменным столом, услышала вдруг шаги мадемуазель, а потом забыла про это. Он открыл тетрадочку и прочел: „Ода Наполеону“ - мое последнее стихотворение.
Чей это опус? - спросил дядя Мориц таким тоном, от которого у меня мороз пошел по коже, и с таким презрением, что даже моя сестра почувствовала себя обиженной за оскорбление моего достоинства. Одно из самых близких мне существ, она, с такой искренностью отвергавшая мое сочинительство, при натиске со стороны третьего лица взяла меня под защиту и чуть ли не с благоговением, будто речь шла о чем-то весьма значительном, произнесла:
Это стихи Марии.
Он рассмеялся, начал их читать и, покуда читал, не строил никаких гримас… Спустя несколько минут, показавшихся мне целой вечностью, он положил тетрадку на стол. Те строгие внушения, которые делала мне несколько лет назад бабушка, были для меня теперь куда менее жестокими, нежели ледяное молчание первого читателя моей пылающей огнем вдохновения оды.
Через несколько дней мне прислали красивый, перевязанный шелковой лентой сверток. В нем оказались очень вкусный сахарный сухарь и большой лист бумаги, на котором на зависть четким, ровным почерком „дядя“ вывел похвальную песнь на Рейне из „Лесной девы“ Цедлица… от начала… до конца…
И вот ее эпилог:
Пой, дева, на родном немецком языке
Во славу чужакам, не чуждую тебе.
Ты по-немецки мыслишь, а о чем -
Осмелься говорить немецким языком.
Эти стихи имели ко мне прямое касательство! Они были адресованы мне, и я чувствовала себя отмеченной и польщенной. Их смысл был очень понятен мне и радовал мою душу! Я была уверена, что мысль свою способна выражать только в немецком слове. Весьма суровый судья санкционировал мое сочинительство именно при этом условии. Но… „ты по-немецки мыслишь, а о чем…“
Мне казалось, что мои мысли - истинные немки. Еще маленькими детьми мы говорили почти только по-чешски, потом почти всегда по-французски и думали на том же языке, на котором и говорили. И я начала строго себя контролировать. Мои мысли проверялись национальными чувствами. Произошло быстрое внутреннее преображение французской поэтессы в немецкую, гусеница превратилась - позволим себе такое сравнение - в бабочку-капустницу. В необходимости сделать немецкий языком моих мыслей я убедилась в одно мгновение, и моей страсти к поэтическому творчеству суждено было совсем недолго пострадать от этого обстоятельства…»
Эти воспоминания о детских годах дают представление о тех трудностях, которые пришлось преодолеть Марии фон Эбнер-Эшенбах на пути к признанию. Ее определение таланта как «одного из наименований силы» скорее всего основано на ее собственной борьбе за самореализацию. Менее сильная натура, вероятно, просто не выдержала бы этого.
Тематический круг ее поздних произведений, безусловно, возвращает нас к детским годам писательницы. Душевные раны, причиной которых был, вероятно, суровый и необузданный нрав отца, отсутствие понимания со стороны гувернанток, строгости католического воспитания, переживания, связанные с первой исповедью, - все это излито на страницы книг, глубоко прочувствовано, воплощено в художественном слове, а стало быть, в такой общезначимой форме, что читатель не может не испытать врачующего воздействия этих произведений.
При этом важную роль играет вопрос о равноправии женщин в смысле получения высшего образования, с чем связаны не самые приятные воспоминания о детской поре. Ее заботил прогресс, уже достигнутый в этом отношении Францией и Англией, и на сей счет она четко выражает свое мнение:
«У нас все иначе. У нас естествознание делает удивительные открытия: женщина как таковая - ничто и может достичь чего-то лишь благодаря мужу, коего она обязана любить, смиренно слушаться и забывать себя в этой любви. Столь несовершенному существу, разумеется, отказано в обладании совершенным талантом. А его попытки развить таковой рассматриваются как нечто ненужное и извращенное, что в лучшем случае вызывает жалость, а в худшем - отвращение».
Еще в тринадцать лет, когда она унаследовала библиотеку бабушки Фокель, Мария столкнулась с этой проблемой.
«С неутолимой жаждой поглощала я все, что открывала для себя в драмах Шекспира, Расина, Корнеля, Гете, Клейста, и сожалела лишь о том, что моя бедная бабушка не приобрела ни одного из произведений, которыми зачитывался Лессинг, будучи в моем возрасте. А он, счастливец, читал их, конечно, на языке оригинала. Поскольку он был мальчиком, ему это дозволялось, ему даже вменялось в обязанность учить древнегреческий и латынь. С его уст слетали слова, которые произносили Фемистокл, Демосфен, Цезарь, Тит. К славе привело его счастье… За кого бы сочли меня, если 6 я пожелала учить латынь и греческий? Да просто за сумасшедшую. Ведь я была всего-навсего девочка! Меня окружали стены до небес, а между ними метались мои поэтические порывы и создания. Стены, в которые меня заключили…»
Попытки вырваться из этого заточения проявлялись и как драматургические амбиции. Это началось с первого посещения Марией театра. С девяти лет она пользуется ложей Дубски в Хофбургтеатре. Эти амбиции привели к ставшему известным «покушению с читкой» на Грильпарцера. Грильпарцер терпеливо выслушал весь патетически прочитанный текст драмы, теребя, разглаживая и снова комкая голубой носовой платок у себя на коленях. Поначалу он дал как бы положительный отзыв, но все же заставил многообещающую юную писательницу дожидаться окончательного суждения до тех пор, пока она не начала сгорать от стыда за свою назойливость.
Из-под пера Марии фон Эбнер-Эшенбах вышло около полудюжины пьес, ни одна из которых, несмотря на премьеры, осуществленные Генрихом Лаубе в Хофбургтеатре, не блещет художественными достоинствами.
В июле 1848 года графиня Дубски выходит замуж за своего «дядю Морица», барона фон Эбнер-Эшенбаха; бракосочетание состоялось в часовне замка Ждиславиц. Мориц - блестящий офицер и человек, сведущий в различных областях изобретательства, - представлял собой замечательную личность. Будучи главой «Комитета по изобретениям», он прославился как автор целого ряда технических новаций. Не кто иной, как известный ученый Эрнст Мах, написавший в 1898 году некролог по случаю смерти барона, отмечает при этом такие изобретения, как электрический запал для мин, использование электротелеграфа в военно-полевых условиях и приспособленный для военных целей прожектор. Эбнер-Эшенбах - член-корреспондент Венской академии наук. В 1858 году он руководит взрывом бастионов, является президентом Комиссии по организации «австрийской выставки вооружений». Являясь эрудитом в области литературы, философии и политики, он был убежденным сторонником радикальных реформ, и в 1874 году из-за либеральных взглядов его в конце концов преждевременно спровадили на пенсию.
Вскоре после свадьбы молодая чета едет в Южную Моравию, а именно в Зноймо, где Морицу предложено преподавание в местном кадетском училище. Десять лет жизни в глухой провинции дают молодой поэтессе возможность углубиться в литературу, историю и прочие науки. Круг общения составляли главным образом коллеги мужа, среди них - поэт Йозеф Вайль (известный под более аристократическим именем - фон Вайлен), с которым у Марии завязались дружеские отношения на всю жизнь. С 1863 года, когда барона перевели в Вену, супружеской паре была уготована спокойная и упорядоченная жизнь в семейном особняке на Ротентурмштрассе. Летом они - в Зальцбурге, осенью в Ждиславице, своем гнезде, именуемом «Вороновым домом». К постоянному кругу друзей, помимо уже упомянутого Йозефа фон Вайлена, принадлежали Фридрих - барон фон Мюнх-Беллингсхаузен (Фридрих Хальм), Фердинад фон Саар, писательницы Йозефина фон Кнорр и Бетти Паоли и, конечно, старик Грильпарцер, который был особенно почитаем Марией и со своей стороны не скрывал своего восхищения ею.
«Те особые чары, которые исходят от Марии фон Эбнер-Эшенбах, таятся в красоте ее души, прелести ума, натуры и в безграничном даре сострадания…»
Мы уже говорили о ее несокрушимой любви к театру. В 1860 году, в пору, когда и состоялось «покушение с читкой» на Грильпарцера, из-под ее пера выходит явно навеянная драматургией Шиллера пьеса «Мария Стюарт Шотландская», которая была подписана псевдонимом М. ф. Эшенбах. Это обстоятельство позволяет предположить, что даже по условиям того времени было необходимо создать впечатление мужского авторства. Пьеса была разослана по немецкоязычным театрам и наконец с успехом поставлена Эдуардом фон Девриентом, представителем знаменитой театральной династии, подвизавшейся также в Хофбургтеатре, - режиссером театра в Карлсруэ. Девриент даже выдвинул эту пьесу на соискание Шиллеровской премии, а когда узнал, что «М» в псевдониме «М. ф. Эшенбах» следует расшифровывать как «Мария», пытался всячески поощрять драматургическое дарование юной писательницы. После раннего успеха в Карлсруа последовало немало отказов со стороны театров, и Мария все больше впадала в уныние и вообще задумала бросить заниматься литературой.
В 1873 году, когда постановка «Лесной девы» в городском театре Генриха Лаубе натолкнулась на резкое неприятие публики и критики, решение оставить навсегда драматургию - может быть, самую престижную область литературы в первой половине XIX века, область, в которой упорно не признавался успех Марии, - было уже окончательным. Душевный опыт, который она облекала в драматические диалоги, отныне предназначался романам и рассказам. В 1878 году Юлиус Роденберг, издатель журнала «Ди Дойче Рундшау», напечатал ее роман «Лотти-часовщица» и вернул славу пятидесятилетней писательнице. Вершина ее творчества приходится на период между 1880 и 1890 годом. Один за другим появляются такие мастерски написанные рассказы, как «Божена», «Дитя общины», «Бароны фон Гемперляйн», «Он дал руку для поцелуя» и, наверно, самое популярное произведение - «Пунш».
Эти проникнутые теплом человечности истории часто разворачиваются в привычном Марии с детства мире, прежде всего среди так называемых простых людей, изображенных без всяких прикрас жертв морально отупелого общества. Поскольку они постоянно соприкасаются с людьми дворянского сословия, представителям последнего немало достается от автора. Несмотря на то, что Эшенбах отнюдь не была сторонницей революций и классовой борьбы (хотя отголоски мятежных идей в ее творчестве ощущаются), приоритетной для нее является мысль о необходимости морального переворота.
«…Притеснителей мало, притесняемых много. Если же притесняемые восстанут и потребуют своей доли в земельных владениях, тогда власть имущих разлетится в прах. Но колосс, способный разорвать опутавшие его узы малейшим движением мышц, остается неподвижным. Он терпит и не снимает с себя ярма, он будет терпеть и нести свое ярмо. Та недостойная человека жизнь, которую он вел веками, убила в нем и человеческое достоинство, и свободную волю. А те, кто обрек его на это, повинны не только перед несчастным, презираемым ими народом, они повинны перед самим Господом, хотя это и не приходит им в голову…»
Пути выхода писательница видит прежде всего в улучшении нравов с помощью доброго примера и своими моральными требованиями, с которыми она обращается к аристократии, наживает себе не только друзей.
«…Мне обидно, что тем самым я переступила черту круга моих ближайших друзей. Если я умудрилась быть непонятой теми, кто хорошо ко мне относится, значит, это моя ошибка. Но мне еще должно научиться быть терпимой к чужим заблуждениям, снисходительной к ограниченности. Я принимаю твердое решение не ввязываться более ни в какие дискуссии…»
В 1880 году выходит сборник ее афоризмов, нисколько не уступающих по выразительности и точности изречениям Ларошфуко, Лихтенберга, Шопенгауэра и Ницше. Мастерское владение этой трудной литературной формой было по достоинству оценено и многократно отмечено критикой и принесло Марии фон Эбнер-Эшенбах славу одной из самых остроумных и блестяще мыслящих писательниц в странах немецкого языка.
Мария фон Эбнер-Эшенбах.
«Литературный патриарх» той эпохи Пауль Хейзе замечает (и констатирует, если мы правильно интерпретируем маленькую грамматическую ошибку) отсутствие у Марии равноценных конкурентов среди пишущих мужей:
«…Ничто человеческое не чуждо этой писательнице. Преимущества происхождения она использует лишь для того, чтобы возвыситься над традиционными предрассудками, притом - с таким юмором, которым редко владеют немецкие писательницы. О своеобразии ее внутреннего богатства мы имеем, несмотря на всю литературную старательность, далеко не полное представление, однако ее правдивейшие творения, прелесть и сила коих жаждут того же от ему подобных, опередят само время как произведения особого рода…»
Место Марии фон Эбнер-Эшенбах в литературном мире той поры проясняет один весьма характерный анекдот:
«Готфрид Келлер (знаменитый швейцарский писатель. - Б. Ш.), Пауль Шлентер (критик и директор Бургтеатра) и некий профессор из Базеля сетовали по поводу упадка немецкой словесности. Тут Шлентер с похвалой упомянул „Дитя общины“ Эбнер-Эшенбах. „Ну, конечно же, - ответил профессор, - „Дитя общины“ - просто прелестно“».
Тогда Келлер, хранивший доселе молчание, с характерным швейцарским акцентом горячо возразил на это: «„Дитя общины“ не прошто прелештно, у него доброе шердце».
В преклонном возрасте, осыпанная бесчисленными почестями, Мария фон Эбнер-Эшенбах становится чем-то вроде неофициальной, но общепризнанной национальной австрийской писательницы, символом литературно-художественных традиций старой Австрии.
К семидесятилетнему юбилею (11 октября 1900 года) ей присваивается звание Почетного доктора Венского университета; вплоть до 1965 года, когда праздновалось 600-летие этого университета, именуемого Альма Матер Рудольфина, она оставалась единственной женщиной, удостоенной подобного отличия. И это был не единственный знак всеобщего почитания, когда отмечался семидесятый день рождения писательницы:
«…13 сентября 1900 года перед ней почтительнейше склонились все сословия и все общественные течения Севера и Юга, и безграничное уважение, выказанное ей в Германии и Австрии, значительно превосходило то, чего она могла ожидать или желать: от имени старшего поколения ее славил Пауль Хейзе, от молодых - Герхарт Гауптманн, от рабочих - Виктор Адлер, а представители высшей знати передали ей поздравления императорского дома…»
Немалый финансовый успех ее популярных произведений позволил ей также осуществить на деле и благотворительные замыслы. Определив долю ближайших родственников по части наследства, она переходит в своем завещании к следующему: «Доходы от изданий моих произведений необходимо употребить на покрытие расходов на содержание нового Дома бедноты в Ждиславице. Мою коллекцию часов следует продать и половину вырученной суммы потратить на основание и содержание какого-либо детского приюта…»
Коллекция часов возникла как плод страстного интереса писательницы к механическим часам, ради чего Мария изучила ремесло часовых дел мастера. Эта коллекция составляет основной фонд Венского музея часов.
Вся Вена скорбно прощалась с ней, скончавшейся 12 марта 1916 года, еще до того, как умер император и наступила гибель монархии.
Лу Андреас-Саломе успела познакомиться с Марией фон Эбнер-Эшенбах и, глубоко впечатленная этой личностью, оставила следующие воспоминания:
«…Никогда еще не встречался мне человек такой невероятно благотворной силы души и проникновенности. Она взглянула на меня, и вся милая доброта, какая только есть на этом свете, хлынула из маленьких старушечьих глаз. Я не хотела отнимать у нее много времени, хотелось лишь преклонить колени перед этой прекрасной женщиной, но завязалась долгая беседа. Она поощрила меня в стремлении… и впредь заступаться за права женщин и, ласково улыбнувшись, сказала: „С вашей красотой, милая дама, вы самой судьбой предназначены для этого“. Прощаясь с ней, я уже понимала, почему весь мир готов был склониться перед нею…»
Из книги Берлиоз автора Теодор-Валенси1830 I Но чего стоит победа, раз нет Офелии? К чему стараться тенору хорошо петь, когда театр уже пуст?В самом деле, где же сейчас она, Офелия? В Лондоне.Гектор посылает туда сочиненные для нее «Восемь ирландских мелодий» – музыкальные жемчужины, которые, как он надеется,
Из книги Хронология жизни Н. В. Гоголя автора Гоголь Николай Васильевич1830 ГОД Январь.Гоголь перевел для «Северного Архива» с французского статью «О торговле русских в конце XVI и начале XVII века». Перевод был принят, но напечатан не был.Письмо к М. И. Гоголь, № 98.2 февраля.Гоголь просит мать о собирании «старопечатных книг», «рукописей
автораГод 1830 Начало года. Вторая редакция «Демона».Раздел «Приложения».Первая половина января. Возможная поездка Лермонтова с Е. А. Арсеньевой из Москвы в Саратов на свадьбу Афанасия Алексеевича Столыпина и Марии Александровны (рожденной Устиновой), назначенную на 15 января.Л.
Из книги Вальтер Скотт. Его жизнь и литературная деятельность автора Паевская АГлава IV. 1825-1830 Банкротство Балантайна и Констэбля. – Разорение Вальтера Скотта. – Семейные печали. – Смерть леди Скотт.Путешествием в Дублин оканчивается счастливая эпоха в жизни В. Скотта. Все его богатство, все его феодальное величие как главы Скоттов оказалось
Из книги Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III автора Биркин КондратийГлава V. 1830-1832 Болезнь Вальтера Скотта. – Поездка на континент. – Возвращение в Абботсфорд. – Последние дни и кончина Вальтера Скотта.Тяжелые заботы В. Скотта и усиленный умственный труд не могли не сказаться на его здоровье. Еще в 1827 году в его дневнике отмечено, что
Из книги Разговоры с Гете в последние годы его жизни автора Эккерман Иоганн Петер Из книги 100 знаменитых тиранов автора Вагман Илья Яковлевич Из книги Чеканка автора Лоуренс Томас Эдвард1830 Понедельник, 18 января 1830 г.*Говоря о Лафатере, Гёте весьма лестно отзывался о его характере. Он вспомнил и об их былой тесной дружбе, когда они, случалось, по-братски спали в одной кровати.- Жаль, - добавил он, - что расслабляющий мистицизм вскоре положил предел полету
Из книги Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы автора Щеголев Павел ЕлисеевичМАРИЯ I ТЮДОР (МАРИЯ КРОВАВАЯ) (род. в 1516 г. – ум. в 1558 г.) Королева Англии. Восстановила в стране католицизм и жестоко преследовала сторонников Реформации.Мария I правила Англией совсем недолго – с 1553 г. до ноября 1558 г. Но за этот короткий период в Англии было сожжено
Из книги Бальзак без маски автора Сиприо Пьер17. Капрал Эбнер После воскресного обеда некоторые засыпают. Это самое худшее, когда живешь в спальне, где отдохнуть можно только на кровати. «Со службы - и в койку», - говорят старики, этот презренный тип мозга, пропитанного рутиной. Не то чтобы кто-то из нас спешил
Из книги Наш влюбленный Пушкин автора Егорова Елена Николаевна1830 15 февраля. Пообедав вчера у Ушакова жирным гусем, мною застреленным, пробудился я из дремоты приходом Дельво, который принес большой пук писем. В нем нашлось и два ко мне: оба сестрины от октября, в одном же из них приписка Пушкина, в то время бывшего у них в Старице
Из книги Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова автора Мануйлов Виктор АндрониковичФРАНЦУЗСКИЕ ПРАВЫЕ С 1815 ПО 1830 ГОД В «Загородном бале» рассказывается история избалованной девушки по имени Эмили де Фонтен. Она влюбляется в юношу, но перед тем как открыть ему свои чувства, задает ему множество вопросов о его происхождении. В результате, узнав, что
Из книги Любовные письма великих людей. Мужчины автора Коллектив авторов2 Лето 1830 года Шли месяцы. Любовь не гасла. Два раза сватался поэт К возлюбленной. И не напрасно: Желанный получил ответ. Хотя не знал он, что склонила Она расчетливую мать Благословение им дать, Согласье воодушевило Поэта. Радостно и лестно Ему любимую назвать Теперь при
Из книги автора3 Осень 1830 года Свежий запах яблок в Болдине Дедовский овеял парк. Дымка светлая, как пар, Вьётся над тропою, пройденной Столько раз порой осеннею Пушкиным туда – сюда. Под златой кленовой сению Он глядит на гладь пруда. Отраженье там зеркальное - Словно очи
Из книги автора1830 Начало года. Написана вторая редакция «Демона».Помета Лермонтова в автографе: «Писано в пансионе в начале 1830 года».Лермонтов, АН СССР, т. IV, с. 226, 420 и т. VI, с. 392.«1830 года в начале». Помета Лермонтова рядом с текстом стихотворения «Один среди людского шума».И. Л. Андроников.
Из книги автораУильям Хэзлит (1778–1830) …Потом, все еще отвергаемый тобою, я приползу к тебе и умру в твоих объятьях… Уильям Хэзлит – английский эссеист и критик, писавший обо всем на свете, от литературы до профессионального бокса. Над ним смеялись те же реакционные критики, которые
Мария Эбнер-Эшенбах считается не только самой известной австрийской писательницей и поэтессой, но и одной из наиболее значительных женских фигур в немецкоязычной литературе XIX века в целом. Ее называют «иконой» австрийской словесности.
Наибольшую известность в литературном мире получили пока лишь две женщины-австрийки: Эльфриде Йелинек, удостоенная в 2004 г. Нобелевской премии по литературе и недавно отметившая свой 70-летний юбилей, и Мария фон Эбнер-Эшенбах – необыкновенная баронесса из XIX века.
Если фигура первой писательницы даже на ее родине является весьма спорной (в частности, из-за критики собственной страны и выпячивания сексуальных тем), то вторая еще при жизни снискала репутацию общенационального авторитета, хотя также высказывала свое мнение не всегда в угоду тех или иных влиятельных кругов.
Эбнер-Эшенбах в России
На русский язык переведена лишь малая часть произведений М. Эбнер-Эшенбах. При этом она слывет признанным мастером афоризмов, которые довольно популярны в русскоязычном Интернете по сей день (к этой теме вернемся чуть позже). Почему же проза М. Эбнер-Эшенбах не получила широкой известности в России, в отличие, скажем, от творчества ее соотечественника С. Цвейга?
Возможно, по той причине, что ее тексты труднопереводимы на русский язык, поскольку изобилуют сложными речевыми оборотами, специфической лексикой чешской Моравии – в те времена части Австро-Венгерской империи, где родилась и жила писательница. Например, ее российский современник Н.С. Лесков, также виртуоз живого простонародного слова и диалога, так и не стал популярным за рубежом, как представляется, именно из-за труднопонимаемого и воспроизводимого на Западе русского лингвистического колорита. Между тем столь любимый в мире Л.Н. Толстой называл Лескова «самым русским из наших писателей», а А.П. Чехов, обожаемый драматургами во всем мире, говорил о нем, наряду с И.С. Тургеневым, как об одном из своих учителей. Похожая история, кажется, и с М. Эбнер-Эшенбах. На русский были переведены лишь отдельные произведения, да и то еще до Первой мировой войны, и позднее издавались у нас очень слабо, включая советское время.
Вечные темы
Удивительно, но произведения знаменитой австрийки по сей день не потеряли своей актуальности. Взять, скажем, новеллу «Примерный ученик», в которой проникновенно описывается трагическая история одного подростка, чей отец пытался «самореализоваться» в ребенке. Простой служащий, живя в бедности, вовсю старался развивать и «муштровать» единственного сына, чтобы он в будущем смог достичь более высокого положения в обществе, нежели отец.
Все это происходило вопреки объективным возможностям и способностям ребенка. Мальчик, будучи очень чувствительным, искренне старался оправдать надежды отца – стать лучшим учеником в классе, однако не смог справиться с психологическим давлением окружающей обстановки в школе и дома, несмотря на поддержку и нежную любовь со стороны матери – простой, ласковой и безропотной женщины. В результате нервного срыва сын, чтобы «не подвести» отца, решается уйти из жизни, прыгнув в Дунай с моста. После случившегося убитый невыносимым горем отец, ожидая получить от супруги взрыв обвинений и ненависти после похорон, услышал от горячо любящей матери мальчика лишь пронзительные слова утешения: «Ты же хотел ему только добра». Как много современных родителей, не чувствуя собственных детей, пытаются реализовать через них собственные неудовлетворенные амбиции, нанося непоправимый вред здоровью и психике своих чад.
Проблема глубокого социального неравенства, разрыва между бедными и богатыми лейтмотивом проходит через многие психологические романы и рассказы М. Эбнер-Эшенбах. Писательница (урожденная баронесса фон Дубски) провела детство и долго жила в родовом дворце в семейном имении в Моравии, поддерживала широкий круг знакомств в высшем обществе и по месту своего длительного проживания в Вене. Поэтому нравы и повседневный быт аристократов того времени, их взаимоотношения между собой, с прислугой и крестьянами были отлично знакомы М. Эбнер-Эшенбах.
Так, в «деревенском» рассказе «Он велел целовать Вашу руку» повествуется о легком флирте одной знатной и надменной дамы с простым крестьянским парнем из ее же имения, который, как оказалось впоследствии, «посмел» полюбить простую девушку из соседнего села. Жгучая ревность графини меняет ее отношение к «дерзкому» юноше, которого она неосторожно и «великодушно» приблизила к себе. Парня по ее повелению должны были подвергнуть жестокой экзекуции. Близкому к графине интеллигентному доктору – тонкому человеку с доброй душой – путем невероятных усилий и хитростей удалось уговорить высокомерную даму снизойти до помилования юноши. Однако посланный с повелением об амнистии лукавый слуга не успевает буквально на считанные минуты предотвратить его забивание до смерти шпицрутенами.
Человеческая судьба, как показано в новелле, часто висит на волоске и зависит от целого ряда мелких обстоятельств, на которые воздействуют те или иные людские характеры, их сиюминутные эмоции. Из этого рассказа видно, как жестокий произвол в отношении крестьян имел место не только в «крепостной России», но и в «просвещенной Европе». В те времена это считалось нормой, и лишь немногие осмеливались противиться негуманным общественным устоям, выглядя «белыми воронами» среди своих современников.
Большую известность получил трогательный рассказ «Крамбамбули» – о собаке, метавшейся между двумя хозяевами, – эдакий австрийский вариант на тему сложной собачьей судьбы наподобие чеховской «Каштанки» или «Белого Бима Черного Уха» Г. Троепольского. Благодаря этому и другим произведениям о животных М. Эбнер-Эшенбах еще при жизни стала культовой фигурой в среде защитников животных в Австрии и Германии. Позднее рассказ был экранизирован.
Гуманистичная монархистка
Многие исследователи творчества М. Эбнер-Эшенбах обращают внимание на некоторое сходство ее произведений с трудами современников – Л.Н. Толстого и И.С. Тургенева. Сама писательница в переписке отмечала влияние на движение ее писательской мысли тургеневских произведений (читала их в переводах). Это касается как гуманизма, так и критики аристократических порядков.
Между тем М. Эбнер-Эшенбах была монархисткой и скептически воспринимала деятельность входившей в политическую моду в конце XIX века социал-демократии. Она придерживалась не очень высокого мнения о признанном «отце» австрийских социал-демократов В. Адлере, с которым не раз полемизировала при встречах. М. Эбнер-Эшенбах выступала за конституционную реформу монархии, критиковала нравы знати, но не считала нужным менять монархическую систему в принципе, опасаясь революции и социального восстания. Императивом ее деятельности было некое моральное, духовное облагораживание аристократического мира. Успела «пройтись» писательница и по грехам зарождавшегося тогда капитализма, с иронией обличая его жажду прибылей любой ценой. За это ее высоко ценили социал-демократы.
Интересно, что годы рождения и смерти Эбнер-Эшенбах точно совпадают с жизненным периодом последнего императора Австро-Венгрии Францем Иосифом I – 1830–1916 гг. На своем веку она была свидетельницей многих эпохальных событий: «европейской революционной весны» 1848 г. (которую поначалу приветствовала), реставрации монархий, войны Австрии с Пруссией, строительного бума в Вене (на Рингштрассе), роста национального самосознания в различных частях Австро-Венгрии, разгула антисемитизма в Вене при влиятельном бургомистре К. Люгере, активно критиковавшегося ею.
Писательница застала и начало Первой мировой войны. В 1914 г. она «заразилась» военным воодушевлением своего императора, особенно возмущаясь поведением Лондона, но уже в 1915 г., несмотря на работу австрийской пропаганды, начала понимать, что в отношении сербов была допущена несправедливость. Постепенно Эбнер-Эшенбах дистанцировалась от общего патриотического угара и высказывалась в том плане, что победителей в этой ужасной войне в любом случае не будет. Обращая внимание на многочисленные бессмысленные жертвы со всех сторон, она как-то заметила, что «теперь-то мы освободились от наших иллюзий относительно прогресса цивилизации».
В лучах славы
Император Австрии Франц Иосиф I еще задолго до Первой мировой войны, в 1899 г., удостоил М. Эбнер-Эшенбах высшей австрийской государственной награды за достижения в области искусств, которую вручил лично (перед ее 70-летием). Таким образом, писательница получила прижизненное официальное признание даже на высших этажах власти. О благосклонности Франца Иосифа к М. Эбнер-Эшенбах говорит и то, что по его просьбе ею была написана патетичная стихотворная эпитафия для памятника супруге императора Елизавете Австрийской (Сисси), убитой итальянским анархистом в 1898 г. (памятник императрице был лично открыт Францем Иосифом в Зальцбурге в 1901 г.).
Мечта детства М. Эбнер-Эшенбах стать известной, как она говорила, «женским Шекспиром», в Австрии и Германии практически осуществилась. Произведения австрийки многократно ставились на сценах различных театров. Ее, как и Л.Н. Толстого или А.П. Чехова, не удостоили Нобелевской премии, хотя и номинировали, что лишний раз указывает на субъективность предпочтений Нобелевского комитета. Зато в 1900 г. она стала первой женщиной-почетным доктором Венского университета. При этом писательница прохладно воспринимала причисление ее произведений к разряду «женской литературы».
М. Эбнер-Эшенбах была признана не только как один из самых значительных литераторов, но и как моральный авторитет. Получить ее патронат ради извлечения дивидендов от лучей ее славы было заветной целью для различных обществ того времени. Хотя писательница была очень религиозной, позволяла себе тем не менее критиковать порядки в католической церкви. Несмотря на это, с ней во время ее пребывания в Италии встречался Папа Римский.
Большая слава пришла к М. Эбнер-Эшенбах отнюдь не сразу, а лишь после многих лет кропотливой работы со словом. Занятия у письменного стола она чередовала с выходами «в свет», общением с людьми. «Всякая машина, также и мыслительная машина, – говорила она, – должна получать время от времени смазку, чтобы исправно работать». Эти многочисленные встречи со многими известными людьми того времени – литераторами, учеными, политиками, музыкантами, светскими львицами и львами (иногда по нескольку раз в день, в гостях или у себя дома) – давали ей сюжеты и человеческие типажи для все новых произведений. Подчеркивая в письмах к друзьям необходимость таких приемов, которые отнимали немало сил, она называла себя «визитным муравьем» (Visitenameise), снующим между домами.
Судя по отзывам и воспоминаниям современников, она была крайне интересным и проницательным собеседником, с метким словом и отличным чувством юмора. Но в ее жизни бывали и периоды депрессивных состояний. Например, 1 января 1862 г. в ее дневнике имеется запись: «Поздравляю себя с преодолением еще одного года. Выражаю себе соболезнование по поводу того, что для меня снова начинается еще один год!».
В определенные периоды ей требовалось полное одиночество, хотя отказ от встреч нередко воспринимался тогда в высшем обществе как невежливость. М. Эбнер-Эшенбах поддерживала отношения в этой связи через активную переписку.
Как девочки становятся
писательницамиЖизненный путь писательницы, особенно в первой половине жизни, был тернистым, несмотря на аристократическое происхождение (отец был бароном Дубски). Родилась она 13 сентября 1830 г. в замке Здиславице (сейчас это Чехия, а прежде – Австро-Венгрия). Ее мать умерла после родов. Впоследствии Мария в раннем детском возрасте пережила также смерть двух мачех. Четвертой женой отца стала весьма образованная и состоятельная графиня Коловрат-Краковская. В многодетном семействе Дубски, распознав и поощряя сочинительский талант своей падчерицы Марии, она уделяла особое внимание ее всестороннему развитию. При этом родители не навязывали дочери какие-то определенные книги – будущая писательница сама очерчивала свои предпочтения в обширной библиотеке бабушки, которую по поручению отца приводила в порядок.
Помимо родственников, воспитанием Марии занималась целая команда. Это были и чешские служанки, интимные разговоры которых между собой она с большим любопытством подслушивала, немецкие и французские гувернантки. Соответственно девочка одинаково хорошо говорила на чешском, немецком и французском языках.
«Еще маленькими детьми, – писала она, – мы говорили почти только по-чешски, потом почти всегда по-французски и думали на том же языке, на котором и говорили. И я начала строго себя контролировать. Мои мысли проверялись национальными чувствами. Произошло быстрое внутреннее преображение французской поэтессы в немецкую, гусеница превратилась, позволим себе такое сравнение, в бабочку-капустницу. В необходимости сделать немецкий языком моих мыслей я убедилась в одно мгновение, и моей страсти к поэтическому творчеству суждено было совсем недолго пострадать от этого обстоятельства».
Писать на немецком языке юное дарование побудил двоюродный брат Мориц фон Эбнер-Эшенбах (был старше на 15 лет), позднее ставший мужем писательницы. Мария вышла за него замуж, когда ей исполнилось 18 лет. Позднее выяснилось, что в этом, так сказать «спокойном», но, к большому сожалению обоих супругов, бездетном браке не было и особенно сильной взаимной эмоциональной связи. Однако умирая, дослужившийся до генерал-лейтенанта военный инженер Эбнер-Эшенбах, оставил своей супруге проникновенное письмо, в котором сообщал, что в их долгой совместной жизни главной его целью было никоим образом не мешать ее творческой деятельности. Надо отметить, что Мориц Эбнер-Эшенбах был незаурядным инженером. Якобы именно он изобрел электрический запал для мин, использование электротелеграфа и специальных прожекторов в военных целях. Писал он и музыку, в том числе песни, на стихи своей супруги.
Но вернемся к становлению личности нашей главной героини. Вот что она сама поведала о своем детском писательском даре: «Для меня самой полной неожиданностью было то, что в толстовском описании детских и юношеских лет я недавно открыла изображение весьма близких мне вещей (…). Некоторых его детей одолевают сомнения в истинности того, что их окружает. У меня сомнения переросли в убеждения (…). Если нет людей, если они лишь созданы моим воображением, то я желала вообразить их такими, какими они должны быть, чтобы доставлять радость и удовлетворение мне. Обживать свою страну лишь в воображении со временем показалось мне недостаточным, и я вступила в переписку с ее обитателями. На лучшей бумаге, какую я только могла достать, писала крохотные письма и отдавала их на волю ветрам».
Она очень переживала, когда люди, не догадываясь об авторстве, восхищались ее стихами, но быстро теряли к ним интерес, узнав, что автор находится перед ними. «Самые уважаемые, в том числе и моими близкими, авторитеты давно уже заметили мой талантишко и советовали развивать его, но преданнейшие мне люди по-прежнему предпочитали хранить тактичное молчание по поводу злополучных плодов моего духа». Между тем писательница уже с детства была честолюбивой и желала, как уже упоминалось выше, «непременно стать известной».
В своих жизненных поисках она не следовала привычным стереотипам, проявляла смелость. Так, она освоила часовое дело, которое в те времена считалось мужской профессией. Позднее начала страстно коллекционировать необычные часы. Сейчас это собрание является важным экспонатом в венском Музее часов.
В 1880 г. вышла новелла М. Эбнер-Эшенбах «Часовщица Лотти» – о судьбе бедной девушки, работавшей вместе со своим отцом в часовой мастерской, – ставшая очень успешной. После серии жизненных испытаний и расстройства любовных чувств главная героиня в итоге удачно выходит замуж за приемного сына своего умершего отца. Кстати, эта новелла была напечатана в одном популярном литературном сборнике вместе с рассказом И.С. Тургенева и стала «прорывной» для широкой творческой известности писательницы. В том же 1880 г. вышел сборник ее афоризмов, нисколько не уступающих по глубине мысли, наблюдательности и выразительности изречениям признанных мастеров этого жанра, наподобие Ларошфуко, Бальзака, Шопенгауэра или Уайльда. Он многократно переиздавался в разных странах и наряду с популярными романами принес ей не только славу мыслительницы, но и неплохие доходы.
Одна умная женщина
о другойЛу Андреас-Саломе (Луиза Густавовна Саломе) – известная немецкая писательница, философ, врач-психотерапевт, родившаяся и выросшая в Российской Империи в семье русского генерала, «роковая женщина», влюбившая в себя, в частности, Ф. Ницше, З. Фрейда и Р.М. Рильке, сумела сблизиться с М. Эбнер-Эшенбах.
Вот как Лу Саломе, которую Ф. Ницше считал «самой умной женщиной из всех, кого он знал», отзывалась о М. Эбнер-Эшенбах после их первой встречи: «Никогда еще не встречался мне человек такой невероятно благотворной силы души и проникновенности. Она взглянула на меня, и вся милая доброта, какая только есть на этом свете, хлынула из маленьких старушечьих глаз. Я не желала отнимать у нее много времени, хотелось лишь преклонить колени перед этой прекрасной женщиной, но завязалась долгая беседа. Она поощрила меня в стремлении (…) и впредь заступаться за права женщин и, ласково улыбнувшись, сказала: „С вашей красотой, милая дама, вы самой судьбой предназначены для этого“. Прощаясь с ней, я уже понимала, почему весь мир готов был склониться перед нею». Кстати, М. Эбнер-Эшенбах оставила также лестные воспоминания о светской львице Лу Саломе.
Жизнь после жизни
85-летняя писательница умерла 12 марта 1916 г. в Вене после тяжелой простуды и последующего осложнения. В последний путь ее провожал, как показалось очевидцам, весь город. Похоронена М. Эбнер-Эшенбах, согласно ее воле, в семейном склепе Дубски в Здиславице.
В честь писательницы на здании Венского университета была установлена памятная доска, а также назван парк в 18-м районе Вены неподалеку от Вэрингерштрассе. В конце 90-х гг. прошлого века портрет Эбнер-Эшенбах даже собирались отпечатать на банкноте наибольшего достоинства (5 тыс. шиллингов). Этот проект, однако, не был реализован, так как Национальный банк Австрии в итоге решил нецелесообразным выпускать в обращение столь крупную купюру. В австрийском городке Санкт-Гильген на озере Вольфгангзее, где писательница долгое время проживала, установлен ее бронзовый бюст, в том числе в память о благотворительной деятельности для бедных слоев населения. К юбилеям М. Эбнер-Эшенбах австрийская и немецкая почта неоднократно выпускали коллекционные марки. В 2016 г. к 100-летию со дня смерти знаменитой австрийки была создана очередная почтовая марка. Ряд ее произведений был переиздан, вышла в свет очередная основательная биография, в немецкоязычных и чешских СМИ появились публикации и репортажи, прошли тематические вечера, посвященные писательнице.
Родовое имение и фамильный склеп в чешском Здиславице долгое время пребывали в запустении. Однако власти и общественность Чехии озаботились проблемой и приняли решение о поэтапном ремонте этого культурного объекта.
Владимир Кружков
Браки совершаются на небесах, но там не заботятся, чтобы они были удачны.
Многие браки представляют собой состояние, в которых двое не могут долго выдержать ни друг с другом, ни друг без друга.
О том, правильно ли поступили двое, поженившись друг с другом, нельзя судить даже на их серебряной свадьбе.
Плохо, если супруги заставляют друг друга скучать, но куда хуже, если лишь один из них заставляет скучать другого.
Чтобы великодушие было полным, в нем должно быть чуть-чуть легкомыслия.
Верующий, который не знает сомнений, не обратит в свою веру сомневающегося.
Если и существует вера, которая горами движет, то это вера в свои силы.
Истинные пророки иногда имеют фанатичных приверженцев; лжепророки - всегда.
Критицизм может сделать тебя философом, но только вера может сделать тебя апостолом.
возмездие
Возмездие преследует каждого, но мало кого догоняет.
Ничто не упускают так часто и так бесповоротно, как возможности, которые встречаются каждый день.
воля
Тот, кто верит в свободу воли, никогда не любил и никогда не ненавидел.
Тот, кто уже не помнит собственного детства совершенно отчетливо, - плохой воспитатель.
Хорошо воспитанные люди не беседуют в обществе ни о погоде, ни о религии.
восхищение
То, что восхищает нас в видимой красоте, - это всегда лишь невидимое.
Врачей ненавидят либо из убеждения, либо из экономии.
гениальность
Таланту только в счастливые минуты удается составить из точек линию, которую гений проводит одним росчерком пера.
Глупцы говорят глупости, люди разумные их совершают.
"Первым уступает тот, кто умнее". Бессмертное изречение! На нем покоится мировое господство глупости.
Легче помочь голодному, чем объевшемуся.
Гордый требует от себя больше, чем от других; надменный - ставит себя выше других.
Наименьшие грешники приносят наибольшее покаяние.
В добро верят лишь те немногие, кто его творит.
Добродушие - самое обыкновенное свойство, доброта - достоинство самое редкое.
Доброта, если она не безгранична, не достойна называться добротой.
доверие
Доверие - признак мужества, и верность - свидетельство силы.
Все долги возвращаются, хотя и не всегда теми, кому мы одалживали.
Как трудно признавать достоинства тех, кто не признает наших достоинств!
Искренних друзей очень мало, да и спрос на них невелик.
По-настоящему добрый и любезный человек может иметь столько друзей, сколько хочет, но не всегда тех, которых хочет.
духовность
Кто видит лишь то, что хочет видеть, достиг духовной слепоты.
Иметь и не дать иной раз хуже, чем украсть.
Несбыточные желания называют благими. Как видно, считается, что осуществимы лишь неблагие желания.
Ничто не делает нас такими трусливыми и бессовестными, как желание быть любимыми другими людьми.
То, чего хочется, всегда кажется необходимым.
Жена, которая не в состоянии влиять на своего мужа, - это гусыня. Жена, которая не хочет на него влиять, - святая.
Иные жёны испытывают к своим мужьям такую же слепую, восторженную и загадочную любовь, как монашки - к своим монастырям.
Наибольшую власть над мужчиной имеет женщина, которая, не отдаваясь ему, способна заставить его поверить, что он любим.
Не требуйте от женщин правдивости, пока вы воспитываете их в уверенности, что главная цель их жизни нравиться.
У умной женщины миллионы природных врагов: все глупые мужчины.
Что бы стало с могуществом женщин, если бы не мужское тщеславие?
Кошки не считают красноречивым любого, кто не может мяукать.
Если смотреть на жизнь как на задачу, её всегда можно вынести.
Кто владеет мгновением, владеет жизнью.
Маленькие несчастья жизни помогают справиться с ее общим убожеством.
Нас привязывают к жизни те, кому мы служим опорой.
Сколько живешь, столько и учишься, а напоследок учишься еще и умирать.
Все исторические законы имеют свой срок давности.
Немного творилось бы на свете зла, если бы оно не проходило под фирмою добра.
Всякое знание начинается с сомнения и кончается верой.
Кто ничего не знает, тот вынужден всему верить.
Наши знания есть сумма того, чему мы научились, и того, что мы забыли.
Немало нужно знания, чтобы уметь скрыть перед другими свое незнание.
Никто не знает достаточно; слишком много знают слишком многие.
Нужно уже кое-что знать, чтобы скрыть, что ты ничего не знаешь.
иллюзии
Сколько бы ты ни заплатил за свои прекрасные иллюзии, ты не останешься в убытке.
В замысле сказывается талант, в исполнении - искусство.
Искусству пошло бы на пользу: меньше школ и больше школы.
В хорошей книге больше истин, чем хотел вложить в неё автор.
Рукописи в ящиках гниют или дозревают.
Самые суровые критики чужих произведений жены посредственностей.
Льстец завоёвывает наше расположение, даже если мы ничуть не верим его лести. Но по-настоящему мы благодарны тем, кто прилагает усилия, чтобы обманывать нас удобным нам образом.
Если приходится выбирать между неправдой и грубостью, выбери грубость; но если приходится выбирать между неправдой и жестокостью, выбери неправду.
Безнадёжная любовь делает мужчину жалким, а женщину - заслуживающей жалости.
В ревматизм и в настоящую любовь не верят до первого приступа.
Любовь - мучение; безлюбие - смерть.
Если любопытство касается серьёзных предметов, оно уже именуется жаждой познаний.
Без других ты ничто. Самый ожесточенный мизантроп нуждается в людях, хотя бы для того, чтобы их презирать.
Большая часть людей требует больше любви, чем заслуживает.
Великие люди творят великие дела, хорошие люди - долговременные дела.
Есть люди в стиле барокко: много красивых деталей, а в целом безвкусица.
Как часто людям бездарным позволяют говорить о произведениях людей одарённых: "Если бы я мог это сделать, я бы сделал это лучше".
Лишь самые разумные люди используют свою проницательность не только для оценки других, но и самих себя.
Люди обычно легче переносят противодействие, чем противоречие.
Люди старого времени остаются людьми и в нынешнее - но не люди люди вчерашнего дня.
Люди, постоянно гоняющиеся за всё большими богатствами, никогда не находят времени пользоваться ими, смахивают на голодающих, которые всё стряпают, но не садятся за стол.
Нынешние люди рождены для порицания. Из всего Ахилла они видят лишь пятку.
Не жалуйся, что твои мечты не сбылись; заслуживает жалости лишь тот, кто никогда не мечтал.
Если мода сделалась общей, значит, она ожила.
Доверие признак мужества, и верность свидетельство силы.
Наивных мужчин больше, чем наивных женщин.
Самое дурное и самое хорошее мнение о мужчинах имеют старые девы.
Даже семейные узы распались бы, если бы наши мысли были написаны у нас на лбу.
Мысль о том, что все земное не вечно, бесконечно жестока и бесконечно утешительна.
Проснувшаяся мысль всегда будит другую.
Чем безрассуднее надежда, тем она долговечнее.
Многие, раз сознавшись в своем недостатке, не считают уже нужным от него отказаться.
Знайте: апостолы ненависти вас не спасут.
В несчастье нередко вновь обретаешь покой, отнятый страхом перед несчастьем.
общество
Чтобы войти в хорошее общество, нужно носить фрак, мундир или ливрею.
Сколько шума и суеты проистекает из стремления к покою!
Как счастливы пессимисты! Какую радость они испытывают, когда оказывается, что радости нет.
Побеждай, но откажись от триумфа.
Очень часто мы требуем добродетелей от других лишь для того, чтобы они не мешали нам быть порочными.
Последствия наших добрых поступков неумолимо преследуют нас, и перенести их часто труднее, чем последствия наших дурных поступков.
Поэт, который знает одного человека, может изобразить сто.
Всего опаснее капелька правды с высоким содержанием лжи.
Мы ищем правду, но найти ее хотели бы там, где нам нравится.
Право сильнейшего есть сильнейшее бесправие.
Самый худший враг права преимущественные права.
Ты вправе мыслить иначе, чем твоя эпоха, но не вправе одеваться иначе.
Привычка долговечнее любви и нередко переживает даже ненависть.
прощение
Всегда следует прощать: раскаявшегося - ради него, нераскаявшегося - ради себя.
"А я-то так радовался!" - с упрёком говоришь ты, если надежды твои не сбылись. Ты радовался - разве этого мало?
Сказать то, что думаешь, порою величайшая глупость, а порой - величайшее искусство.
Хочешь знать, что говорят о тебе знакомые? Послушай, что они говорят о людях, которые лучше тебя.
разочарования
Все разочарования - безделица по сравнению с разочарованием в себе.
репутация
Тот, кто может изящно объяснить людям то, что они и без того знают, быстрее других завоевывает репутацию умного.
Родители всего неохотнее прощают детям изъяны, которые привили им сами.
Власть - это долг; свобода - ответственность.
Насколько далеко простирается твоя способность повелевать собой, настолько далеко простирается твоя свобода.
смирение
Смирение - это неуязвимость.
споры
Бойся не тех, кто спорит, а тех, кто уклоняется от спора.
Если два хороших человека спорят о принципах, оба правы.
В молодости думаешь, что самое малое, чего ты вправе ожидать от других, это справедливость. В зрелом возрасте убеждаешься, что это - самое большее.
В молодости мы полагаем, что справедливость - минимум того, что мы вправе ожидать от других. В зрелом возрасте мы убеждаемся, что это максимум.
В молодости учишься - к старости понимаешь.
В старости больше тоскуешь о мечтах своей юности, чем о её счастье.
Стареть - значит прозревать.
Старость либо преображает, либо превращает в камень.
Страсть - всегда страдание, даже та, что дает наибольшее удовлетворение.
Кто не может отказать себе ни в одном удовольствии, никогда не узнает счастья.
Следовало бы рассуждать не о том, как быть счастливым, а о том, как чувствовать себя счастливым.
талант
Гений указывает дорогу, талант идет по ней.
Слишком много таланта иметь нельзя, но слишком много талантов - можно.
труд
Больше всего мы делаем обычно тогда, когда думаем, что делаем слишком мало.
Неудачи других мы находим совершенно естественными, но вот почему нам не везет этого мы не можем понять.
удовольствие
Удовольствоваться немногим трудно, удовольствоваться многим - невозможно.
К старости ум просветляется или окостеневает.
Сила воли слабых называется упрямством.
Мнение художников о нас обычно совпадает с нашим мнением об их произведениях.
Художник не забудет убрать капельки пота, которого стоил ему его труд. Если старание видимо - значит, его слишком мало.
Художнику следует заботиться не о том, чтобы творение его было признано, а о том, чтобы оно достойно было признания.
Даже самый необыкновенный человек должен выполнять самые обыкновенные обязанности.
Даже самый простой человек всё ещё остается существом необычайно сложным.
Даже самый скромный человек думает о себе лучше, чем думает о нём его лучший друг.
Наибольшую снисходительность оказывают человеку, в котором отчаялись.
Человек все еще молод, пока может учиться, приобретать новые привычки и сносить возражения.
Человек тщеславный и слабый в каждом видит судью; гордый и сильный не знает никакого судьи, кроме себя самого.